Ангелочек. Дыхание утренней зари - Дюпюи Мари-Бернадетт. Страница 48

– Ты нас видел?

– Я был на возвышении, в роще, и я видел, как он тебя поцеловал. Мне было ужасно неприятно. Я подумал даже, что схожу с ума. И если ты хочешь доказательств, вот главное: я решил собрать вещи и сегодня же уехать.

Анжелина охнула, прикрыв рот ладошкой. Она положила полотенца на место и подбежала к Луиджи, порывисто схватила его за руки и заглянула ему в лицо:

– Ты хотел уехать, даже не попрощавшись, даже не спросив у меня, почему это случилось?

– На тот момент у меня не хватило бы смелости сказать тебе «прощай».

– Прощай? Ты хотел сказать «прощай»? Ты намеревался оставить меня, беременную, как это сделал Гильем? Нет, это невозможно. А как же наши клятвы, которыми мы обменялись в соборе, священные узы брака?

– Я не верю в Бога так, как ты, и я никогда этого не скрывал. Но ты, конечно, права. Я взял на себя обязательства любить тебя и заботиться о тебе, своей жене и спутнице жизни. Анжелина, ревность – опустошающее чувство, она не дает думать ни о чем другом. Остальное – дело воображения. Но теперь я здесь, с тобой. Матушка выслушала мои жалобы и отчитала меня, как десятилетнего мальчишку.

Молодая женщина покачала головой при виде его улыбки. С ее точки зрения, в происшедшем не было ничего смешного.

– Что бы я стала делать без тебя, Луиджи? Всегда лучше объясниться, даже поссориться, признаться друг другу в своих сомнениях и опасениях. Бегство ничего не решает.

Он обхватил ладонями ее прекрасное, но бледное, опечаленное и искаженное отчаянием лицо.

– Разве могу я злиться на Гильема за то, что он обожает тебя, Виолетта? И почему я настолько потерял голову, что решил бежать, вместо того чтобы, как волк, у которого пытаются увести самку, драться за нее зубами и когтями? Но теперь, дорогая, все хорошо. Нужно было прийти к тебе сразу, чтобы ты не тревожилась, и поговорить. Лезаж не первый раз навязывает тебе свое общество и свои… гм… знаки внимания.

– Это было в последний раз, клянусь! Луиджи, любовь моя, теперь мне очень хочется поскорее уехать. Я была неправа, когда попросила тебя остаться здесь. На Рождество в Лозере ты спросил, где мне хотелось бы жить, и я дала ответ. Но до того момента я не путешествовала и искренне полагала, что буду скучать по родным местам. Теперь я говорю: увози меня куда хочешь и когда хочешь!

Анжелина смотрела на него не отрываясь, и по щекам ее струились слезы.

– А как же твои пациентки? Твой диспансер?

– Есть Магали Скотто и повитуха из Лакура, очень опытная дама. Пойми, я не хочу тебя терять! Я ношу дитя, которое ты мне подарил, и я очень люблю вас обоих.

– Как думаешь, мы могли бы поехать в Париж, или же в твоем положении это нежелательно? Помнишь, прошлой зимой, когда мы ехали на поезде, ты жаловалась, что тебя укачивает? Энджи, мне так хочется, чтобы мы поехали туда вместе!

– Мне бы тоже этого очень хотелось, Луиджи, правда, поездка, скорее всего, получилась бы долгой. Но если тебе очень хочется, я спрошу совета у доктора Бюффардо.

– Спроси, пожалуйста. Банкетки в купе первого класса наверняка очень удобные, и ты сможешь прилечь, как только захочешь.

Предвкушая грядущую эскападу в столицу, бывший странник поцеловал супругу с губы. Анжелина обвила руками его шею и отдалась всем своим существом этому поцелую, который стер воспоминания о мимолетном прикосновении губ Гильема и наполнил ее душу бесстрашием и надеждой.

– Дорогая, какой же я все-таки кретин! Как мог я в тебе усомниться? – проговорил Луиджи. – Я и сам не знал, что могу так ревновать. Вот, в моем характере обнаружился новый недостаток! Как будто мало того, что я постоянно разрываюсь между обязательствами и свободой, сомнением и уверенностью, страхом и радостью. Но я изменюсь, я тебе обещаю, и это произойдет скорее, если мы переедем в замок моих предков, который ты осветишь своим присутствием.

Он обнял ее крепко-крепко, уже желая этого упругого, чуть пополневшего тела, которое так приятно ласкать… Анжелина позволила ему осыпать себя ласками и поцелуями, все еще несколько напряженная, но успокоившаяся.

– Я бы ощутила то же самое, любовь моя, – призналась она тихо. – Если бы я застала тебя обнимающим одну из твоих бывших любовниц, например, ту красавицу-испанку, про которую ты рассказывал, – Долорес, ты жил у нее в Барселоне, или Магали… И все же есть одно «но». Мне не пришло бы в голову уезжать. Нет! Я бы просто вцепилась тебе в волосы, била бы тебя и обзывала последними словами!

Анжелина нашла в себе силы пошутить. Луиджи же в это время вдруг вспомнил одну неприятную деталь и решил не откладывать объяснение на потом.

– Ты только что упомянула Магали Скотто… Я встретил ее на площади, у фонтана. Она очень обрадовалась. Она как раз шла на улицу Нёв к молодой даме, которая плохо себя чувствует, и я вызвался ее проводить. Магали сказала, что не знает, как пройти на улицу Нёв. Может, это был только предлог, но я, сам не свой от злости и с ощущением, что ты меня предала, я… поцеловал ее в губы. Это был мимолетный поцелуй, и я сразу сказал, что за этим ничего не последует, что я сделал это не подумав. Ну, теперь мы с тобой квиты?

Он с тревогой смотрел на жену и готов был ко всему – к упрекам, возражениям, новым слезам.

– На улице Нёв, говоришь? А номер дома? И как зовут эту даму? Магали не сказала тебе, как ее фамилия? Она должна родить сегодня? Луиджи, что еще ты о ней знаешь?

– Ничего. Анжелина, ты слышала, что я сказал?

– Разумеется! Ты прав, теперь мы квиты. Луиджи, скажи мне адрес, я хочу пойти спросить, как у них дела. И почему ее родственники пригласили Магали, а не меня? В последнее время она слишком увлекается выпивкой, и я ей не доверяю!

От волнения у нее сбилось дыхание, и взглядом она уже искала чистый халат и свой саквояж, который обычно убирала на место Розетта. Луиджи в отчаянии махнул рукой.

– Ты никогда не изменишься! – констатировал он тихо. – Сдается мне, мы говорили впустую. Анжелина, как бы мне хотелось понять, какие чувства связывают тебя с твоими пациентками! Стоит тебе услышать, что кто-то рожает, как ты забываешь обо всем на свете. Как будто только ты одна можешь помочь роженице. Как же я смогу увезти тебя в Париж или в Лозер? И как верить твоим словам, когда ты говоришь о новой, другой жизни?

Анжелина легонько пожала плечами и смущенно улыбнулась.

– Сравним это с твоей любовью к музыке, будь то игра на фортепиано или на скрипке. Ты дня не можешь прожить, чтобы не играть или не сочинять музыку. Если бы ты видел выражение своего лица в момент, когда прикасаешься к инструменту или к смычку, ты бы удивился, сколько в нем страсти. Я люблю тебя и за это тоже. Но и тебе стоит научиться уважать мое стремление помочь женщине произвести на свет свое дитя.

Они говорили бы об этом еще долго, если бы Октавия, которая собралась уходить, не постучала в застекленную дверь диспансера. Открыв ее, она улыбнулась:

– Приятного вам вечера, голубки!

Анжелина и Луиджи помахали ей на прощание. Повесив свою корзинку на руку, славная уроженка Севенн скрылась в коридоре. Вместо нее на пороге возникла Розетта. На руках она держала Анри.

– Суп остывает! Все за стол! – звонко проговорила она.

– Пожалуй, я успею сбегать на улицу Нёв до ужина, – пробормотала Анжелина.

– Не сегодня, Энджи, умоляю! – попросил Луиджи. – Ты должна доверять Магали. Давайте лучше поужинаем все вместе. Я просто мечтаю оказаться с тобой наедине, только ты и я. Если уж нам не суждено отправиться в Париж, побываем хотя бы на седьмом небе…

Уступая столь весомым аргументам, она подала ему руку.

Бывший странник сдержал слово. Еще до того, как часы пробили полночь, Анжелина лежала с ним рядом – обнаженная, сытая любовью, ощущая во всем теле приятную усталость. Анри и Розетта спали в соседней комнате, на том же этаже в гостевой разместилась роженица, чье дитя время от времени плакало, поэтому Анжелине пришлось сдерживать крики страсти. Необходимость соблюдать тишину даже усиливала удовольствие. Анжелина гасила крики Луиджи долгими, жадными поцелуями, а для него было истинным наслаждением смотреть, как жена прикусывает кулачок, чтобы не дать вырваться возгласу восторга.