"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Божич Бранко. Страница 143

Глаголен заглянул к нему в кабинет (во флигеле у Войты был новый, просторный кабинет, отдельный от лаборатории и библиотеки), чего раньше никогда не делал. Можно было списать это на снобизм мрачуна, но Войта в глубине души догадывался – Глаголен не вторгался в его личное пространство.

Разумеется, на доклад Войта времени не тратил – если стопорилась теоретическая работа, он мастерил выдуманную им самим махину, которую назвал магнитофорной. Махина позволяла накапливать заряд, созданный телом чудотвора, с тем чтобы в магнитном поле куда большего натяжения стрелять магнитными камнями. Изначально Войта задумал эту махину как исключительно заменяющую удар чудотвора, однако при всем желании экспериментатора магнитные камни небольшого размера она могла метнуть лишь локтей на двадцать вперед. Понятно, камень, выпущенный мальчишкой из рогатки, летел гораздо дальше и бил больней, а потому, дотронувшись однажды до включенного электрического элемента, Войта существенно усовершенствовал конструкцию – два малюсеньких магнитных камушка, присоединенных к махине тончайшей проволокой, разили противника не механической энергией, а электрической.

Войта дважды испытывал действие созданного махиной электрического разряда на себе и очень хотел обойтись без третьего – удар не был смертельным, не оставлял последствий, но причинял невыносимую боль, мутил сознание, лишал воли и способности двигаться. Последним усовершенствованием в махине была ее способность создавать поле, защищающее от удара чудотвора.

Работа над махиной была практически завершена, но удовлетворения Войта не чувствовал – изначально он хотел добиться гораздо большего. Понятно, Глаголену о собранной махине он ничего не говорил. Вот и теперь постарался поплотней закрыть дверь в лабораторию, чтобы тот не увидел на столе собранного прибора.

Глаголен на дверь в лабораторию даже не глянул.

– Я принес тебе бумагу. Редкую в своем роде. Тут даются советы, как правильно построить научный доклад, чтобы не утомить публику. На второй бумаге – официальное университетское требование к представлению доклада. На третьей – процедура подачи трудов на соискание ученой степени.

– Вы могли бы прислать слугу, зачем утруждать себя столь далеким переходом?

– Прекрати. Я отлично понимаю, насколько это трудный для тебя шаг. Почти невозможный. Сделай это невозможное. Перешагни через себя. На один час засунь свой гонор… куда подальше – и сделай это.

– Зачем мне это нужно? Почему бы вам не поставить под этим трудом свое имя – тогда ничего не придется доказывать, ваш доклад примут без скепсиса.

– Потому что я не стану присваивать себе чужие достижения. Потому что я не вечен, и если ты не сделаешь себе имени сейчас, все твои дальнейшие труды пойдут прахом – их никто даже не прочтет. Я понимаю, что тебя интересует процесс познания сам по себе, результаты нужны тебе лишь для дальнейших умозаключений. Но ты благополучно пользуешься трудами своих предшественников – так не лишай такой возможности своих последователей.

– Я думаю, дело не в этом. Я думаю, вы боитесь, что кто-то меня опередит.

– Не опередит. Я боюсь, что твой труд просто украдут. И у меня есть основания этого опасаться.

– Зато никто из моих последователей не будет лишен возможности пользоваться результатами моих трудов, – хмыкнул Войта.

– Я не верю, что тебе совершенно чуждо честолюбие. Ты для этого слишком амбициозен. Вот и поверни свои амбиции и свое упрямство в нужную сторону, докажи им, чего ты стоишь! Ты доказал, что тебя не сломать побоями и лишениями. Может, моя стража не глумилась над тобой? Не смеялась над твоими мученьями? Не радовалась, когда ты лишился способности к энергетическому удару? Тебя колотили квасным веслом и сажали на цепь, тебя шпыняли, били по зубам, макали лицом в грязь. Разве унижения, которые ты снес, могут сравниться со скепсисом стада университетских снобов?

– Могут. Я не по своей воле оказался вашим пленником.

– А, так тебя все-таки надо принудить? Притащить на сессию в цепях, подгоняя плетью? Тогда не будет разницы? Тогда это будет не унижение, а триумф? Так?

– Хватит! – рявкнул Войта. – Я поеду на эту проклятую сессию! Я сделаю этот сучий доклад! Раз вам это так нужно…

– Остановимся на этом утверждении: это нужно мне, и ты любезно согласился сделать это для меня.

Глава 5

При подготовке к докладу Войте удалось одержать только одну победу над Глаголеном – он отказался от «приличной одежды» (петушиных цветов), сшитой для него замковым портным: узкие, в обтяжку, штаны, блестящая шелковая рубаха, лопавшаяся на груди красная кожаная безрукавка с расшитыми золотом застежками, суконная куртка в талию и до колен, простеганная золотыми же нитями, шарф и берет. Довершили дело лощеные туфли с пряжками…

– Я не ярмарочный шут, – отрезал Войта.

– Что тебе так не понравилось? – невозмутимо поинтересовался Глаголен.

– Все.

– И что ты собираешься надеть?

– Сапоги для начала. По-моему, те, что на мне, вполне сгодятся. Если их почистить как следует…

– Ладно, я понял, – кивнул Глаголен, подумав. – Но от положенной на сессии тоги тебе отвертеться не удастся.

Он пригласил портного из Годендроппа, заплатив за это уйму денег… Снимая мерку, тот расспрашивал Войту вовсе не о его предпочтениях в одежде, а о семье, родителях, об учебе и войне в Славлене. Сшитый наряд Войту вполне удовлетворил, Глаголен тоже покивал, принимая работу, и пробормотал:

– Кто разбирается, тот поймет, сколько это стоило…

А потом добавил раздраженно:

– И брось привычку ставить ноги на ширину плеч и закладывать руки за спину! Ты выглядишь как пленный наемник, а не как ученый муж!

Войта никогда раньше не бывал в Храсте, он вообще не видел в жизни ничего, кроме Славлены и замка. Он никогда не ездил в карете – только на телеге. Дорога утомила его поучениями Глаголена, страхом замарать дорогую одежду (в чем он ни за что не признался бы), ожиданием предстоящих перипетий, духотой, неподвижностью и бездельем.

Величие Храста добило Войту окончательно. Он не представлял себе ни таких широких площадей и улиц, ни таких высоких кирпичных домов, ни многочисленных грозных замков, ни изящных дворцов, сверкающих тысячегранными оконными стеклами.

Университет потряс Войту не меньше – за его стенами поместилась бы вся Славлена и еще осталось бы место для замка Глаголена… Стало понятно, почему здесь не стоит упоминать Славленскую школу экстатических практик, – будут смеяться, а не усмехаться снисходительно. И Глаголен не преминул заметить: одних только студентов здесь больше, чем жителей в Славлене.

Он имел дом в стенах университета (скромный только по сравнению с его замком), часть которого передал учрежденной им кафедре предельного исчисления. На ней читалось три математических курса и один курс механики; немногочисленные слушатели не покрывали расходов на ее содержание, но Глаголена это не смущало. Разумеется, первыми, кому он представил Войту, были три молодых магистра кафедры и бойкий доктор Дивен, ее возглавлявший.

– Можешь ничего не опасаться, кроме кражи твоих идей, – хмыкнул Глаголен, перед тем как втолкнуть Войту в двери. – Это люди, которые зависят от меня и от которых не зависишь ты.

Но даже эти люди, которых не приходилось опасаться, разглядывали Войту как диковинного зверя: с брезгливостью, любопытством и совершенно бесцеремонно. А один из магистров шепнул другому:

– Это чудотвор, невольник…

– Магистр Воен не невольник, Празан. – Под взглядом Глаголена тот присел. – Он действительно чудотвор и вышел из Славленской школы экстатических практик, но в твои годы имел больше законченных научных работ, я уже не говорю об их значимости.

Доктор Дивен учтиво склонил голову и, пряча глаза, произнес:

– Почту за честь ознакомиться с вашим трудом и рекомендовать его научному сообществу.

– Да, Дивен, для вас это в самом деле будет честью, – кивнул Глаголен. – И я надеюсь, вы сделаете это в положенные сроки. Заодно обратите внимание на строгие доказательства того, что вы попытались выдать за собственные идеи.