Женаты по договору (СИ) - Фрост Деметра. Страница 42
— Мираэль! — снова повторяет Аттавио, обхватывая ее за скулы, но девушка выворачивается, отталкивается от него и выплевывает короткое и грубое ругательство.
Он давно задавался вопросом, откуда она знает такие слова, но сейчас мужчине не до того. Он понимает, что совершил нечто настолько неприемлемое и сокрушающее, что, если немедленно не примет какие-либо меры…
То просто потеряет девушку.
— Девочка моя… Маленькая… — бормочет от рассеянно, резко хватая ее и прижимая к себе, — Дорогая моя… Прости… Прости…
Конечно, она выворачивается снова. И отпихивается, продолжая всхлипывать и обжигая кожу на его груди своими слезами и прерывистым дыханием. Но мужчина продолжает удерживать ее, притягивает к себе, снова и снова, гладит волосы и плечи, целует в лоб и скулу… Борется с ее сопротивлением максимально аккуратно и ласково, чтобы не причинить еще больше боли.
— Сволочь, — выдыхает она, постепенно, но затихая, — Какая же ты сволочь, Дэрташ… Ну зачем? Что я тебе сделала?
«Ничего, милая, — вспышкой проносится у мужчины в мозгу, — Просто свела с ума и заставила чувствовать себя больным и поехавшим…»
Наверное, надо было озвучить это вслух… Но что-то сдавливает грудь и горло Аттавио, из-за чего он не может выдавить из себя и слова.
И это убивает. Не только его. Но и его маленькую графиню.
И если он срочно не предпримет что-нибудь, они оба рискуют погрузиться в сводящее с ума отчаяние.
Глава 21. Пробуждение
Мираэль плохо запомнила, что было после того безумства в библиотеке. Вроде как Аттавио одел ее и отнес в спальню… Говорил что-то… Обнимал… Прижимал к себе и гладил, хотя ее беспрестанно било и трясло и очень хотелось оттолкнуться, закричать и броситься прочь…
Вот только… Сил никаких не было. Как будто мужчина не только грубо взял ее тело, но и сокрушил само сознание. Показал такие грани… Обнажив такие чувства… Что справится с ними не было ни возможности, ни умения…
Было сложно и от эмоций. Она чувствовала… многое… И слишком сильное, чтобы справиться самостоятельно. И потому боялась, страдала и упивалась одновременно.
Разве подобное вообще возможно?
Мира помнила боль. Помнила животное отчаяние.
Помнила жестокость и грубость.
И в тоже время — невероятное наслаждение и удовольствие.
Она, конечно, знала, что Аттавио может быть грубым и властным.
Но чтобы настолько…
К черту отмахиваясь от всех границ и нормы…
Что же все-таки произошло?
Почему он так с ней?
На утро болят все мышцы. И внешние, и внутренние. Еще почему-то болит горло и раскалываются виски.
Но все перекрывает отчаянная мысль, что, открыв глаза, Мира увидит лежащего рядом мужа. И что она категорически не знает, что говорить и что…
Чувствовать теперь.
Но она переступает через это и, медленно подняв ресницы, поворачивает на бок голову.
И не видит ничего.
Точнее говоря — никого.
Аттавио в спальне нет.
И спальня эта — ее. Красивая. Светлая. Уютная и теплая.
Противный комок подступает к горлу, и Мира, задав рот, вскакивает, чтобы броситься в ванную комнату. Там она едва успевает согнуться над унитазом, и ее рвет — громко и некрасиво, сводя сильнейшими спазмами живот и раскалывая голову.
Окончательно сводя с ума и повергая в отчаяние.
На несколько секунд ее отпускает, но потом — еще раз тошнит, пока желудок полностью не опустошается.
Смыв рвотные массы, девушка заваливается на пол и сворачивается в клубочек. И нет, на этот раз не плачет, а просто мелко трясется, как от озноба.
И не понимает, сколько проходит времени, когда слышит осторожный стук в дверь:
— Госпожа? — доносится до нее обеспокоенный голос Золы, — Госпожа, вы тут? Разрешите — я войду?
Так как Мира не отзывается, дверь открывается и внутрь заглядывает девушка с встревоженным выражением лица. Увидев скрюченную на полу графиню, она вскрикивает, бросается к ней и обхватывает за плечи, чтобы приподнять.
— Мадам, что с вами? — лепечет она перепуганно, — Вам плохо? Вас тошнит? Болит что-то? О творец, не молчите, пожалуйста! Скажите что-нибудь! Мне позвать графа? Госпожа!
— Нет… — единственное, что может с трудом выдавить из себя зеленая, с обескровленными губами Мира, — Не надо… Все нормально… Воды принеси… пожалуйста…
— Конечно! Одну минуту!
Горничная бросается прочь, вот только возвращается не одна, а с массивной фигурой графа за плечом. И Мира недовольно стонет, совершенно не желая, чтобы муж увидел ее… в таком состоянии.
Да и сама она не желает его видеть после вчерашнего. Будь у нее силы — она бы выпалила что-то злое и колючее в его сторону. А еще швырнула бы чем-нибудь, чтоб скрылся, да поскорее!
К счастью, сам мужчина ничего не говорит. С совершенно каменным лицом он входит в ванную, наклоняется и легко подхватывает ее на руки. Возвращает в комнату и аккуратно укладывает обратно на постель. Потом берет из рук Золы стакан с водой и подносит к губам жены. Мира поднимает руки, чтобы забрать его, но мужчина качает головой и говорит:
— Я сам.
Скривившись, Мира тем не менее опускает руки на одеяло и позволяет ему это. А, напившись, откидывается на подушки и прикрывает глаза. Ей становится немного лучше, но смотреть на Аттавио по-прежнему не хочет. И, хотя она это не видит, граф хмурится и бесшумно переводит дыхание.
— Зола, выйди, — приказывает он.
— Но…
— Пожалуйста. Выйди. Я останусь с мадам.
— Но… Ладно… Как прикажете…
Дождавшись, когда девушка выйдет и прикроет за собой дверь, мужчина аккуратно касается руки Миры, но та резко одергивает ее и морщится.
— Поговорим? — спрашивает он тем не менее. Тихо и мягко.
Несколько секунд девушка молчит. Но потом все же размыкает губы и недовольно, сдерживая раздражение, произносит.
— Не хочу.
— Но придется.
Как всегда — властен и бескомпромиссен. Но сейчас Мире не до этого. И хотя тошнота прошла, неприятное жжение в животе и в горле после рвоты никуда не девается. Но хоть отвлекает от… других ощущений.
— Мне плохо сейчас, Аттавио, — говорит она, — Не до разговоров, правда…
— Посмотри на меня, Мираэль.
Девушка рассеянно качает головой и на этот раз сопротивляется. Продолжает лежать с закрытыми глазами.
— Посмотри, — повторяет Аттавио, — Пожалуйста…
Мира делает обратное. Поворачивается на бок и спиной к мужчине. Через секунду матрас под весом графа прогибается сильнее — это он наклоняется к девушке и упирается рукой в одеяло перед ней.
— Прости меня, Мираэль… — обжигает его тихий и вкрадчивый голос где-то в районе виска, — Я действительно очень сожалею…
Мира вздыхает, но продолжает лежать неподвижно. Странно, но сейчас ей было все равно и на извинения Аттавио, и на него самого. Ей хотелось одного — остаться в одиночестве. И, может быть, еще немного поспать…
Жаль, что муж не умеет читать ее мыслей. А если ему это иногда и удается, то сейчас он игнорирует свой талант и остается в спальне.
Но хотя бы больше ничего не требует. И Мира, незаметно для себя, все-таки проваливается в сон — беспокойный и тревожный.
Это оказывается непросто — сдерживать себя. Аттавио буквально разрывает изнутри, как ему хочется схватить Мираэль и как следует встряхнуть ее.
Получить от нее отклик. Эмоций. Услышать ее и понять.
Она ненавидит его? Презирает? Видеть не хочет? Так пусть сама скажет! Накричит! Выругается, в конце концов, как и полагается рассерженной женщине!
Вот только вместо этого она молчит.
А еще ей было плохо. Иначе почему лежала в ванной, бледная, как смерть?
Хотя после воды ей стало заметно лучше. В губы и щеки вернулась краска, и сама она, расслабившись, уснула.
Сам же Аттавио, посидев рядом еще пару минут, встает и раздраженно выходит.
В холле встречает Антуана Ломели, своего компаньона, человека немногим его младше и куда как более легкого и приятного характера, чем у самого графа. Всегда обаятельный и внимательный, в нужное время он может проявить и жесткость, и настойчивость, необходимые в серьезных делах. И если некоторая фривольность все же присутствовала в его поведении, граф мог закрыть на это глаза. Слишком уж много их связывало — и работа, и многолетний совместный опыт.