Женаты по договору (СИ) - Фрост Деметра. Страница 43

Однако Аттавио едва не рявкает, замечая, как тот, самозабвенно и ярко улыбаясь, флиртует с молоденькой горничной. Вовремя одергивает себя и с неотразимой ясностью понимает — с ним определенно не все в порядке.

Он страшно раздражен. И зол. И готов сорваться на ком угодно, лишь бы это помогло его самочувствию.

Что это — маразм? Неожиданный, но неминуемый?

— Граф! — заметив Аттавио, Антуан улыбается уже своему партнеру и кивает тому. — Доброе утро! Я с документами!

— В кабинет! — командует Аттавио, — Ты завтракал?

— Как всегда. Но от кофе не откажусь. Спасибо!

— Рина? Кофе!

— Слушаюсь, хозяин, — откликается горничная испуганно и смущенно и почти мгновенно испаряется, чтобы выполнить приказ.

Дернув подбородком, Аттавио указывает в сторону кабинета и тут же сам шагает в его сторону. Ломели не отстает, но что-то в напряженной спине впереди идущего мужчины его настораживает и, оказавшись в кабинете, он обеспокоенно спрашивает:

— Послушай! С тобой все в порядке? Ты нервный какой-то…

— Документы, Антуан.

— Хорошо-хорошо. Я понял…

Компаньон достает из дипломата несколько папок и, подойдя к столу, раскладывает их. Усевшись в кресло, Аттавио начинает методично разбирать их и просматривать. Скрупулезно перелистывает страницы, вчитывается и в итоге, взяв перо и откинув крышечку с чернильницы, решительно делает какие-то пометки. От этого зрелища Антуан Ломели морщится и нервно дергает плечом.

— Ты серьезно, Дэрташ? — раздраженно спрашивает он, — Мы месяц носимся с этим контрактом — и опять что-то не так?! Черт, Аттавио! Что происходит?

— Ситуация изменилась, Антуан, — холодно отзывается граф, — Не видел вчерашних сводок? На западном побережье похолодание. А значит, ценник на миднарское взрастет. А с ним — и на инжурский виноград и персики. Дальше продолжать?

— Ладно. Я понял. Доработаем.

Следующая папка подвергается такой же переработке.

— А тут что не так? — поджимает губы Антуан, подходя ближе и наклоняясь над столом.

— Три дня назад в Зилле начался переворот. Как думаешь, насколько выгодно мы теперь сможем приобрести там зерно?

— Слушай, но это не подтвержденная информация…

— Не сегодня, так завтра подтвердиться.

— А ты не разоришься на своих шпионах, Дэрташ, а?

— Заглохни. Идем дальше…

К тому времени, как горничная приносит кофе, Аттавио успевает проработать половину папок. Поэтому к своей чашке не прикасается, когда как его компаньон с удовольствием берет свою. Правда, горничную игнорирует и продолжает недовольно хмурится. И бьет обжигающе горячий напиток громко и раздраженно, категорически отказываясь мириться с происходящим произволом, но при этом прекрасно понимая — против графа ему не пойти.

И в то же время чувствуя — несмотря на весь свой привычный профессионализм и дотошность, что-то иное гложет Аттавио. Вот и зверствует, подвергает миллионные контракты сомнениям и вот уже десятой, наверное, переработке.

Поэтому, когда тот все-таки заканчивает и отодвигает документы в сторону, чтобы взять свой кофе, спрашивает:

— А как поживает госпожа графиня?

И именно в этот момент все встает для Антуана на свои места. Потому что Аттавио, чересчур сильно сжав пальцами чашечку, вдруг ломает хрупкий фарфор, и кофе течет по ним на стол, минуя, слава творцу, документы.

Но граф даже не дергается. И не материться. Только смотрит прямо перед собой и зубы сжимает — аж до скрипа.

Из чего следует — что-то с маленькой графиней и правда не так. Может, поссорились? Или что-то похуже? Заболела?

Или… хо-хо-хо… Не приведи господи, измена?

Тогда да, Антуан может его понять.

Сам-то Аттавио после возвращения супруги резко оборвал все возможные связи. Да Ломели все видел собственными глазами — слишком тот собственнически держал женушку подле себя. И глазами жрал, думая, видимо, что никто не видит.

— Я могу чем-нибудь помочь? — серьезно спрашивает товарища Антуан.

Аттавио бесшумно переводит дыхания, но на компаньона не смотрит.

— Сам разберусь, — отвечает раздраженно, — Но спасибо за предложение.

Понимая, что бесполезно и пытаться разговорить графа, Антуан все же не хочет уходить просто так. Все-таки он считает того своим другом. Столько прожито-пережито вместе… Слишком много всего они видели и делали, что бы вот так просто оставлять человека наедине с терзающими его мыслями.

Так и просидели они часа два, выпив не одну чашку кофе и обсудив пару насущных дел. Конечно, это не особенно помогло Аттавио, зато дало ему время собраться с мыслями и сосредоточится. Что тот, несомненно, оценил, потому что, проводив товарища, негромко и скупо произносит:

— Спасибо… Встретимся завтра на бирже. Как обычно.

— Конечно. И… удачи, что ли, граф. Пожалуйста, не будь слишком строг. Мираэль, она… молоденькая совсем.

— Ломели!

— Все-все, я понял. Ушел! До завтра!

Аттавио дожидается, когда компаньон уйдет, а дворецкий закроет за ним дверь. И только после этого позволяет себе устало прикрыть глаза и потереть переносицу. Одному творцу известно, каких усилий ему стоило не только сконцентрироваться на работе, но и не потерять перед партнером лицо. На деле же он продолжал упрямо думать только об одном — о той самой «совсем еще молоденькой» графине, которая сейчас спала в своей спальне после всего того, что он позволил себе с ней…

Нет, на стыд он, конечно, размениваться не будет. Не до того.

Но вопрос надо решать.

Причем срочно. Он просто не может позволить, чтобы Мираэль его возненавидела.

Слишком уж он прикипел к этой девочке, пусть и за такой короткий срок. И теперь чувствует за нее ответственность. И она должна почувствовать то же, чтобы снова начать доверять.

Глава 22. Доверие

Мире что-то снится. Что-то невнятное… И тягучее… Из-за этого она не может проснуться, как бы не старалась.

Страдает. Мучается.

Но вырваться из липкого бреда не может.

Аттавио слышит ее судорожные всхлипы сразу, как только возвращается в спальню своей жены. Быстро преодолевает расстояние до постели и обхватывает пальцами влажные от пота скулы. Слегка сжимает. И властно зовет:

— Проснись, Мираэль! Проснись!

Колдовские зеленые глаза распахиваются, и Аттавио видит плещущийся в яркой зелени ужас и панику. В уголках мгновенно собирается влага, девушка тихонько всхлипывает и снова жмурится. Трясет головой… Отворачивается.

Но когда Аттавио обнимает ее и прижимает к себе — не дергается и не вырывается. Более того — сама неуверенно протискивается ладошками к груди…. Зарывается в складки рубашки… Греется.

И жмется… Доверчиво… Жадно…

Это воодушевляет.

— Тш-ш, девочка, — шепчет Аттавио, поглаживая Миру по голове, — Все хорошо… Все в порядке… Это просто сон… Всего лишь сон…

Но потянулась же? Не отвернулась и не оттолкнулась? Защиты ищет?

Значит, все равно верит? Инстинктивно, безотчетно… Но верит?

Значит, не все потеряно.

И когда представляется такая возможность, он перетаскивает девушку к себе на колени и укачивает, как ребенка.

Противоречиво? Странно?

Но, наверное, есть в этом что-то судьбоносное. И неизбежное.

Не просто так чертовка-судьба именно Мираэль Тордуар поставила на его дороге, когда Аттавио искал пути подняться повыше. Не просто так позволила разойтись, чтобы, возможно, лишить перспективы медленного, но верного процесса расцветающей в их душах неприязни и ненависти друг к другу. Не просто сохранила ее чистой и невинной для него, своего мужа, а ведь при таком красивом личике найти приличного ухажера не составило бы никакого труда. Даже в таком захолустье, как Фэрдер.

А дальше, конечно, дело техники. Он сам сделал все, пока та же судьба отошла в сторонку, с усмешкой глядя на то, как странным образом утраивается неравный брак, и сам он буквально съезжает с катушек, хотя ранее подобного с ним никогда не случалось. Потому и спрашивает — мягко и аккуратно: