Помещик. Том 5. Воевода. Страница 12
– Значит, нам нужно молиться всем об этом чуде.
– Ты от ответа не уходи. Кто у тебя гостил?
– Человек Царьградского Патриарха.
– И почему ты его не выдал воеводе?
– Потому что он его не касался. Он пытался склонить меня к измене патриарху Сильвестру. Я велел ему убираться. И если он этого не сделает, то я донесу на него.
– Ты понимаешь, что натворил?! – прорычал на него Агафон.
– Не смей повышать на меня голос! – прошипел отец Афанасий. – Я сам за Андрея голову оторву любому!
– Ты сначала приютил у себя латинянина-соглядатая. Теперь ещё одного врага пригрел на груди. Ты хочешь, чтобы я пошёл и всё рассказал о том, что это ты причастен к убийству нашего воеводы?
– Он жив!
– Он отравлен! И с таким ядом не живут! Я слышал про него!
– Андрей не простой человек.
– У него простое тело.
– Что ты хочешь?
– Ты ведь с самого начала его невзлюбил. Когда ещё не знал, кто он. Почему? Что он тебе сделал?
– А то ты его полюбил. Сам же как липку ободрал. Сказывают, что чуть не убил.
– Чуть – не считается. Жадность – грех. Но я её обуздал. А ты – нет. Как не любил Андрея, так и не любишь. Зло на него таишь и творишь.
– Не я ли надысь остановил толпу от волнений?
– Это и в твоих интересах!
– Что ты от меня хочешь?!
– Я хочу, чтобы ты признался и назвал подельников.
– А то что? Напишешь Государю на меня донос?
– Нет. Я просто выйду сейчас из церкви и сообщу полковым, что убил Андрея твой подельник, которого ты укрываешь. И ты будешь объясняться уже с ними.
– Ты дурной? – с отчаянием в голосе спросил отец Афанасий. – Я последний человек в городе, который желал смерти воеводе. Или ты, дурья твоя голова, думаешь, будто кто-то ещё в состоянии достать денег на строительство каменной церкви? Большой каменной церкви! Зачем мне его убивать? ЗАЧЕМ?!
– Не знаю, – покачал головой Агафон.
– Хочешь, я крест поцелую в том, что не причастен к нападению. И не ведаю, кто и зачем это сделал. Хочешь?
Агафон покачал головой и отвернулся к алтарю. Перед воротами, ведущими к нему, ещё не убрали кровь воеводы.
– Я не знаю, что и думать, – тихо добавил купец. – Этот убийца ведь не один был. В церкви находились его подельники. И они уважаемые люди. Ещё и ты с этим…
– Мы все растеряны, – осторожно произнёс священник. – Главное сейчас – не делать резких поступков.
– Боишься?
– Боюсь, что мы упустим заговорщиков. Они ведь теперь начнут действовать открыто.
– Ликаны и масаны – кто это? – сменил тему купец. – Никогда о них не слышал.
– Если бы я знал. Но, очевидно, что-то дурное, раз для них серебро губительно.
Агафон молча встал и не прощаясь вышел. Понурый. Афанасий же, бледный как мертвец, проводил его до дверей. И с огромной тревогой смотрел за тем, как тот проходит между помещиков. И молчит, то есть не обвиняет священника во всех смертных грехах.
А одно слово могло возжечь пожар. Ибо настроения среди помещиков были такие, что они любого бы растерзали, если бы узнали о причастности этого любого к нападению на их любимого воеводу. Даже те, кому Андрей не сильно нравился, помалкивали…
Глава 7
– Что там дальше? – устало зевнув, спросил Иоанн Васильевич.
– Государь, – вкрадчиво произнёс дьяк, – от твоего верного слуги грамотка пришла.
– Что за грамотка?
– Предупреждает тебя о том, что воевода тульский на тебя хулу возводит.
– Опять? Что в этот раз?
– Пишет, что Андрей болтает, будто бы ты, Государь, не настоящий. Ибо не в силах сам титулы дарить. И Кесарь ромейский в том тебя выше непревзойдённо. Да и не Кесарь, а даже простой баронишка ляшский или мадьярский.
– А кто прислал сию грамотку?
– Князь Белёвский [7].
– Это где же он услышал, что Андрей болтает? Сидит же безвылазно в своём городишке. Али слухи какие повторяет, словно баба базарная?
– Того мне неведомо и в грамотке не писано.
– А грамоток-то много уже… ой много… и во всех одно и то же. Словно кто-то один их где пишет да от чужого имени рассылает. Чудно.
– Так, можа, и правда болтает? Дыма без огня не бывает. Человек он лихой.
– Лихой, но не дурной. Не забывай – он в прошлом князь. Правнук Владимира Святого. И не абы какой, а многоопытный. Он правил больше, сколько тебе лет. И не в тиши сидел, а в лихое время престол держал. А посему такое болтать не станет. Ибо не дурак и в делах державных смыслит немало. И в том, что его недруги охотно сие донесут до моих ушей.
– Но пишут же… – почесал затылок дьячок. – Неужто брешут?
В этот момент в дверь постучали.
– Кто там? – спросил Иоанн Васильевич.
Вошёл слуга.
– Что случилось? – нахмурившись, поинтересовался Государь.
– Срочное известие из Тулы.
– Из Тулы? – оживился дьяк.
– Да, – произнёс слуга и протянул грамотку Царю. Тот кивнул дьячку и тот, ловко её подхватив, сломал печать и начал читать.
– … на слугу твоего верного, воеводу тульского в храме Господнем напали и пытались зарезать…
– В храме?
– Да, отец Афанасий пишет, что в храме. Ещё он пишет, что кинжал был отравлен. Отчего рану сразу стало жаром томить.
– А ныне что? Жив ли?
– Грамотка сия пятого дня писана. Времени много утекло.
– А ты говоришь, что пишут… – покачал головой Царь. – Не мил он кому-то, вот и пишут. А тот князь Белёвский, он… хм… Интересно, где Андрей ему дорогу перешёл и в чём?
Дьяк и слуга промолчали. Они заметили, как Государь погрузился в размышления, и не хотели его отвлечь ненароком. Дьяк едва заметно кивнул: дескать, уходи. И слуга тихонько удалился. Его задача заключалась в том, чтобы передать грамотку. Участвовать в разборе значимых государственных бумаг далее ему было неуместно.
Царь же думал о том, кому могло понадобиться изводить Андрея. Где наветом, где прямым убийством. Ведь не такая большая птица. Зачем? Или всё-таки большая, и он что-то не знает?
Тем временем в Туле отец Афанасий стоял у парня над душой.
– Сын мой, тебе нужно исповедоваться и причаститься.
– Не нужно.
– Ты умираешь, и должно перед Всевышним представать с лёгкой душой.
– Нет никакого смысла перед смертью исповедоваться и причащаться. Если ты жил как дерьмо, то, думаешь, раскаяние перед смертью что-то изменит? Нет. Только усилит твою вину, ибо добавит к ней ещё лукавство и трусость. Натворил дел – имей смелость отвечать.
– Но… – начал было возражать отец Афанасий и осёкся. Он вспомнил, кто перед ним. И уж кто-кто, а человек, вернувшийся оттуда, точно знал, что имело смысл, а что нет.
– Так, может, и истинная вера не имеет смысла? – с некоторым подвохом поинтересовался отец Афанасий.
– Я не хочу об этом говорить.
– Отчего же?
– Мои слова могут навредить тебе.
Священник нахмурился.
– Неужели всё настолько идёт вразрез с Писанием?
– Я могу сказать тебе очень немногое. Первое – каждому по вере его. У каждого человека свой рай или ад. Второе – важны только дела. Если слова не подкрепляются поступками, то это ложь и лицемерие. Какой бы истовой не была молитва, но, если за ней не следует поступок, она пуста. Как и раскаяние. Слова – это просто слова. Всё остальное я не желаю обсуждать.
– Я… я понял. Может быть, всё же исповедуешься и причастишься?
– Если люди так требуют выполнить ритуал…
– Таинство, – поправил его отец Афанасий.
– От изменения названия суть не меняется. Так вот, если они требуют выполнения таинства, то просто скажи им, что всё сделал. А я подтвержу. Но в грех лукавства не вводи меня.
– Хорошо, – кивнул отец Афанасий. Посидел немного рядом. А потом спросил: – А кто такие ликаны и масаны?
– Я не хочу это обсуждать.
– Но ты эти слова произнёс. И люди в недоумении. И спрашивают меня. Если ты не ответишь, то они сами что-то придумают. А это…