"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко. Страница 142

– Я часто тебя наказывал?

– Вполне достаточно для того, чтобы я потерял способность к энергетическому удару. Или это были не вы?

– Об этом мы уже говорили, и оправданий от меня ты снова не дождешься. – Глаголен помолчал. – Признаться, врезать тебе как следует мне хотелось с первой нашей встречи в лаборатории. Но тогда ты бы неверно это истолковал.

– Так сильно хотелось, что ради этого вы решили меня освободить?

– О, Предвечный! Я знал, что за моим жестом доброй воли последует каскад оскорбительных колкостей, но надеялся, что ты быстрей исчерпаешь их запас.

– Да ладно вам, Глаголен. Я рад, едрена мышь, неужели не видно?

– Разумеется видно! Мотивы твоих слов и поступков примитивны и очевидны любому мало-мальски наблюдательному человеку. Что и позволило мне свободно управлять тобой в течение этого года. И я вовсе не ждал, что ты рассыплешься в благодарностях и начнешь целовать мне руки.

– А вам бы этого хотелось? – Войта расплылся в глумливой улыбке.

– Сейчас я врежу тебе по второй щеке. Впрочем, это будет абсолютно бессмысленный шаг, потому что ты не считаешь пощечину ни оскорблением, ни позором, как всякий плебей. В моем кругу этот позор принято смывать кровью.

– В моем кругу за это принято давать сдачи, чаще всего – кулаком в зубы. Не испытывайте судьбу, никакой кровью позор драки с плебеем вам не смыть. Вы, конечно, можете призвать на помощь стражу и примерно плебея наказать – не потому, что он в вашей собственности, а просто по праву сильного, – но это будет лишь месть, позор она не смоет.

– Безукоризненно невыносим… – вздохнул Глаголен. – Так что насчет твоей семьи?

– Вы хотите, чтобы мои дети прыгали по кабинету, когда я занят расчетами? А жена зажигала мне свечи и подавала ужин в постель вместо Лепы?

– Ты глупое, беспомощное, недоразвитое и безалаберное существо, Воен. Ты не способен жить без того, чтобы кто-нибудь не управлял твоей жизнью в самых примитивных ее аспектах, как то: есть, спать, мыться, брить бороду и стричь ногти. Не говоря о материальной стороне твоего существования. Если бы рядом не нашлось людей, способных об этом позаботиться, ты бы умер от голода и уморил семью. Я положу тебе ренту, которая позволит вести образ жизни, приличествующий твоей образованности. Кроме этого, я готов понести расходы на образование твоих сыновей, и это образование превзойдет Славленскую школу экстатических практик. Твоя дочь получит приличное воспитание и соответствующее ему приданое, а жена возьмет на себя обязанность распоряжаться деньгами и прислугой.

– Это вы меня сейчас заново покупаете, Глаголен?

– Нет. Это я воздаю должное таланту ученого, который в противном случае погубит себя с упрямством и глупостью осла. Ренту тебе будет приносить земельный надел, и при желании ты можешь переселиться на собственную землю или переселить туда семью. Ты также волен продать эту землю или перебраться в Славлену, если сочтешь нужным. Но мне бы этого не хотелось, мне кажется, в одной упряжке каждый из нас добьется большего. В данном случае речь идет не о суперпозиции, а о синергизме.

Ладна прижималась щекой к его груди, робко и судорожно гладила его плечи – будто не верила происходящему, боялась и спугнуть, и упустить. И флигель у подножья башни, отремонтированный к их приезду, разглядывала как личное достижение Войты, не богатством восхищалась, а его способностью дать ей это богатство.

Дети стояли чуть в сторонке, забыли и смущались отца. Маленькая Румяна осмелилась и дернула мать за юбку.

– Мамочка, мы будем жить в этом прекрасном доме?

Ладна будто опомнилась:

– Дети, обнимите отца. Поблагодарите за то, что он для вас сделал. Ну же, что ты стоишь, Юкша?

Старший сын шагнул к Войте, потупив глаза. Сколько ему уже было? Лет восемь? Девять? Войта не мог припомнить, в каком году он родился.

– Это правда, что ты предал чудотворов? – Сын вскинул голову. Что-то знакомое увидел Войта в его глазах, в сжатых губах, выдвинутом вперед подбородке…

Ладна ахнула, дернула пацана за челку, принялась смешно ругаться – и при этом будто невзначай прикрыла сына собой. От Войты. Войта отодвинул ее в сторону и взял мальчишку за подбородок, посмотрел ему в лицо. Тот глаза не опустил, хотя на дне его взгляда и плескался страх…

– Мой отец за такую дерзость избил бы меня в кровь, – усмехнулся Войта.

– Мой дед тоже… – вздохнул мальчишка.

Войта рассмеялся и потрепал сына по щеке.

– Я не знаю, предал ли я чудотворов. Наверное, нет. Я занимаюсь теорией предельного сложения несущих. Думаю, более всего она пригодится чудотворам.

Флигель, к радости Войты, не был чересчур роскошным (ну разве что по меркам их славленского дома), с множеством небольших уютных комнат, которые отапливались системой дымоходов башни. Разглядывать убранство нового жилища ему быстро наскучило, и он незаметно оставил Ладну и детей предаваться этому занятию, направившись в лабораторию Глаголена.

– Ты не пробыл с семьей и часа, – заметил тот, увидев Войту на пороге.

– И что?

– Ничего. Я нашел ошибку в твоих рассуждениях о зависимости степени поля от времени.

– Там нет никакой ошибки.

– Там есть ошибка, и ошибка грубая.

– Едрена мышь, там нет никакой ошибки!

– Повтори это еще раз, если у тебя нет других аргументов.

Ладна в постели всегда бывала ласкова, и Войта вспомнил, как скучал по ее ласке, снова ощутил вину перед ней – за то, что сбежал, что не пришел к ужину (доказывая Глаголену свою правоту). Вдыхал ее запах, мял ее так и не ставшее пышным тело, которого она всегда стыдилась. И уснул, едва насладившись ею. Чувствовал сквозь сон, как она гладит его по спине, перебирает волосы, целует плечи и шею, трется щекой о его щеку. И даже пробовал ей ответить, повернулся лицом, обнял – но снова заснул, уткнувшись носом ей в грудь, будто младенец. Она гладила и целовала его до утра, во сне он был счастлив этим. И, проснувшись, хотел взять ее снова, но она застыдилась света, испугалась прихода детей или прислуги – новый дом казался ей непредсказуемым. В результате мысли о жене весь день мешали Войте сосредоточиться.

За месяц Юкша перессорился и передрался со всеми мальчишками в замке, коих было человек двадцать, не считая совсем маленьких и совсем взрослых.

Лето – осень 99 года до н.э.с.

– Я сказал, ты поедешь и сделаешь доклад! – отрезал Глаголен.

– Я не ваше имущество, или я неправильно вас понял?

– Иногда мне хочется тебя придушить. Почему я каждый раз должен выдумывать сложные многоходовые комбинации, чтобы направить тебя в нужное русло?

– Нужное вам русло, вам, а не мне.

– В данном случае – тебе. Я мрачун, аристократ, хозяин замка, научное сообщество прислушивается ко мне, у меня есть имя в научных кругах. Ты – никто, ты плебей, чудотвор, твое имя ничего, кроме смеха, в университете не вызовет. Магистр Славленской школы! Потрясающе!

– Я так думаю, вам как раз и хочется выставить меня на посмешище.

– Ты поедешь и сделаешь доклад от своего имени. И выдвинешь свою работу на соискание степени доктора. Ты, упрямая скотина, должен доказать этим чопорным снобам, чего стоят твои мозги и твои открытия! В конце концов, это немного приподнимет в их глазах Славленскую школу экстатических практик.

– Какое вам дело до Славленской школы?

– Ровным счетом никакого. Сессия собирается раз в четыре года, я не намерен ждать до следующей. И, клянусь тебе, на этот раз, если потребуется, я отправлю тебя в Храст силой.

– Еще никогда и ни у кого не получилось добиться от меня чего-то силой.

– Ты преувеличиваешь. Твой отец благополучно приневолил тебя учиться, а я – крутить жернов и зажигать солнечные камни. Отправляйся писать доклад. И чтобы я больше не слышал этого трусливого «Я не поеду»!

Да, трусливого. Малодушного. В этом Глаголен был прав – Войта робел, у него подгибались колени, когда он представлял себе публичное выступление на сессии Северского университета. И публика в самом деле встретит его если не хохотом, то высокомерным презрением.