Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина. Страница 18

Музыкальные часы на стене пробили восемь вечера. Горестно вздохнув, Берт задвинул все засовы на двери аптеки, потушил масляную лампаду на прилавке и поднялся на верхний этаж. Кажется, портнихе стало лучше: сегодня Ирис впервые за четыре дня не приходила.

— А у старой Марты сын пропал, — как бы невзначай сказала Анна, поднимая голову от недомытой склянки. — Фред, солдат, помните его?

Маленькие тёмные глазки служанки хитро поблёскивали. Она любила, чтобы её расспрашивали, поэтому, узнав секрет, напускала важный вид. Но разве влюбленному старику (так называл себя всего-то сорокалетний Фланаган) есть дело до городских сплетен? Фыркнув, лекарь махнул рукой.

— Вздор. Загулял подлец, и не подумает, что мать с ног сбилась, ищет.

— Э, нет, мастер Фланаган. Ежели бы только у Марты сын пропал, была бы ваша правда, но её Фред не первый! На той неделе двое исчезли, да вот десятый день как Фреда нету. Должно, нечистая сила их увела.

— Тьфу на тебя, дура! — рассердился лекарь. — К ночи и о нечисти!

Анна оскорбилась, насупилась и за весь вечер не сказала более ни слова.

* * *

В этот день Берт рано лёг, но так и не смог заснуть. То скалился в окошко бледный месяц, то скреблась в углу мышь. Жёсткий тюфяк колол поясницу, поэтому лекарь долго возился, сбивая холодные простыни и скрипя постелью. Постелью, слишком большой для одинокого мужчины.

«Женюсь, — решил вдруг мастер Фланаган. — Ещё до лета посватаюсь к ней».

Повернувшись на бок, он блаженно улыбнулся, представив, что чернявая Ирис лежит рядом. Но тревожная мысль не давала покоя сухому сердцу, не привыкшему к подобным терзаниям.

«А если она не пойдёт за меня?»

Вскочив с кровати, Берт кинулся к зеркалу. Пыльное стекло без прикрас отразило по-лошадиному вытянутое лицо, маленькие глазки и растрёпанные рыжеватые космы, увенчанные нелепым ночным колпаком. Фланаган пощипал мочку уха, обнажил в улыбке квадратные зубы и с тоскливым вздохом скривился. Нет, он не был уродом, и сошёл бы за солидного жениха, если бы кошелёк был потолще, а возраст — поменьше. Но в сравнении с Ирис он выглядел, как скрипучая телега купца рядом с новеньким экипажем кронпринца.

Лекарь больше не мог терпеть муку беспокойного сердца. С остервенением стащив колпак с уже седеющих волос, Берт смял его и швырнул на кровать. Он торопливо оделся, натянул на ноги узкие коричневые башмаки и поднял ворот потрёпанного пальто. На лестнице отвага изменила аптекарю: он спускался по крутым ступенькам на цыпочках, застывая от каждого скрипа старых половиц, чтобы только не разбудить Анну, дремавшую в каморке на первом этаже. Берт готов был стерпеть самый злой, жестокий отказ от прелестной девушки, завладевшей его снами и грёзами, но только не насмешки собственной служанки.

За дверью дома властвовали ночь и вьюга. В неверном зеленоватом свете фонарей родная Голубиная улочка, знакомая до последней выбоины, показалась лекарю чуждым, искаженным лабиринтом из лихорадочных снов человека, больного тифом. Ощерились зубцы чугунных изгородей, безлиственный платан плаксиво заскрипел, протягивая к путнику узловатые кривые ветви.

«Я сам посадил это дерево», — вспомнил Берт, успокаивая заколотившееся сердце.

По дороге стелилась позёмка. Налетевший порыв ветра едва не сорвал с лекаря шляпу. Озираясь на соседские дома, ставшие вдруг незнакомыми, Фланаган, спотыкаясь, побрёл наугад. Ноги сами несли его меж заледенелых канав и чужих недружелюбных жилищ, где ему не было и не могло быть приюта. Месяц, как пьяный баламут, мотался по небу и маячил то над куполом скромной кирхи, то меж остроконечных шпилей городской ратуши.

Берт сам не понял, как набрёл на дом портнихи, но, завидев ласковый жёлтый свет в оконце, мужчина нутром почувствовал, что шёл сюда всю свою бестолковую жизнь. Клумбы цветов дремали под белыми сверкающими шапками. Облепленная снегом громадина дома оставалась тёмной, только на первом этаже сквозь неплотно прикрытые ставни пробивался огонёк свечи.

Лекарь подошёл ближе, не замечая, что по колено увязает в сугробах. Ирис сидела на лавке, склонившись над шитьём. Красивую голову дважды обвивала смоляная коса, из-под закатанных рукавов домашнего платья виднелись острые локти. Не помня себя от нахлынувшей нежности, Берт шагнул вперед, руками раздвигая колючие заросли шиповника.

Сухая ветка хрустнула под каблуком. Чуткая, как лесная птица, девушка тут же обернулась, взгляд тёмных глаз замер на лице Фланагана. Тот отшатнулся, смущенный и напуганный. Щекотливое положение пробудило глубоко запрятанный инстинкт героя-любовника: Берт пригнулся, ныряя в колючий куст дикой розы, и затаился, как вор. Почтенное пальто не выдержало приключение: подмышкой лопнул шов, а на шипах остались клочки бежевой ткани. Вдобавок, словно на лекаря мало свалилось бед, ледяной снег забился под воротник и в ботинки.

Где-то над головой с треском закрылись ставни. Не разбирая дороги, Фланаган рванул прочь, спотыкаясь и чуть не падая, пока на углу дома его не настигла одышка. Что с ним творится? Подглядывал за женщиной, как школяр!

Позади заскрипела, отворяясь, дверь. Лекарь застыл на месте, ни жив и ни мёртв, не смея даже обернуться.

— Что же вы бежите, добрый знахарь? — раздался сквозь вой ветра насмешливый голос девушки. — Или я напугала вас?

Наконец, Берт решился посмотреть назад. Ирис стояла на крыльце дома портнихи, зябко кутая плечи в старомодную шаль, расшитую сказочными птицами. Красавица улыбалась лекарю алыми чувственными губами, как будто не он только что подло выслеживал её в окне.

— Простите, — выдавил Фланаган, подходя к девушке. — Я, должно быть, оскорбил вас.

— В самом деле? Чем же?

Ирис с лукавой усмешкой склонила голову набок и вдруг коснулась ладони Берта своей рукой. Пальцы были холодны, но тёмные глаза пылали, как угольки.

— Вы совсем закоченели, — сказала она с укоризной. — Пойдёмте в дом. Я как раз собиралась пить чай.

— Но я чужой человек… Ваша хозяйка не будет против?

— О, бедняжка спит. Болезнь измучила её.

Ирис потянула лекаря за руку, увлекая в душный тёмный коридор. Дверь с громким хлопком сама закрылась за ними. Берт топтался на месте и моргал, привыкая к сумраку. Пахло пылью, луком и старыми досками. Сквозь полог темноты едва проступали очертания лестницы с резными перилами и старинного трюмо. Зеркало не отражало ни единого блика света. Но лекарь видел искристые глаза желанной девушки, слышал её дыхание, чувствовал её руку в своей, и мир растворялся, оплывал, как грошовая свеча из плохого воска.

«Нет, это неправильно, — оборвал он собственные мысли. — Чушь, вздор, так не бывает на свете. Девочка просто шутит, её позабавило влюблённое чучело».

Почувствовав перемену во взгляде мужчины, Ирис вздохнула.

— Ждите меня в комнате, отогрейтесь и успокойтесь, — сказала она. — Я принесу с кухни чай с мелиссой. Я всегда рада гостям.

Неловко кивнув, Берт шагнул в комнатушку, где до ночи трудилась прелестная швея. На проволочном каркасе для платьев красовался еще не законченный наряд. Взглянув на него, мастер Фланаган пугливо отшатнулся: в полумраке он принял белое подвенечное платье за похоронный саван. С низкого косого потолка свисало кружево паутины. Некрашеные стены, скамья грубой работы, огарок свечи в блюдце на подоконнике — как всё это чуждо юной красавице!

«Я буду наряжать жену в шелка и кружева», — рассеянно пообещал лекарь.

Отряхнув снег с плеч, он присел на самый краешек лавки, чтобы не потревожить брошенное Ирис шитье. Стащив с головы вымокшую шляпу с мятыми полями, он попытался пристроить ее на стол, где покоились её уродливые сёстры из фетра, отданные на починку, но неловким движением потревожил высящийся рядом курган безликих заготовок. Тот немедленно рассыпался. Наводя порядок, оробевший лекарь увидел среди картонных болванок небрежно свернутое полотно пестрой ткани. Это был старинный тяжёлый гобелен, который, очевидно, отдали в починку: узор стёрся и потускнел, клочьями топорщилась бахрома, но там, где успела пройти игла Ирис, блестели золотистые нити. Не удержавшись, Берт развернул пыльную ткань, ладонью разгладив складки.