Очерки времен и событий из истории российских евреев (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945) - Кандель Феликс Соломонович. Страница 67

Наши первые партизанские действия были ошеломляющими для немцев и населения… Каждую ночь мы совершали налеты на тех крестьян‚ которые сотрудничали с немцами и помогали им истреблять евреев. Их имущество конфисковывали‚ а дома и сараи‚ набитые награбленным добром‚ поджигали. Многие из них попали в наши руки‚ и виновных постигла заслуженная кара… Вначале крестьяне предполагали‚ что эти действия являются делом рук советских парашютистов и партизан. Мы старались скрывать наше еврейское происхождение: оделись в кожухи и лапти‚ присвоили себе русские имена. Но в конце концов нас распознали по разговору… акцент был еврейский; кроме того‚ крестьяне стали узнавать среди нас своих старых знакомых…

В хатах, куда мы стучались, нам неохотно открывали. Нас, видимо, боялись. Немцы расклеивали по деревне воззвания к населению с призывом остерегаться "еврейских партизан-бандитов, которые убивают христианское население…"

В ноябре 1942 года на полесской земле выдались хорошие дни и звездные ночи... Евреи в лесу усматривали в этом милость Божию; они верили‚ что Всевышний не отвернулся от Своего народа. На завалинках возле хат верующие крестьяне поражались сухой осени‚ какой они не помнили много лет. Они заглядывали в пожелтевшие страницы Нового Завета и выискивали там указания на то‚ что уцелевшие остатки иудейского племени не будут истреблены и что хорошая погода – это дар евреям‚ чтобы они не погибли в лесах от дождей и холода…

А потом небо покрылось тучами… Пошли дожди со снегом. Зима была на пороге. Ее боялись‚ как смерти. Все были буквально босые, а тела покрыты лохмотьями... Голод среди евреев усилился. Дожди залили тропы и дорожки в лесу. Более слабые, физически измотанные голодом, холодом и страхом не выдерживали и умирали. Мы сами не верили, что сможем выжить в окружении жестокого врага…"

6

Труднее всего было продержаться первое время – голодным и истощенным после пребывания в гетто‚ практически без оружия и теплой одежды‚ без необходимого опыта пребывания в лесах и ведения партизанской войны. Их выслеживали полицейские и уничтожали во время карательных операций, которым немцы присваивали поэтические названия "Зимний лес", "Русалка", "Майский жук", "Охота на уток", "Зимнее волшебство" и другие.

Недостаточно было убежать из гетто или чудом спастись во время расстрела; недостаточно было пробраться в леса мимо полицейских постов и найти партизан – следовало принести с собой оружие‚ чтобы приняли в отряд. Многие приходили туда после долгого голодного пребывания в гетто и блуждания в лесах без пищи; они были больны‚ истощены‚ оборваны‚ и не каждый командир соглашался принять их в свой отряд. Могли взять молодых‚ физически сильных‚ непременно с оружием‚ если партизаны‚ конечно‚ не возражали против пребывания евреев в своих рядах‚ – а потому некоторые из них скрывали свою национальность из-за недружелюбного‚ а то и враждебного отношения окружающих.

Анатолий Рубин:

"Меня окружили и со всех сторон посыпались вопросы – кто я и откуда. Я говорю открыто, ведь здесь уже бояться некого: "Я еврей из Минска. Мои родители погибли в гетто, я всё время стремился к вам, к партизанам…"

Но тут я увидел у многих, окруживших меня, иронические улыбки на лицах, смешок, а затем посыпались реплики с нарочитым еврейским акцентом, нараспев: "А сто ты зде-е-есь бу-у-у-дешь делать в пагтизанах? Стгелять? Но ведь у нас нет кгивого гузья!" А другой спрашивает: "А кто были твои папа и мама? Навегно в магазине торгова-а-али?" И дальше: "А тебя, случайно, немцы не заслали к нам шпионить? Лучше скажи сразу, а то мы тебе еще одно обрезание сделаем!" И всё это сопровождалось всеобщим гоготом.

Я был в каком-то шоке. Я не верил своим ушам. Я подумал, что попал к переодетым полицаям… "Ложись лицом к земле!" Я лег… "Считай до ста. Если поднимешь голову, то сразу получишь пулю в затылок". Я начал считать и услышал удаляющиеся шаги. Когда шаги затихли, я поднялся. Партизанской колонны уже и след простыл…"

Давид Лейбович (Коссово, Западная Белоруссия): "После боя, который продолжался четыре часа, партизаны опять ушли в лес. Они взяли с собой молодых людей… Более пожилых и слабых евреев они не согласились взять и оставили в городе… Наутро прибыли немцы и перестреляли всех".

Беглецов из гетто – женщин‚ детей‚ пожилых людей обычно не принимали в партизанские соединения: это мешало подвижности отрядов‚ да и не всякий командир желал с ними "возиться" и добывать дополнительное количество продовольствия. Они жили в землянках или шалашах, страдали в лесах от осенних дождей и зимних холодов, болели, голодали, беззащитные и безоружные, в постоянном ожидании карательной акции или появления местного жителя, который мог на них донести, – мало кому удалось дожить до освобождения.

Тувия Бельский, его братья и сестры ушли со своими семьями из гетто Новогрудка и стали ядром партизанского отряда. Командиром был Тувия – за его голову немцы назначили награду в 100 000 марок. "Нас осталось мало‚ – говорил Бельский‚ – и для меня важно‚ чтобы евреи выжили". Он принимал любого еврея, которому удавалось спастись; в Новогрудке узники гетто прорыли туннель за ограду, более ста человек ушли в леса и присоединились к отряду братьев Бельских. "Я ничего не могу вам гарантировать, – говорил Тувия новичкам. – Мы пытаемся выжить, но мы можем и погибнуть. Постараемся сохранить как можно больше жизней, но если нам суждено умереть, умрем, по крайней мере, как люди".

Было в отряде Бельского 1230 человек‚ среди них более двухсот вооруженных бойцов, которые добывали продовольствие, охраняли лагерь, защищали его от немцев, полицейских, а порой и от партизан соседних отрядов, которые были не прочь поживиться одеждой, оружием и продовольствием. В лесу жили женщины, старики и дети; там были синагога, школа, больница, всевозможные мастерские. Немцы проводили карательные операции против партизан‚ но Тувия Бельский не бросал жителей семейного лагеря: все поднимались с насиженного места, уходили через болота в другие леса, заново налаживали быт.

Наконец, отряд Бельского обосновался в Налибокской пуще к северо-западу от Минска и начал выполнять работы для окрестных партизанских соединений. "В лесу находились мастерские по пошиву одежды, шорные и сапожные, мастерская по производству седел, мельница, приводимая в действие лошадьми, скотобойня и даже цех по производству колбас. Из других отрядов приводили скот, который опытные мясники превращали в колбасу… Семейный лагерь получил прозвище "деревня Бельского", а неевреи называли его "Иерусалим"…" В этом " Иерусалиме" они и дождались освобождения.

В Налибокской пуще был еще один партизанский отряд, в который входили беженцы из гетто Минска. Он состоял из 137 бойцов боевой роты и семейного лагеря "106", где собрались со временем более 500 женщин, стариков и детей, – руководил отрядом Шолом Зорин, также из минского гетто.

Лагерь "106" возник весной 1943 года: "Даже днем партизанам не разрешалось разжигать костров, потому что боялись немецких самолетов, которые могли их обнаружить. Нельзя было протаптывать дорожки – это тоже могло привлечь внимание. Для топки собирали исключительно сухие ветки, которые не дымили…" Во время карательной акции семейному лагерю пришлось перебраться на сухой островок посреди болот. По дороге туда пилили деревья, укладывали их, раскидывали затем по болоту, чтобы карателям не было прохода, и настилали новые бревна. Все шли один за другим, "котомки с вещами, картошкой или сухарями пришлось выбросить в болото – не было сил тащить детей вместе с вещами".

После ухода карателей отряд вернулся на прежнее место и продолжил жизнь в лесу. Построили землянки, выставили дозоры, пекли хлеб для партизан, работали в мастерских по изготовлению одежды и обуви; оружейники приводили в порядок автоматы, винтовки и пистолеты, люди разных специальностей выполняли работы для нужд окрестных отрядов, врачи оказывали помощь раненым партизанам. В семейном лагере было более 100 детей-сирот, которых подобрали в лесах. Им пошили рубашки и блузки из парашютного шелка; для них открыли школу – "только без парт, учебников, тетрадей, мела и ручек… Писали на обрывках бумаги и даже на песке".