Слон императора - Северин Тим. Страница 17

– Жаль только, что медведи больные, – вздохнул я. – Хозяин опасается, что они не выживут.

– Охтер небось, – сказал торговец птицами.

– Это какой-то крестьянин, который взял медведей еще маленькими у людей, которых он назвал финнами, – пояснил я корабельщику.

Тот рассмеялся:

– Какой-то крестьянин! Владения Охтера находятся далеко на севере, там, где не посмел поселиться никто, кроме него. Он сам нашел землю, сам ее расчистил. Этот человек крепок, как гвоздь!

Можно было не сомневаться в том, что капитан хорошо знал Охтера, и я пометил себе в уме, что, торгуясь с постоянными посетителями каупангского торжища, следует держать ухо востро. Они, судя по всему, образовывали весьма тесный круг и в торговле, конечно же, прежде всего думали о собственных интересах.

– Я предложил купить у него медведей, и сейчас он решает, сколько за них запросить. Сказал подойти завтра, – сообщил я корабельщику.

Он проводил взглядом носильщика, неуверенно спускавшегося по шаткой сходне с несколькими кувшинами моего рейнского вина в руках.

– Пойду-ка я с тобой. У меня есть в городе и свои дела, за которыми нужно приглядеть, – решил он.

– Я хотел бы до этого обсудить с тобой кое-что еще, – сказал я, искоса взглянув на Озрика.

Редвальд сразу понял намек и повернулся к торговцу птицами:

– Горм, я навещу тебя завтра.

Когда же Горм направился по причалу прочь от корабля, мы с Озриком вслед за корабельщиком поднялись по сходне на палубу. Убедившись, что никто из команды не сможет услышать нас, я попросил капитана быть как можно осмотрительнее в ходе торговых дел:

– Я хотел бы, чтобы о цели моего приезда в Каупанг знало как можно меньше народу.

Моряк с безразличным видом пожал плечами, а потом не на шутку удивил меня, заявив:

– Самое время нам обсудить, как ты будешь расплачиваться за свои покупки.

– Что ты имеешь в виду? – резко спросил я.

– Пойдемте со мной, и я все объясню, – пробурчал корабельщик.

Вместе с ним мы спустились в трюм, где уже почти ничего не было, если не считать нескольких оставшихся тюков и ящиков. На одном тюке сидел Вало, охранявший наши драгоценные седельные сумки с серебром.

– Полагаю, в этих сумках вы держите свою казну, – прямо заявил Редвальд.

– Не вижу смысла отпираться, – кивнул я.

– Позволите взглянуть? – спросил капитан.

– Как тебе будет угодно, – ответил я, ощутив укол подозрения.

Попросив Вало принести мне одну из сумок, я вручил ее Редвальду.

Корабельщик одобрительно взвесил ее на руке.

– Динарии Карла? – осведомился он, вопросительно вскинув бровь.

– Прямиком с ахенского монетного двора, – заверил я его.

Отстегнув клапан сумки, Редвальд достал одну из монет и поднес ее к свету, падавшему сквозь открытый люк.

– Чеканка изменилась, – сказал он. – Крест, посредине другой – украшений больше, чем на прежнем. Если не возражаете, я возьму одну монетку на пробу.

– Какую еще пробу? – спросил я. Мои подозрения стремительно усиливались.

– Сейчас покажу.

Оставив себе монету, моряк вернул сумку Вало и уверенно направился в глубь полутемного трюма. На полке, приделанной к корме, лежали свернутые в рулоны запасные паруса. Отодвинув их в сторону, Редвальд просунул куда-то руку, пошарил там, за что-то потянул, а потом послышался негромкий стук. Я не мог разглядеть в темноте, что он делал, но, когда капитан повернулся к нам, в руке у него был какой-то сверток промасленной ткани.

– Орудия моего второго ремесла, – загадочно объявил он. В свертке оказались небольшие весы, гирьки к ним, кошелек из мягкой кожи, завязанный бечевкой, маленькая склянка и еще какой-то предмет величиной с палец, завернутый в тряпку. Размотав ее, Редвальд извлек гладкий плоский черный камень и положил его на ближайший ящик. Потом он откупорил склянку, вылил из нее несколько капель масла на поверхность камня, растер это масло, а затем быстрым уверенным движением с силой провел монетой Карла взад-вперед по камню, оставив на нем тонкий серебристый след.

После этого он вытряхнул из кошелька его содержимое. На ящик со звоном высыпались странные мелкие предметы – одни округлые, другие плоские, некоторые слегка выгнуты наподобие блюда, а некоторые с зазубренными краями. Были там и просто тонкие полоски – согнутые, перекрученные, а потом расплющенные молотом. Все они имели одинаковый цвет – тускло-серый.

– Из-за морского воздуха они утратили блеск, – сказал Редвальд, взяв плоский кусочек в два дюйма шириной, один край которого был плавно закруглен. Я не сразу сообразил, что это кусок почерневшего серебра, по всей видимости, отрубленного от серебряной тарелки.

Корабельщик потер им по камню, оставив вторую серебристую полоску рядом с первой.

– Видишь разницу? – спросил он у Озрика, который пристально наблюдал за его действиями.

Сарацин покачал головой.

– Тут опыт нужен, – сказал Редвальд. – След от монеты показывает хорошее серебро – больше девяти частей на одну часть меди. А тарелка, от которой эти кусочки – так уж посчастливилось мне узнать, – была сделана из серебра, сплавленного с медью всего три к одному.

Он сгреб обломки серебра ладонью, ссыпал их обратно в кошель и добавил:

– Я уже говорил тебе, Зигвульф, что северяне не доверяют монетам. Если Охтер продаст тебе медведей, то наверняка захочет получить в уплату ломаное серебро. И, конечно, несколько ювелирных украшений, что-нибудь блестящее и причудливое, что он сможет потом пустить на обмен с финнами.

Затем моряк принялся, не торопясь, заворачивать черный камень в тряпку.

– А сколько времени потребуется, чтобы доказать ему, что все твои монеты настоящие!.. Даже думать об этом не хочу. – Он поморщился. – Но сначала нужно сторговать этих медведей.

На следующее утро я в сопровождении Редвальда и Вало отправился на встречу с Охтером. Озрик вызвался остаться на корабле и стеречь серебро, сказав, что его покалеченная нога сильно разболелась после вчерашней прогулки. На самом же деле причина его нежелания идти на берег была в том, что мы с ним оба чувствовали себя виноватыми перед Вало за то, что ему до сих пор не удалось сойти с корабля и своими глазами увидеть Каупанг.

Улица Каупанга, как и вчера, кишела народом. Когда мы пробирались через толпу, Редвальд показал мне на двоих ражих парней, болтавшихся возле одного из маленьких деревянных домишек:

– Наемные стражи. В этом доме каждый год останавливается торговец драгоценными металлами и камнями.

Толпа перед нами вдруг поспешно раздалась, пропуская группу в полдюжины людей. Все были вооружены мечами и топорами, а впереди шагал крупный краснолицый мужчина свирепого вида. Вало как раз замешкался, засмотревшись на деревянные безделушки, выставленные на одном из прилавков, и оказался у них на пути. Редвальд поспешно обернулся, схватил его за руку и оттащил в сторону. После того как воины исчезли в одной из таверн, корабельщик шепотом объяснил мне, что это был ярл – мелкий местный правитель – в сопровождении своих слуг и что от таких людей стоит держаться подальше, потому что они склонны во всем выискивать повод для обиды.

Через несколько шагов Вало снова пришлось спасать. Он остановился перед лавкой с мехами и шкурами, и купец велел ему не лапать товар. Редвальд сразу же подошел к нашему помощнику.

– Вало, это тюленья шкура, – объяснил он ему.

– Похожа на большую выдру, – сказал Вало, поглаживая блестящий мех.

– Как заплатит, так пусть берет себе и делает все, что хочет, – сердито бросил торговец, старик с вытянутым скорбным лицом и намотанным на шею, несмотря на теплый день, толстым шарфом.

– Откуда эти белые шкуры? – спросил я его. В груде шкурок поменьше мне бросились в глаза несколько ослепительно белых пушистых мехов.

– Зимний песец и заяц, – сказал старик.

Во мне сразу родилась новая надежда:

– А можно достать их живьем?

– От них тебе, Зигвульф, не будет никакого толку, – вмешался Редвальд. – К тому времени как эти звери попадут к халифу, они обретут свой обычный бурый цвет. Эти животные белые только зимой.