Продажная верность (ЛП) - Боуи Эмили. Страница 51

— Я стал зависим от твоей улыбки, от того, как ты дразнишь меня, и от того, как загораются твои глаза, когда ты возбуждена. Я хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь, узнать о тебе все. Ты делаешь меня лучше. Я люблю тебя.

Слова застревают у меня в горле, и я обвиваю его руками, притягивая к себе для поцелуя. Его руки обхватывают мое лицо, когда он берет контроль в свои руки, его язык скользит по моему. Я хочу, чтобы Сорен всегда был рядом со мной.

Он отпускает мои щеки, когда наш поцелуй заканчивается.

— Да! Я выйду за тебя еще сто раз, — он прижимается своим лбом к моему.

— Ты напугала меня. Как можно оставлять мужчину в подвешенном состоянии? — он тяжело вдыхает.

— Я поцеловала тебя. Я почти уверена, что это означает «да», — отвечаю я, задыхаясь.

Поднимаю руку и смотрю на бриллиант. Он просто великолепен. Я не могу сдержаться и снова целую Сорена.

— Я хочу, чтобы у нас был такой брак, как у моих бабушки и дедушки. Я хочу, чтобы у нас была семья. Я хочу, чтобы мы были окружены любовью.

Моя рука касается его челюсти: — И это то, что у нас будет.

ВЕЧЕРИНКА В ЧЕСТЬ ДНЯ РОЖДЕНИЯ ДЖИНЕВРЫ

Сорен

— Иди и пригласи Джиневру на танец, — требует мама, подталкивая меня вперед. — Иначе ее мать мне все уши прожужжит, — бормочет она себе под нос.

— Я даже не знаю, почему мы оплачиваем ее шестнадцатый день рождения, — ворчит за моей спиной отец, пока я переминаюсь с ноги на ногу.

Я поправляю свой новый галстук и одергиваю пиджак. Пиджак сшит на заказ, что позволяет мне чувствовать себя уверенным и важным. Мой дедушка всегда говорил, что первый шаг к успеху — одеться так, чтобы соответствовать ему.

Оглядываю шатер в поисках Джиневры. Думаю, она не знает здесь ни одного человека, хотя это ее день рождения. Интересно, где ее друзья? Или почему она их не пригласила? Не то что бы это имело для меня значение. Джиневра чертовски ненавидит меня. Не помогает и то, что я лучший друг ее брата.

Каждый раз, когда мы пересекаемся, она из кожи вон лезет, чтобы досадить мне. Теперь, когда я ожидаю этого, то всегда предвкушаю ее реакцию, чтобы как следует отомстить. Может быть, это глупо, но в то же время — это самое яркое событие дня.

Я замечаю, как она разговаривает с матерью, стоя ко мне спиной. Больше всего мне в ней нравится то, что она точно знает, чего хочет, и не принимает отказов. Она также отказывается терпеть мое дерьмо. Это освежает и делает ее честной.

Я подхожу к ней ближе: — Джин, — ее мать вежливо улыбается и отходит, давая нам немного пространства. Джиневра оборачивается и с притворным удивлением закатывает глаза.

— Чего ты хочешь? — рычит она.

Мои слова застревают в горле. Она выглядит великолепно. Сногсшибательно. Когда, черт возьми, она успела повзрослеть? Мой взгляд скользит по ней. От ее вида я теряю дар речи, и вся комната будто исчезает.

— Ладно, смейся над моим платьем. Покончим с этим, — она смотрит на меня с такой ненавистью в глазах, какой я никогда раньше не знал. Почему эта девушка так сильно меня ненавидит?

Я запинаюсь на слове, выгляжу как идиот, не в силах вымолвить ничего, что имело бы смысл. Ее рука опускается на уровень бедер, и я вижу, как она берет стакан имбирного эля с малиной.

Пытаюсь выхватить его, потому что мне вдруг чертовски захотелось пить. Наши пальцы соприкасаются, и меня пронзает электрический разряд, как раз перед тем, как Джиневра поднимает свой бокал и опрокидывает его на меня. Напиток разбрызгивается по всему моему новенькому костюму. Холодная жидкость стекает по лицу, и я смахиваю ее пальцами.

— У тебя малина в волосах. Давай я помогу, — она снимает ягоду с моей макушки и отправляет ее в рот. — Вкусно, хочешь? — спрашивает она, милая и невинная, как будто только что не вылила на меня весь напиток.

— Нет, я хочу танцевать, — хватаю ее за руку, заставляя идти на танцпол. На мокром полу ее туфли скользят, а ноги разъезжаются в стороны. Я крепко обнимаю ее, прижимаясь мокрым костюмом к ее платью.

— Надеюсь, я не испорчу твое платье, — шепчу ей на ухо. Мы оба знаем, что именно этого я и добиваюсь.

— Ты самый злой мальчик из всех, кого я знаю. Я не понимаю, как мой брат может с тобой дружить.

— Осторожно, предполагаемый злодей в каждой истории — всего лишь приманка. В конце концов, я стану твоим прекрасным принцем и женюсь на тебе, — мне нравится, как краснеют ее щеки и расширяются глаза от моего поддразнивания. Все ее внимание приковано ко мне, и никто в этой комнате не имеет значения. Это самое прекрасное чувство в мире, и мне не важна его причина.

— Как будто ты умеешь читать, — отвечает она. Ее тело вибрирует в моих руках, а глаза не отрываются от моих. Впервые с тех пор, как мы начали танцевать, она не сопротивляется тому, что мы вместе.

— Я знаю, что ты думаешь об этом каждый раз, когда видишь меня, — я попаду в ад. Я не могу насытиться этой девушкой, которая во всем со мной спорит. Одариваю ее самодовольной улыбкой. Черт, она красивая. Вряд ли я могу думать о чем-то еще.

— В твоих мечтах. Я скорее умру, чем выйду за тебя замуж, — насмехается она, наступая мне на ногу. Ее острый каблук скребет по моим пальцам, но я не реагирую. Я притворяюсь, что не чувствую этого, и продолжаю наслаждаться тем, как она ощущается в моих объятиях, пока мы танцуем на глазах у всех.

Милое, восхитительное рычание вырывается из ее рта, когда она не получает моей реакции, и я хихикаю над этим звуком. Я должен ненавидеть Джиневру, но не могу заставить себя.

— Ты прекрасно выглядишь сегодня.

— Не издевайся надо мной, — протестует она, извиваясь в моих объятиях.

— Ты единственный человек в этом мире, который не боится сказать мне все, как есть. Я обещаю тебе. Я не лгу.

Она замирает, изучая мое лицо, чтобы убедиться, что я говорю правду. Мгновение она колеблется, прежде чем ответить: — Спасибо. Я ненавижу это платье. Оно колючее и странно пахнет. Мама заставила меня надеть его.

— Не могу представить, чтобы кто-то заставлял тебя что-то делать, — размышляю вслух.

Наши ноги снова начинают кружить по танцполу, и я чувствую себя странно расслабленным. Последние несколько припевов спеты, и я понимаю, что не хочу, чтобы песня заканчивалась. Музыка прерывается, и я позволяю Джин отойти от меня.

— Счастливого шестнадцатого дня рождения, Джин.

Она улыбается мне: — Спасибо, — она уходит, но поворачивается и добавляет: — Извини, что испортила твой костюм.

Я пожимаю плечами: — Держу пари, оно того стоило.

Она смеется, и этот звук делает что-то странное с моим сердцем.

— Да, стоило. Видел бы ты свое лицо.

Это не должно вызывать на моем лице чертовски глупую улыбку, но вызывает. Моя кожа растягивается настолько, что мышцы лица болят. Что такого в этой девушке, что я так люблю ее доставать?

СПОР

Сорен

8 лет

Самое лучшее в семейных каникулах — то, что я могу всю неделю провести со своим лучшим другом. Я крадусь по лестнице, грохот грома заглушает мои шаги, когда смотрю вниз с лестничных перил на наших отцов с благоговением и завистью. Как и мы с Джудом, наши отцы — лучшие друзья.

Джуд обычно был бы со мной, но его плакса-сестра Джиневра цепляется за него из-за грозы. Невесело, когда его нет рядом.

Я наблюдаю за тем, как наши отцы чокаются бокалами.

— Выпьем за то, чтобы мы захватили власть, когда старик умрет, — объявляет Джузеппе, отец Джуда, когда они стоят, собирая дротики на круглом высоком столе.

Мой дедушка лежит в больнице, и я очень надеюсь, что он не умрет. На моем лбу появляется хмурая складка от растерянности, когда я не могу понять, кто мне лжет. Клянусь, мама сказала, что с ним все будет в порядке. Мне нравится, как он рассказывает мне о своих днях в Италии, когда он был моложе. Но больше всего я люблю его истории об игре в кости и о том, как ему приходилось собирать деньги, даже когда люди не хотели ему платить.