Глаза Ангела - ван Ластбадер Эрик. Страница 85

Вокруг них по воде шла сильная рябь; вода скрыла их, защитила от любопытных глаз, омыла и обласкала. Дельфин плавал на другом конце бассейна, спокойный, молчаливый, счастливый, потому что Одиссей был счастлив, довольный, потому что Одиссей был доволен.

Прошло много времени, пока Одиссей наконец оторвался от Ирины, вышел из нее, но Ирина не ощутила ни горького чувства, ни пустоты и внутренней неудовлетворенности, как обычно случалось с ней после окончания акта. Она полна была новыми образами, ощущениями, знаниями; она протянула руку и дотронулась до Одиссея, чтобы узнать: а вдруг у него вместо костей — жидкая субстанция?

Одиссей засмеялся и сказал, прочитав мысли Ирины:

— Нет-нет, пока еще нет. Но, может быть, однажды...

Ирина все еще дрожала, никак не могла прийти в себя. Все было так чудесно, необыкновенно, и только одна мысль угнетала ее: она лгала Валерию, Марсу, Наташе. Но она не хотела лгать Одиссею. И поэтому, стараясь не думать о последствиях, Ирина призналась:

— Марс просил меня кое-что у тебя узнать. Одиссей ничего не ответил. Дельфин подплыл ближе и посмотрел на Ирину странным напряженным взглядом. Она судорожно сглотнула слюну и на мгновение пожалела, что начала этот разговор, но продолжала говорить дальше:

— Марса интересует, откуда ты достал документы величайшей секретности, доступ к которым имеют немногие. — Ирина наблюдала за реакцией Одиссея затаив дыхание. — Ты сердишься на меня?

— Да ты что? Напротив, я благодарен тебе, что ты мне это сказала.

Ирина обвила руками шею Одиссея, прошептала:

— Я должна была сказать тебе с самого начала.

— Разве?

— Я не хочу тебе лгать. Никогда.

— Похвальное намерение. — Одиссей улыбнулся. Он произнес эту фразу таким тоном, что было ясно, — подобное желание он считает практически неосуществимым.

— Мне бы хотелось... — начала Ирина и замялась. — Мне нужен человек, которому я бы полностью доверяла, на которого могла положиться, не боялась бы рассказать ему все-все.

— А Волков не годится на эту роль? «Ну вот, — подумала Ирина, — наступил тот самый момент. Я должна рассказать. Одиссей поймет, обязательно меня поймет». И, набрав в легкие побольше воздуху, Ирина начала сбивчиво рассказывать:

— Я была в Америке, в Бостоне. Работала там какое-то время. Встречалась со студентами — в Кембридже полно студентов из самых разных стран. Мне все там нравилось: университет, студенты, бесконечный обмен мнениями, вообще, атмосфера студгородка. Я буквально ходила пьяная от всего этого. А потом, когда вернулась в Москву, очарование кончилось; я стала скучать по студентам, по Кембриджу, по Америке. Я оставила часть своей души там, в другом полушарии. Я была безнадежно влюблена и не находила себе места. Можно ли влюбиться в город, в университет? Почему нет? Но я страдала от этой любви, тоска по Америке камнем лежала у меня на сердце. — Ирина остановилась и перевела дух. Дельфин подплыл ближе, у него был такой вид, словно он тоже слушал. — Теперь я знаю, какие чувства испытывала шекспировская Джульетта. Часто любовь и страдание неотделимы друг от друга.

— Да, — согласился Одиссей. — Это правда. И воспоминания тоже часто причиняют боль. Воспоминания о том, что было и чего не было, грустные мысли о непройденных дорогах, о несовершенных поступках, о непережитых чувствах.

Ирина наблюдала за игрой света и тени на лице Одиссея, и видела на нем печаль, и ощущала эту печаль всем сердцем.

— Ты находишься здесь по собственной воле? — спросила она.

— Вопрос из области метафизики, — сказал Одиссей. — Даже не уверен, что я в состоянии на него ответить. Знаний может не хватить.

Ирина вскинула голову, но ничего не ответила, промолчала. Она уже немного научилась пользоваться паузами в разговоре.

— Вопрос о свободе выбора — очень непростой и очень важный, Допустим, человек уверен, что он делает что-то по своему собственному желанию, но так ли это на самом деле? С детства нам внушают определенные понятия, кроме того, мы бессознательно впитываем множество информации от наших близких, знакомых, друзей, и эта информация оседает в нашем мозгу, прибавь сюда воспитание и образование. Вот и получается, что, когда мы вырастаем и начинаем вести самостоятельную жизнь, мы судим о себе и своих поступках очень субъективно.

Пока Одиссей говорил, Ирину почему-то начало знобить, и она, чтобы согреться, прижалась к нему. Ей было так хорошо вместе с ним, и близость их была восхитительной, но чем дальше, тем сильнее мучили Ирину неприятные мысли. Только что она познала настоящую свободу и не хотела терять ее.

— Интересно, — заметил Одиссей, — ты обнимаешь меня точно так же, как и других своих любовников?

— А ты ревнуешь? — игриво ответила Ирина вопросом на вопрос, стараясь казаться веселой, но от этого ей стало еще тоскливее.

— Ревность здесь ни при чем.

— Конечно, ни при чем. Ты — не единственный мой любовник. А один из них — сотрудник органов безопасности.

— Знаю.

— Как? Откуда ты об этом знаешь? — Ирина была поражена.

— Секретным службам известно многое, но мне — еще больше. — Глаза Одиссея посветлели, и Ирина увидела в их глубине танцующие искорки. — Я понимаю, что мы встретились не просто так, по воле случая. Но мне на это наплевать. Меня беспокоит твоя зависимость от мужчин.

— Что ты имеешь в виду? — сердце Ирины тревожно забилось, предчувствуя ответ.

— Да так. Ничего особенного. — Одиссей проговорил эти слова таким печальным тоном, что Ирина окончательно расстроилась.

— Ты не хочешь об этом говорить?

— Нет. Не хочу. Лучше я буду говорить с тобой о космосе. Космос — это последний рубеж, правда? — Одиссей горько засмеялся, и Ирина почувствовала тревогу в его голосе, отчего ей стало невыносимо больно, Дельфин беспокойно наблюдал за людьми и плавал рядом с ними.

— Разве я сказала тебе что-нибудь обидное?

— Ни в малейшей степени.

— Но что случилось? Почему ты сразу как-то отдалился от меня?

— Это не я от тебя отдалился, Ирина. Ты находишься не в ладах с собственным сердцем, стало быть, проблема заключается в тебе самой.

— Тогда почему ты не поможешь мне?

— Если я попытаюсь это сделать, то добьюсь лишь того, что ты заблудишься еще больше в том дремучем лесу, в котором, собственно говоря, давно заблудилась.

— Я не понимаю тебя, — сказала Ирина, готовая расплакаться.

Дельфин подплыл к ней, ткнулся мордой ей в руку, словно сочувствовал ее горю.

— Арбат, — спросила Ирина у дельфина, — что же мне делать?

Дельфин ответил что-то высоким голосом, и Ирина грустно прошептала:

— Если бы только я могла понять, что ты говоришь...

— Я переведу, — сказал Одиссей. — Он говорит, что жизнь коротка, а уроки свои мы выучиваем, к сожалению, слишком медленно.

— Это и к дельфинам относится?

— Дельфины не учатся, за исключением тех случаев, когда им приходится иметь дело с людьми.

— Думаю, наш разговор подошел к концу, господин Ясувара, — заявил Большой Эзу.

— Это все, что вы можете мне сейчас сказать?

— Все.

— Вы меня отпустите?

— Нет, конечно. Как я могу вас отпустить? С самого начала нашей беседы вы пытались обмануть меня. Лгали наглым образом.

— Но как же?..

— А вот так. Вы что, хотите, чтобы я поверил, будто три таких крупных бизнесмена, как Хитазура, Кунио Мисита и Фумида Тен, объединились для того, чтобы создать какую-то нелегальную фирму по производству ядерных реакторов или деталей для них, неважно, а затем продавать их России? Стране, которая настолько бедна, что покупает пшеницу у американцев, потому что сама не в состоянии накормить свои народ? За кого вы меня принимаете? В том, что вы мне тут наговорили, нет даже простой логики.

— Но это правда! Клянусь вам! — вскричал адвокат; глаза его были выпучены от страха, а руки тряслись.

— Тогда объясните, почему Хитазура не побоялся вложить деньги в такое сомнительное предприятие?