Колесо года (СИ) - Пронина Екатерина. Страница 8

Вторым поколением стали Напуганные. Деда Бенни из них. Они были достаточно взрослыми, чтобы помнить Грибной дождь, но слишком маленькими, чтобы осознать, что происходит. Но и того, что они тогда поняли, оказалось достаточно: страх навсегда поселился в их душах. Всю жизнь Напуганные тяжело трудились и много болели. Когда пришло время, они запустили инкубатор, чтобы воспитать новое поколение. Так появились

Ответственные: мои любимые Ма и Па, родители Гека, Инго и Лоры-Лин и другие взрослые Лабиринта. Когда Ответственные повзрослели, генератор начал барахлить. Одна за другой отключались теплицы. Но инструкции Сильных предписывали ни за что не выходить на поверхность, пока не пройдёт оговоренный срок. Я не знаю, какой именно. Нам не говорят, чтобы, наверное, не пугать нас зря. Тогда было решено перевести генератор в экономный режим. Ответственным пришлось научиться обогревать дома без электричества и готовить на огне. Но и этого оказалось мало.

Шестнадцать лет назад, вопреки последней воле Сильных, выход из Лабиринта был распечатан раньше срока. Два десятка взрослых из поколения Ответственных вышли наружу с одной на всех бумажной картой и отчаянным желанием: найти другое убежище, людей, запасной генератор и помощь.

Через месяц они вернулись. Ближайшее убежище — единственное убежище, кроме нашего, которое было отмечено на карте! — пустовало. Под землёй, за железной дверью, запечатанной, как полагается, Ответственные нашли только иссохшие мумии, которые от прикосновения сразу рассыпались в прах. Этим людям не повезло. Их генератор вовсе не запустился, Лабиринт не ожил, так и не забилось его механическое сердце. Бежавшие туда умерли от голода и жажды, в темноте прижимаясь друг к другу.

Бумаги, которые вынесли из того, другого, мёртвого Лабиринта, хранятся у «помнящих» в сейфах. Там чьи-то документы с именами, дневники, рисунки, фотокарточки и журналы с наклейками. Мы всегда будем их помнить, как помним своих Сильных. Это меньшее, что можно сделать.

Тогда Ответственные решили, пока есть время, воспитать новое поколение. Пожертвовав несколькими годами бесперебойной работы генератора, они снова запустили инкубатор. Так появились мы, Беспечные. Нас всего лишь тридцать шесть, если считать тех, кто, как Гек, не выращен в капсуле, а рождён матерью. Нам предстоит выйти из Лабиринта и жить на поверхности. Нас растили так, чтобы мы этого не боялись.

Я точно знаю, как всё было, потому что мои Ма и Па — одни из тех двадцати Ответственных, выходивших на поверхность. Как награду и величайшую честь им позволили вырастить ребёнка. Мало у кого из этого поколения есть дети. Так появилась я. Наклейка на пробирке гласила: «Эмбрион мужского пола. Раса негроидная. 2 положительная группа крови». Ма и Па хотели мальчишку, похожего на них: у них обоих курчавые волосы и карие глаза, а кожа почти такая же тёмная, как у Гека. Но, как оказалось, наклейки давным-давно перепутались. И появилась я.

Ма частенько рассказывает, как приходила к инкубатору, сидела около моей капсулы, положив руку на стекло, пела колыбельные и рассказывала сказки.

Генератор барахлил, свет то и дело мигал, а вместе с ним гасла ломаная линия моего сердцебиения на мониторе. Ма боялась, что энергия закончится раньше, чем дозреет моя капсула. Но всё обошлось. Наше поколение вообще ужасно везучее!

Па не любит рассказывать, что они видели под землёй в том, другом, убежище. А Ма, вспоминая, даже может заплакать. Но от деда Бенни я знаю, что имя «Кейди» было детской рукой написано на одном из дневников, который Па вынес из мёртвой копии нашего Лабиринта и не захотел отдавать «помнящим». Он сказал, что будет помнить сам.

* * *

Не будь я из поколения Беспечных, я никогда бы не застряла в книжном шкафу! Я слишком поздно понимаю, что открыть дверцу изнутри невозможно. Друзья гуляют далеко по коридорам и лестницам «коробки» и не слышат, как я кричу и бьюсь в стенки. От затхлого запаха мне трудно дышать. Кромешная темнота давит на глаза. Я ненавижу темноту! Я колочу кулаками в железный бок кошмарного книжного шкафа, пока костяшки не становятся мокрыми от крови, и ору так, что садится голос.

Горячие слёзы катятся по щекам. Сейчас я реву не от горя, а от страха. Почему-то я представляю себя на месте другой девочки — маленькой Кейди, которая умирала в темноте, прижимая к груди свой дневник. Почему меня не вырастили Испуганной? Лучше бы я сидела в Лабиринте и никогда не выходила наружу!

Чудовищный мёртвый попугай на ритуальном блюде лежит у меня на коленях. Я держала его под мышкой, чтобы вовремя выскочить с жутким воем и кинуть обезглавленную тушку прямо в Лору-Лин. Это глупая и жестокая шутка, теперь я понимаю. Наверное, я навсегда застряла в шкафу, потому что собиралась поступить плохо с лучшей подругой. Теперь меня ждёт ужасная участь, совсем как эту птицу.

Я вдруг отчётливо понимаю, что случилось с бедным попугаем. Ну, конечно! Это специальная пыточная камера для птиц, которую построили люди из «коробок»! Они оказались достаточно безумны, чтобы взорвать мир, так почему бы им не придумать ещё одно ужасное устройство?

Мой собственный крик, отражаясь от металлических стенок шкафа, эхом звенит в ушах. Выбившись из сил, я подтягиваю колени к подбородку и плачу навзрыд. Воздуха становится всё меньше, но я не могу заставить себя выровнять дыхание.

* * *

Я отчего-то вспоминаю единственные похороны ребёнка, которые происходили на моих глазах. Мне тогда было лет семь. Он был «живорождённым», как Гек, очень много болел, плохо ходил и никогда не играл с нами. Вся община Лабиринта оплакивала его. Ма и Па даже не дружили с его семьёй, но выглядели совсем потерянными. Когда людей осталось так мало, любая утрата невосполнима, но смерть ребёнка — горе вдвойне.

«Вместе с каждым Беспечным гибнет надежда, — говорил дедушка Бенни, предостерегая меня. — Береги себя, Кейди. Будь осторожна и живи долго ради всех нас!»

Мне так жаль, что я не следовала его советам!

* * *

Всё, конечно, заканчивается хорошо. С Беспечными никогда не происходит дурного. Тем более, я пообещала вернуться, положив ладонь на двери Лабиринта. Даже если бывает страшно, я знаю, что ничего по-настоящему ужасного со мной произойти не может.

Через четверть часа, не дождавшись меня, друзья возвращаются, и Гек, услышав странные всхлипы из белого металлического шкафа, распахивает дверцу. Ему стоило немалой смелости сделать это! Звучало так, будто внутри стенает призрак. Я так напугана, что даже не слышу шагов друзей. Теперь уже не бедного попугая, а меня достают на свет. Инго брызжет мне в лицо из фляжки и заставляет попить. Вода невкусная и тёплая. От обиды я начинаю плакать ещё громче, стыжусь себя и смущённо смеюсь, размазывая слёзы по щекам.

Мы больше ничего не смотрим на «коробках» в тот день. Я иду, немного прихрамывая из-за натёртой ноги, и свежий ветер обдувает мокрое лицо. К тому моменту, когда мы подходим к железной двери, замаскированной мхом, я почти успокоилась. Но Инго всё равно убеждает нас поговорить со взрослыми о вылазках и попугае в шкафу. Гек и Лора-Лин ворчат, я безвольно соглашаюсь.

Всё, чего мне хочется, это забиться в кровать, застегнуть спальник до самого подбородка и смотреть, как размеренно моргают лампы. Слушать биение сердца Лабиринта.

К счастью, Инго берёт рассказ на себя, а Ма и Па не мучают меня вопросами и нотациями. Мне позволяют раньше лечь в постель. Я чувствую себя совершенно измотанной: разбитые костяшки болят, голос всё ещё сиплый от крика.

— Что это такое было? — тихонько спрашиваю я у дедушки Бенни, когда тот заходит проверить, как я себя чувствую. — Я про шкаф с мёртвым попугаем.

— Холодильник, — говорит он, садясь на край моей постели. — Такая штука, как ледник, только гораздо удобнее. Можно хранить продукты, чтобы не портились. Последние холодильники отключили как раз перед вашим рождением, чтобы тратить меньше энергии.