Запрет на любовь (СИ) - Джолос Анна. Страница 60

— Что там у вас произошло?

Стараюсь отвлечься от осознания того, насколько непозволительно близко мы находимся друг к другу.

— Ромасенко опять понесло.

— Никак не успокоится? Что на этот раз?

— Давай не будем, Джугели.

— Не хочешь про это говорить?

— Просто хочу с тобой танцевать.

Плохо. Очень плохо. Диалог мне сейчас крайне необходим. Он хоть как-то скрадывает волнение и неловкость.

Ещё и песня эта… Когда вы молча раскачиваетесь под музыку, волей-неволей приходится вслушиваться в слова.

В сердце бахнули стрелы

Я хочу, чтоб они мимо меня пролетели…

Медленно и осторожно двигаюсь синхронно с парнем, боясь лишний раз сделать вдох. Потому как итак слишком много всего на меня разом обрушивается. Органы чувств невероятно остро и бурно реагируют на эту близость. Особенно сейчас, когда Марсель ведёт себя чересчур смело и абсолютно точно неправильно.

Вот его пальцы гладят мою спину, спускаясь от лопаток снова к талии.

Вот он сильнее прижимает меня к себе. Так, чтобы наши грудные клетки непременно касались друг друга и обменивались сердцебиением, частота которого стремительно увеличивается у обоих до состояния аритмии.

Вот мой висок обжигает горячее дыхание.

Вот его губы шепчут строчки из песни, случайно задевая мочку уха.

Закрываю глаза, ощутив, как по телу нестройными рядами бегут полчища мурашек.

Оттолкнуть бы. Но. Оказывается, иногда ты как будто бы не в состоянии воспротивиться чему-то такому необъяснимому… Чертовски пугающему и захватывающему. Вселяющему дикий страх и одновременно с тем обещающему незнакомую эйфорию.

С организмом происходит нечто странное.

Лёгким катастрофически не хватает кислорода.

Ладони потеют от нервного перенапряжения.

Озноб сменяется жаром и внезапной духотой.

Сердце продолжает неистово грохотать за рёбрами, а в солнечном сплетении что-то болезненно жжётся, когда парень произносит ранящее:

— Будешь скучать также сильно как я?

Нехотя распахнув глаза, пытаюсь взять контроль над ситуацией, но мозг, как назло, отказывается соображать.

Мысли разбегаются прочь.

Огни стробоскопа слепят, размывая картинку.

Никого не вижу. Только его напряжённое тело своим взбудораженным чувствую.

Раздувающуюся грудную клетку. Сильные руки. Широкие плечи. Крепкую шею, которую обнимаю.

И кожа. Он весь горит. Даже через рубашку это ощущаю.

— Нет значит? — зарывается носом в волосы, и я вздрагиваю, когда он глубоко вдыхает носом мой запах, как всегда, этим действием запуская неопознанные химические реакции в крови.

Не хочу знать, что это.

Не готова разбираться.

Не нужно.

Нет.

— Мне пора домой.

К счастью, и душераздирающая песня заканчивается.

Очень вовремя. У меня появляется подходящий повод для того, чтобы сбежать.

Разрываю наш контакт, осторожно, но решительно упираясь ладонями ему в грудь. Своего рода знак, чтобы отпустил. И делает это Марсель не сразу.

— Извини, правда нужно идти.

Так и не рискнув посмотреть ему в глаза, ухожу оттуда.

Кое-как переставляю ноги. Чёртовы каблуки на замшевых ботфордах опять мешают передвигаться так быстро, как мне хотелось бы, но всё равно скорость я развиваю почти реактивную.

Выхожу из зала.

Пересекаю холл.

Спускаюсь по лестнице.

В гардеробе срываю с вешалки своё пальто и, на ходу одеваясь, направляюсь к турникетам.

Всё это, естественно, не оглядываясь. Потому что есть опасения увидеть Его.

— До свидания! — бросаю охраннику.

— Всего доброго.

Прислоняю карту.

Ещё несколько секунд и вот я, наконец, выбираюсь на свежий воздух.

На улице дождь.

Пока иду к калитке, успеваю промокнуть, но сейчас до испортившейся причёски мне нет никакого дела. Задача одна — сесть в машину. Пётр Игоревич уже час ждёт меня где-то за забором.

— Джугели, тормози!

Нет, нет, нет.

Марсель нагоняет меня у самой калитки.

— Да подожди ты!

За локоть ловит. Разворачивает.

— Тороплюсь.

— Подарок возьми. Не увидимся ведь уже до Нового Года.

Протягивает мне маленькую коробочку.

— Спасибо, — растерянно принимаю её, убирая в сумку.

Поднимаю голову.

Цепляемся всё-таки глазами и за рёбрами очередное пугающее цунами закручивается. Потому что парень смотрит на меня так испытующе, что дышать больно становится.

— От кого бежишь? От меня или от себя?

— Послушай…

Но какой там! Делает ещё шаг, вынуждая отступить и вжаться спиной в калитку.

Рассеянно моргаю, когда его ладони обхватывают мои скулы.

Глаза в глаза.

Взгляд как пуля. Навылет.

Не имею ни малейшего понятия о том, как с ним справиться, когда он так настойчив. Никогда прежде не позволял себе подобного.

— Марсель… — звучит моим голосом предупреждающе.

Отстранённо замечаю, как капли дождя падают на его лицо. А дальше всё происходит как в замедленной фотосъёмке…

Решительно подаётся вперёд.

Сердце совершает кульбит.

Дёрнувшись в сторону, успеваю увернуться, и его горячие губы оказываются на моей щеке.

Целует её, зарывшись пальцами правой руки в мои волосы.

— Ты обещал!

Оттолкнув от себя, отхожу на безопасное расстояние и уже оттуда кричу обвиняющим тоном.

— Обещал ведь! — с надрывом. Укоряюще.

Молчит.

Белоснежная рубашка промокла насквозь.

Руки в карманах брюк.

Челюстные мышцы напряжены.

Взгляд отражает вызов, а не раскаяние.

— Зачем ты так? Мы ведь договаривались! — зло смотрю на него в ответ и чувствую, как от обиды подступают слёзы.

— Тата, у вас всё в порядке?

Пётр Игоревич.

Курил? Увидел нас или услышал? Не знаю.

— Да.

Онемевшими пальцами жму на кнопку и, резко развернувшись, тяну на себя калитку.

Покидаю территорию школы.

До машины иду, всё также пребывая в состоянии полнейшего шока. Даже когда сажусь в салон, меня не отпускает. Хочется реветь и орать…

Третьего января мы с дедом и Алисой летим в Москву.

Странное дело, я так сильно мечтала об этом, но, сидя в самолёте и глядя в иллюминатор на высотки столицы, почему-то совсем не могу понять, что теперь испытываю. Наверное, оттого, что мешает внутренний кавардак в душе, образовавшийся из-за событий случившихся накануне.

Марсель.

И хочу не думать о нём, но не получается.

Мысли так или иначе перетекают в тот вечер и мне приходится по новой проживать и этот танец, и то, что произошло между нами на улице после.

Спасибо, что на следующий после перелёта день мы с дедушкой едем к отцу. Там я наконец перестаю думать о кучерявом парне из солнечного Красоморска, ведь то, что вижу, повергает меня в крайнюю степень волнения и ужаса.

Никогда прежде не была в тюрьме или СИЗО и никогда не предполагала, что за решёткой однажды окажется самый дорогой и близкий для меня человек.

— Отец…

Когда его приводят в маленькое помещение, предназначенное для встречи с родственниками, моё сердце болезненно сжимается.

Невольно отмечаю каждую деталь. Похудел. Осунулся. Зарос.

Вскочив со стула, бросаюсь к нему навстречу. Обнимаю его крепко-крепко и не могу сдержать горячие слёзы, стекающие по щекам.

— Я так скучала по тебе, — шепчу, приникнув к его широкой груди.

Прорывает.

Мы ведь с августа с ним не виделись!

— Не плачь, Тата. Ты же у меня сильная девочка, — целует в макушку.

— Как ты? — спрашиваю, с трудом от него отцепившись.