Дом мертвых запахов - Огненович Вида. Страница 18

Тессе с трудом удавалось выйти за рамки журналистских клише, и она всегда делала поспешные выводы, или, как сказал бы Томас, скороспелые. Так и на этот раз ей почему-то показалось, что речь идет о глубокой пропасти между поколениями, и что нетерпимость между отцом и сыном велика. Поэтому она поспешила показать, на чьей она стороне. Таковы все пожилые люди, сказала она. Как будто вижу своего отца. Если они не главенствуют в разговоре, то обязательно спят. Они совершенно неспособны слушать. Их не интересует, что могут сказать другие. Мой отец гений, я и мизинца его не стою, серьезно ответил Геда. Эта фраза, похоже, в семье Волни передается по наследству, весело заметил Дошен, будучи действительно, немного под хмельком. Его никто не слушал.

Полагаю, сейчас уже поздновато для осмотра вашей коллекции, ведь вам рано утром на работу, обратился Томас к Геде, все же в надежде на возражение. Да, подтвердил Геда его учтивое замечание, сейчас для этого неподходящее время. Эти вещи следует смотреть, по возможности, при дневном освещении. Однако это не означает, что мы должны прервать беседу. Может, если желаете, перейдем в гостиную, там удобнее.

Милан предложил распрощаться. Все мы немного устали, а меня от этого вина изрядно развезло. Мне хочется только петь, а это до добра не доведет. Спой что-нибудь, предлагает Тесса, которой вино всегда нравилось.

Договорились, что в следующую субботу, около пяти пополудни, Геда спокойно покажет им свою драгоценную коллекцию стекла, после чего младшие супруги Волни проводили гостей до машины и стояли перед воротами, пока гости не уехали. Они выглядят так печально, произнесла Тесса в машине, глядя на них в окно. Как два пленника.

На следующий день за обедом старый профессор Волни хвалил англичан. Видно, что это благородный и одухотворенный народ, кое-где кое-что им не понятно, но они хотят учиться. Поинтересовался их следующим визитом. Мне бы хотелось еще увидеться с этим блистательным скрипачом, такое случается не каждый день. Гедеон пообещал договориться на следующую субботу, когда они придут осматривать коллекцию. А что, вчера они ее не посмотрели, удивился профессор. Нет, мы припозднились. Мы их немного запутали рассказом о наших бабках и дедах. Может, не следовало их так перегружать подробностями о семье. Не настолько мы и исключительны. Для них, по крайней мере, нет ничего необычного в том, что человек знает своих предков. Они родом из страны, где уважают традиции.

Я не желаю, чтобы они подумали, будто приехали в стадо диких коз, резко перебил его отец. Да, здесь у власти пастухи, но их подданные — не овцы, воскликнул он. Пусть знают, что мы не какие-нибудь там из Зимбабве, он еле смог выговорить это слово, которое случайно вычитал в газетах, уверенный, что привел пример самого заброшенного края на земном шаре.

Поэтому Ольга так громко рассмеялась, когда Тесса однажды в разговоре упомянула эту страну. Она им рассказывала, что Томас интересуется предметами старины отчасти и по наследственной линии. Брат его деда с отцовской стороны, Дэвид Рэндалл Макивер, известный историк и археолог, обнаружил целый древний мир, скрывавшийся до этого глубоко под землей. К его заслугам, помимо прочего, относятся открытия средневековой Африки. Это тот самый Рэндалл, что со своими людьми еще в начале этого века откопал стены древнего города и многочисленных крепостей в Зимбабве и доказал, что все это относится к периоду Средневековья. У этой ветви семейства Рэндалл археология в крови. Их сердце начинает биться чаще, как только они почуют запах прошлого. Прошу вас, обязательно расскажите это профессору, настаивала Ольга, и снова рассмеялась. Я имею в виду, о Зимбабве.

Если бы она объяснила шустрой англичанке причину смеха, та обязательно сделала бы один из своих выводов о причудливой орбите переплетающихся знаков. Тесса была убеждена, что чудо зачастую играет с нами, ставя свою подпись под самыми обычными на первый взгляд, вещами, а потом ждет, сможем ли мы понять это послание, как надо.

Если запах прошлого, по словам Тессы, мог в любой момент взволновать сердце Томаса, то истинное чудо, как оно совсем не выпрыгнуло из его груди в ту послеполуденную июньскую субботу 1976-го, в доме на Эшиковачкой дороге, потому что вряд ли когда-нибудь можно было бы найти для этого более вескую причину. Внезапно они оказались в окружении многочисленных, заключенных в стекло ароматических остатков давних времен, словно посреди разноцветной пещеры, облицованной кристаллизованными вздохами и слезами из сталактитов. Так же, как и все остальные, до этого рассказывавшие им о об этом, были, в сущности, просто не в состоянии описать все, что там находилось, так и Дошен смог сказать Летичу только: ты обязательно должен это увидеть.

Настоящая музейная экспозиция, поразился Томас, будто бригада экспертов работала над этим целых сто лет. Или один, но настоящий безумец больше тридцати, продолжил его фразу Геда, с усмешкой опытного укротителя львов посреди своего присмиревшего зверинца. За каждым из этих экземпляров я рыскал по многим мрачным коридорам и слепым улочкам в самом сердце Европы, но не жалею ни секунды потраченного времени. Конечно, мне помогали и коллеги, ничего не скажешь, но все равно это было очень непросто. Бывало, я находил по пять стоящих вещей всего за месяц, а иной раз и за полгода ничего ценного не попадется.

Некоторое время они так и стояли посреди комнаты и почти испугались, когда Ольга появилась в дверях и поздоровалась. Добрый день, сказала она, махнула рукой и исчезла где-то в недрах дома. Они не знали, откуда начать, Геда же их нисколько не торопил и не навязывался с объяснениями экскурсовода. Все трое очарованно вглядывались в красивые ряды бутылочек самых разных цветов, форм и узоров, расставленных по широким застекленным стеллажам, очевидно, специально изготовленным для этой цели. В первой комнате они занимали три стены, кроме окна, высотой доходя примерно до середины, а по обе стороны от двери стояли старинные витрины, как для домашнего фарфора. Здесь находятся особо ценные, исключительные вещи, — коротко их предупредили. В другом помещении, так называемой мастерской, той самой, которую профессор упоминал как прежнюю сушильню трав для гербария, также было несколько красиво изготовленных полочек. Для новых экспонатов, которые я только исследую, заметил Геда. В третьей комнате, напрямую соединенной с первыми двумя, находилась его личная, специально собранная профессиональная библиотека. Остальные книги, а их было множество, наследие многочисленных поколений, находились в разных местах, большинство их них профессор держал в своем крыле дома. Повсюду в комнатах располагались большие и маленькие столы, удобные кресла, стулья и диванчики, а в библиотеке даже бархатная темно-красная тахта, с высокой спинкой и подушками.

Экспонаты были сгруппированы согласно разным принципам. Прежде всего, по времени изготовления, но также и по виду материала, по знаменитым мастерам, авторам и мастерским по изготовлению стекла и фарфора. Отдельно располагались экземпляры из редкого камня: порфирита, малахита, кварца или киновари, о которых Геда думал, что они, если и не уникальны, то из совсем малых серий, а в тех, стоящих отдельно витринах находились экспонаты, у которых год изготовления флакона и аромата совпадали, что встречалось реже всего. Геда их называл: первые упаковки, или спецзаказы. Они были предметом его особой гордости.

Гостям было сложно решить, откуда начать подробный осмотр, а еще тяжелее, где остановиться, потому что невозможно было все это осмотреть за один раз. Хотя хозяин никогда не называл точной цифры, тут должно было быть около трех сотен различных экземпляров, не считая тех, тоже прекрасных, которые стояли по столам просто в качестве украшений, так как представляли меньшую ценность, а также тех, что ожидали определения качества и оценки в мастерской.

Все, что тут находилось, привлекало взор своим блеском, сиянием, тонкостью работы, формой или изяществом выписанных деталей. Были тут экземпляры из тончайшего фарфора, из дутого, литого, шлифованного или комбинированного стекла и опала, а также из тесаного, резного или иным способом обработанного камня редких видов. Флакончики представляли собой настоящие маленькие произведения искусства. Такие, как скульптурки из дивного севрского фарфора «розовый-помпадур», был даже один экземпляр работы Буше, два Уолдена и несколько Ланнуа (о чем им расскажут в следующий раз).