Верхний ярус - Пауэрс Ричард. Страница 88

Они слушают кассету с наговоренной на пленку книгой: мифы и легенды первых народов Северо-Запада. Старик из древних, Кемуш, возрождается из пепла северного сияния и творит все. Койот и Вишпуш разрывают ландшафт в эпичной битве. Животные сплачиваются, чтобы украсть огонь у Сосны. И все духи тьмы меняют форму, многочисленные и зыбкие, как листья.

В Битеррутсе опускается ночь. Последние мили самые сложные — медленные, петляющие, удаленные. Наконец они останавливаются на перевалочном пункте далеко от шоссе штата. Участок выглядит ровно так, как его написал Хранитель. Мими остается в фургоне — с шарфом на шрамах лица, прочесывая радиоволны полицейским сканером. Остальные молча приступают к делу. Все задачи проговорили десятки раз. Они двигаются, как одно существо, волоча двадцатилитровые баки с топливом по местам и связывая их в венок фитилями полотенец и простыней, облитых пропеллентом. Потом подключают таймеры.

ХРАНИТЕЛЬ УХОДИТ НА ПОРУЧЕННОЕ ЕМУ ДЕЛО. Сегодня его последний шанс поработать в виде искусства, что увидят миллионы. Он направляется прочь от недостроенного каркаса главного здания будущего курорта, где остальные закладывают взрывчатку. За луговым склоном подходит к паре трейлеров, слишком далеких от места взрыва. Их стены — его лучший доступный холст. Он достает из карманов куртки два баллончика с краской и подходит к самой чистой стене. Со всей аккуратностью, на которую способна его рука, пишет:

Отступает, чтобы оцепить зачаток того единственного, что знает наверняка. Большим фломастером украшает строчные буквы стеблями и сучьями, пока не кажется, что буквы расцвели из апокалипсиса. Они напоминают египетские иероглифы или танцующие фигуры бестиария оп-арта. Под этими двумя строчками — хвост надежды:

На месте взрыва, волоча баки по местам, Адам и Дуг не рассчитывают движения. Топливо плещет на куртку и черные джинсы Адама. Провоняв нефтехимией, тот сжимает кулаки, пока из промокших перчаток не капает. Пальцы не слушаются от стольких трудов. Он смотрит на скат крыши стройконторы и думает: «Какого хрена я делаю?» Ясность последних недель, внезапное пробуждение из сомнабулизма, уверенность, что мир крадут и атмосферу убивают ради кратчайших из краткосрочных прибылей, ощущение, что он должен делать все в своих силах, чтобы биться за самых чудесных созданий живого мира, — все это оставляет Адама, и он остается в безумии отрицания основ человеческого существования. Имущество и владение: больше ничего не считается. Землю монетизируют, и скоро деревья будут расти прямыми рядами, три человека будут владеть всеми семью континентами, а все крупные организмы — разводиться только на убой.

НА БОКУ ВТОРОГО ТРЕЙЛЕРА Хранитель рисует слова диким и живым алфавитом. Строки растут и разливаются по пустой белизне:

Он отступает с комом в горле, сам слегка удивляясь тому, что из него изливается, этой молитве, которую ему так важно послать тем, кто ее не поймет. Затем бац, и его бьет в спину ударная волна. Жар пышет в воздухе задолго до того, когда планировался взрыв. Хранитель оборачивается и видит, как в быстром симулированном рассвете подскакивает рыжий шар. Ноги подгибаются, и он бежит к пламени.

В поле зрения врезается другой силуэт. Дуглас, в стреноженном беге — одна нога неподвижна, пунктирный ритм. Они добираются до огня одновременно. Затем Дуглас, в крике-шепоте: «Сука, нет. Сука, нет!» Он на коленях, скулит. На земле лежат двое. Один начинает двигаться, когда приближается Ник, и это не тот, кто ему нужен.

Адам отрывает плечи от земли. Голова перископом осматривает округу. По лицу стекает завеса крови.

— Ох, — говорит он. — Ох!

Его поднимает Дуглас. Ник налетает поднять Оливию. Она все еще на спине, лицом к звездам. Ее глаза открыты. Вокруг воздух окрашивается оранжевым.

— Ливви? — Его голос ужасен. Густой скрежет оселка, для нее — хуже взрыва. — Ты меня слышишь?

На губах пузырится. Затем — слово:

— Ннн.

Из ее бока что-то сочится, по талии. Черная рубашка поблескивает в темноте. Он приподнимает ее и вскрикивает, опускает обратно. Из него рвется приглушенный плач. Затем он — снова чудовище профессионализма. Раненая смотрит на него в ужасе. Он наглухо затыкается, смотрит спокойно, лицо выдержанное. Механически оказывает всю возможную помощь. Воздух начинает мерцать. Над ними — капюшоном две фигуры. Дуглас и Адам.

— Она?..

Что-то в словах задевает Оливию. Она пытается поднять голову. Ник нежно ее опускает.

— Я, — говорит она. Глаза снова закрываются.

Все обжигает. Дуглас вертится узкими кругами, схватив голову руками. Из него сыплются подрезанные звуки:

— Черт-черт-черт-черт…

— Ее нужно перенести, — говорит Адам. Ник останавливает его порыв.

— Нет!

— Нужно. Пламя.

Их неуклюжая потасовка кончается раньше, чем начинается. Адам берет ее под руки и тащит по каменистой земле. В ее горле клокочет. Ник снова наклоняется над ней, беспомощный. Он будет это видеть следующие двадцать лет. Выпрямляется, пошатывается в сторону, его рвет на землю.

Затем — рядом Мими, в темноте. Ника охватывает облегчение. Другая женщина. Женщина знает, как их спасти. Инженер все видит с первого взгляда. Сует ключи от фургона Адаму в руку.

— Давай. В последний город, который мы проезжали. Десять миль. Вызови полицию.

— Нет, — говорит женщина на земле, напугав всех. — Нет. Продолжайте…

Адам показывает на пламя.

— Мне плевать, — говорит Мими. — Давай. Ей нужна помощь.

Адам стоит неподвижно, протестует само его тело. «Помощь ей не поможет. Но убьет нас всех».

— Закончите, — бормочет распростертая женщина. Слово такое тихое, что его не различает даже Ник.

Адам таращится на ключи в руке. Кренится вперед, пока не срывается на бег к фургону.

— Дуглас, — рявкает Мими. — Хватит.

Ветеран прекращает ныть и встает на месте. Тут уже Мими на земле, хлопочет над Оливией, распахивает ворот, успокаивает животную панику.

— Помощь в пути. Не двигайся.

Слова только будоражат окровавленную.

— Нет. Закончите. Продолжайте…

Мими ее утешает, гладит по щеке. Ник тихо отступает. Смотрит с расстояния. Все происходит, неисправимо, навечно, по-настоящему. Но на другой планете, с другими людьми.

Из середины Оливии что-то сочится. Губы движутся. Мими придвигается, ухо — у губ.

— Воды?

Мими разворачивается к Нику.

— Воды!

Он застывает, беспомощный.

— Я найду, — кричит Дуглас. Видит провал в склоне, за полыханием, — там овраг. Там должен быть ручей.

Они ищут, во что налить. Вся тара испачкана катализаторами. В кармане Ника — пакетик. Он опустошает его от семечек подсолнуха и отдает Дугласу, тот бежит в лес за стройкой.

Ручей найти нетрудно. Но, когда Дуглас окунает пакетик, его охватывает приученное отвращение. «Не пить воду на природе». В стране нет ни единого озера, пруда, ручья или речушки, где вода безопасна. Он берет себя в кулак и наполняет пакетик. Женщине нужно просто подержать во рту глоток прохладной прозрачной жидкости, пусть и ядовитой. Дуглас берет пакетик в пригоршню и бежит обратно по склону. Вливает каплю ей в губы.

— Спасибо. — Ее глаза лихорадочны от благодарности. — Хорошо. — Она отпивает еще. Потом глаза закрываются.

Дуглас держит пакетик, беспомощный. Мими окунает в жидкость пальцы и проводит по заляпанному лицу Оливии. Берет под затылок, поглаживает каштановые волосы. Зеленые глаза открываются вновь. Теперь они настороже, разумны, смотрят прямо в лицо сиделки. Черты Оливии искажаются в ужасе, как у зайца в капкане. Так же четко, как если бы сказала вслух, она доносит идею до Мими: «Что-то не так. Мне же показывали, что будет, — не это».