Слон императора - Северин Тим. Страница 19

Мы наблюдали за происходившим с безопасного расстояния, пока медведи не насытились. Вало перестал играть на дудочке лишь после того, как они улеглись, свернувшись, и снова погрузились в сон. После этого он открыл засов на двери и ползком выбрался к нам. Вид у него был самый безмятежный, как будто не случилось ровным счетом ничего особенного.

– Я хотел бы нанять его ухаживать за медведями. Как его зовут? – обратился ко мне Охтер.

– Вало, – ответил я. – Его отец был главным егерем короля Карла.

Редвальд предостерегающе взглянул на меня – придержи, дескать, язык! – и повернулся к Охтеру:

– Отдать тебе этого парня в найм мы не сможем. Зигвульф ведь уже предложил тебе продать ему эту пару медведей. Но если Вало не будет их кормить, они наверняка умрут. В таком случае ты выручишь за них всего лишь стоимость шкур.

Я напустил на лицо непроницаемое выражение. К этому дню я достаточно хорошо изучил нашего капитана и мог понять, когда фриз всерьез берется за сделку.

– Охтер, я предлагаю договориться так, – продолжал Редвальд. – Вало останется с тобой и будет присматривать за медведями, пока моему кораблю не придет время возвращаться в Дорестад. За это ты сбросишь цену – будет средняя сумма между стоимостью живых медведей и той ценой, какую ты выручил бы за шкуры.

Его старый приятель ненадолго задумался:

– С одним условием: если медведи все же помрут до вашего отплытия, значит, виноват Вало, и я получу полную сумму.

– По рукам! – заявил моряк и, повернувшись ко мне, бодро заявил: – А теперь самое время выяснить, как можно добыть второго белого кречета, о котором мы говорили вчера.

Оставив Охтера объяснять Вало его новые обязанности, мы с Редвальдом перешли дорогу и направились к тому месту, где Горм и его сын присматривали за рядком ловчих птиц, рассевшихся на чурбаках-насестах.

– Есть у меня один надежный человек, который как раз ловит кречетов, – сказал нам Горм. – Обычно он приносит в Каупанг, на торг, самое меньшее, одного белого, но в этом году что-то задерживается. Не знаю почему, и у меня нет никого, кого можно было бы послать выяснить, где он, и принести сюда птиц, которых он наловил.

– А если сына твоего послать? – предложил Редвальд.

Торговец птицами наклонился, поднял недоеденный трупик мыши, упавший на землю перед чурбаком, и протянул его одному из дербников. Тот острым клювом выхватил из пальцев хозяина кровавую пищу.

– Рольф еще слишком молод, – сказал Горм. – Охотник не доверит дорогих птиц мальчишке.

– А далеко отсюда живет твой охотник? – спросил я.

Горм поскреб пальцами подбородок:

– Его звать Ингвар, и он, наверное, в высокогорье, где всегда ставит ловушки. Туда три дня пути верхом.

Тощий, как и отец, сын Горма переминался с ноги на ногу. Поймав его взгляд, я понял: парень горит желанием доказать, что он уже не ребенок.

– Если у этого Ингвара и впрямь может оказаться белый кречет, я готов поехать с твоим сыном и доставить тебе птиц, – предложил я.

Вероятно, я слишком уж явно проявил свой интерес, потому что Редвальд немедленно вмешался:

– Если Зигвульфу придется терпеть такие неудобства, то и тебе надо будет скинуть цену.

К счастью, Горм не стал возражать против этого резонного предложения, и после недолгого разговора мы сошлись на том, что я с его сыном поеду на поиски пропавшего охотника и привезу с собой всех птиц, каких он смог наловить к этому времени. Тут появился Озрик, и мы, отойдя в сторонку, быстро пришли к решению, что ему лучше всего будет оставаться на корабле и сторожить наше серебро, пока я буду в отъезде. А Вало Охтер на это время заберет к себе, чтобы парень ухаживал за медведями. Редвальд же получит полную свободу для своих торговых дел.

– Чем скорее отправимся, тем лучше, – сказал я, повернувшись к Горму, и тут же пожалел о своем рвении, так как юный Рольф сорвался с места и почти сразу же появился, ведя за веревочные уздечки наших лошадей. Вернее было бы назвать их пони – это были неказистые лошадки, точь-в-точь похожие на тех, что вчера тащили с берега в поселение сани с поклажей. Стремян у них не имелось, и когда я устроился в кожаном седле без лук, то чуть ли не задевал за землю болтающимися ногами. Конечно же, прежде всего я подумал, что эти малышки вряд ли смогут унести нас далеко.

Я недооценил их. Лошади шли резвым аллюром, представлявшим собой нечто среднее между рысью и галопом и как нельзя лучше подходившим для пересеченной местности, по которой мы двигались. Рольф уверенно ехал впереди, и мне оставалось лишь предоставить своей лошаденке возможность следовать за ним по пути, который извивался среди кустарников и валунов и не заслуживал называться чем-то большим, нежели тропинкой. Дорога наша уходила напрямик от моря, и продвижение по ней было очень хорошо заметно. Правда, время от времени мне казалось, что хребет мой вот-вот рассыплется на кусочки и останется таким навсегда. Первые несколько миль пути проходили по равнине, где болотистые мшаники перемежались ольховыми и ивовыми рощицами и скудными кочковатыми лугами. Попалась нам от силы дюжина строений – хижины с бревенчатыми стенами и дерновыми крышами, пара сараев да маленький, обнесенный плетнем загон для овец и костлявых мелких коров. Первый ночлег мы устроили на самой дальней из таких ферм. Жена хозяина узнала Рольфа и предоставила нам место на сеновале и накормила нас черствым сыром, хлебом и молоком, а вдобавок снабдила на дорогу той же самой пищей. Муж ее, сказала она, ушел на торги в Каупанг.

На следующее утро дорога начала забирать к северо-западу и пошла на подъем, сначала поло́го, а потом все круче и круче, извиваясь по неровному отрогу горного хребта. Наши пони взбирались по склонам, словно это были не лошади, а козы: их неподкованные копыта безошибочно находили опору на каменистых, кое-где осыпающихся кручах. Озарявшее берег яркое солнце осталось у нас за спиной, и вскоре нависшее над головой серое небо окрасило все окружающее в тот же самый цвет. Мы карабкались по широко раскинувшейся вокруг местности, где преобладали скалы и россыпи мелких камней, среди которых лишь изредка попадались чахлые растения, отчаянно цеплявшиеся за проглядывавшую кое-где скудную землю. Впереди виднелись горы, на самых высоких пиках которых белели последние клочки зимнего снега. Время от времени нам приходилось пересекать ручьи – полоски чистейшей воды, журчащей среди обточенных ею круглых камней: там мы приостанавливались и позволяли нашим пони отдохнуть и напиться. Живности вокруг почти не было, если не считать стаек каких-то маленьких суетливых птичек да редких воронов, паривших в небе и походивших на черные тряпки, подхваченные ветром. Лишь однажды я заметил меньше чем в пятидесяти шагах лисицу, проворно юркнувшую за камень. Рольф почти все время молчал – может быть, от робости, а может, считая, что он плохо понимает мой саксонский язык, несмотря даже на то, что моя речь была довольно близка к его родной и по всем деловым вопросам мы договаривались безо всякого труда. Мальчик, похоже, отлично знал путь – он ни разу не заколебался при выборе направления и не растерялся, даже когда последние следы тропы затерялись и мы оказались среди пустошей, где не было ничего, кроме камней.

Вторую ночь мы провели в уединенной хибарке, построенной из камней очень своеобразным способом: их клали один на другой по сужающейся спирали, так что получился конус, которому даже не требовалась крыша. Хибарка, если я правильно понял Рольфа, принадлежала тому самому птицелову, которого мы искали. Она была пуста, если не считать нескольких полуистлевших оленьих шкур под стеной, деревянной скамейки со сломанной ножкой и головешек на кострище под закопченной дымовой дырой. Мой юный спутник принес две торбочки с овсом для лошадей, а когда они наелись, привязал их на длинные веревки, чтобы они могли бродить по мшанику и щипать скудную травку, пробивающуюся между камнями. Мы же на ужин доели остатки сыра и хлеба.