Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса - Делягин Михаил Геннадьевич. Страница 81

Однако Гитлер упредил англичан, вернувшись в рамки их стратегии вполне самостоятельно – за буквально неделю до того момента, когда его планировали загнать в них столь драматичной акцией.

* * *

Разумеется, фашизм как историческое явление и, в частности, национал-социализм как одно из его течений, равно как и приход Гитлера к власти в Германии и его чудовищная политика вызваны огромным комплексом объективных и субъективных, системных и субъектных факторов, ни в малейшей степени не сводимых исключительно к влиянию британской политической культуры и тем более – к конкретным геостратегическим проектам английской элиты.

Немецкий нацизм был неизмеримо шире «дизраэлизма буйно помешанного германизма» и явился далеко не только «порождением немецкой англомании», как эмоционально оценивали его многие потрясенные его британскими истоками специалисты [313].

Не стоит забывать о том, что Гитлер явился порождением среди прочего и тотального морального упадка всей послевоенной континентальной Европы, лишь сильнее всего проявившегося во фрустрированной Веймарской Германии, и виртуозно оседлал надежды отнюдь не только английских, но и «черных» аристократических элит континентальной Европы (представителей которых попытались пустить «под нож» лишь под предлогом покушения 21 июля 1944 года).

С другой стороны, и английская политическая культура даже и по сей день, после десятилетий практически непрерывной деградации остается ни в коей мере не сводимой к расизму, самодовольному насилию, культу голой выгоды и другим особенностям, вызывавшим у нацистов энергичный восторг и всепоглощающую жажду подражания.

Однако попытка игнорировать британское влияние на Гитлера и ключевую роль, отведенную ему в рамках английского геостратегического проекта, делает любое аналитическое построение вариантом частичного, заведомо неполного и потому недостаточного знания, – в самом лучшем случае вариантом концептуального психоисторического вируса (см. параграф 3.3), а само рассмотрение фашизма, его истории и значения – столь же заведомо бесплодным, что и попытка игнорирования британского вклада в развитие и распространение другой чумы XX и XXI веков – либерализма.

Часть III. Духовные отцы Чубайса

Глава 9. Либерализм как психоисторическое оружие Англии

Феномен идеологии (всеобъемлющей и самодостаточной системы мировоззрения, своего рода «светской религии») возник задолго до появления массового общества – первое упоминание самого термина «идеология» (понятное дело, отразившего уже возникшую к его появлению новую реальность) зафиксировано во Франции в 1796 году.

Насколько можно судить, он родился в ходе осмысления «по горячим следам» самых первых, самых очевидных, самых бросающихся в глаза накопившихся к тому времени (под влиянием драматического всеобъемлющего преобразования феодального общества развивавшимися в его порах рыночными отношениями) изменений человеческого поведения и мышления, вылившихся в Великую Французскую революцию и в наиболее полной мере проявившихся в ней.

Однако в последующем идеологии, выражая в сфере мышления и самосознания создаваемое технологиями производства и управления единство образа жизни значительных масс людей, станут ключевым инструментом формирования массового общества и управления им.

9.1. Три великие идеологии: отрицание отрицания

Великая Французская революция с ужасающей ясностью продемонстрировала всему задумывающемуся над общественной жизнью человечеству неизбежность глубочайших социальных преобразований.

Первая естественная реакция на это – выражение стремления управляющих элит избежать пугающих своей неизвестностью изменений, остаться в «зоне комфорта», спасти привычный порядок, обеспечивающий им власть, благосостояние и самое главное – их стабильность. Выражающей эту позицию идеологией стал консерватизм.

Важным элементом стремления к стабильности стал решительный выбор в пользу традиционной религии по сравнению с набирающим силу эмпирическим знанием, ведущим к технологическому прогрессу и связанным с ним болезненным, пугающим и в конечном счете неприемлемым для консерватизма социальным изменениям.

Однако возможность перемен, создавая угрозы для прежней, заскорузлой, в основе своей феодальной власти, несла надежду для растущих буржуазных слоев, рвущихся к своему «куску пирога». Создавая капитализм, подавляя и заменяя рыночными отношениями отношения личной зависимости, буржуазия отлила свои интересы в идеологию либерализма. В тогдашнем, первоначальном своём виде он являлся идеологией развития на основе рыночных отношений (а не стабильности на основе консервации отношений феодальных) и безусловного преимущества осуществляющей изменения личности перед косной инерционной группой.

«Либерализм видит только индивидуальные, частные интересы; наличие общего как субъекта общественных отношений им не признается. Либерализм отстаивает приоритет интересов гражданина над интересами государства» [91].

Строго говоря, в своем исходном, привлекательном и по сей день (хотя, к сожалению, уже более столетия и не существующего в практической политике) виде «по Вольтеру», а не «по Керенскому и Березовскому», либерализм в наиболее сильном, ярком и последовательном виде провозглашает свободу, суверенитет и неразрывно связанную с ним (о чем удивительно старательно и последовательно забывают его трубадуры, начиная с его фундаментального перерождения в 10-х годах XX века) ответственность личности.

Важной составляющей либеральной идеологии наряду с общей верой в прогресс являлась вера и в непосредственный двигатель этого прогресса – эмпирическое знание, обеспечивавшее через развитие технологий обогащение буржуазии и захват ею все новых социальных позиций. Наука как инструмент социального преобразования являлась полной противоположностью консервативной религии, созданной в своё время в качестве инструмента удержания под контролем и стабилизации огромных (по тогдашним меркам) разнородных масс не обладающих не то что рефлексией, а порой даже и простой моралью людей.

Наука как современное явление была порождена буржуазией и начала вырождаться вместе с последней, как только та обрела полноту глобальной власти и из прогрессивного класса превратилась в реакционный (см. пример 11). Однако в период зарождения и становления либерализма до этого ещё оставалось непредставимо далеко.

Значительно позже, по мере развития капитализма и формирования промышленностью, опиравшейся ещё на паровую машину, наполеоновских «больших батальонов», творивших историю вплоть до «великого разворота» 1967–1973 годов, в третьей четверти XIX века из либерализма выделилась третья великая идеология – марксизм.

Он решительно разрывал с либерализмом по ключевому вопросу о значении личности, столь же решительно возвращаясь органически на свойственные консерватизму представления о примате общественного над частным, а коллектива над индивидуумом.

В то же время подобно либерализму (из одежды которого он вышел), марксизм являлся прогрессистским, универсалистским (то есть стремящимся к максимальной открытости и привлечению людей на основании общих и доступных для всех ценностей), уповающим на эмпирически добытое и проверенное знание и на преображение общества на основе научных подходов. (Именно поэтому марксизм был враждебен консервативной по самой своей сути религии, – однако, хоть и не признавая это, в силу не принципиальных, связанных с познанием мира, а прежде всего сугубо прикладных, политических причин: как силе, противоречащей социальному развитию и пытающейся притормозить его.)