Плавучий город - ван Ластбадер Эрик. Страница 68

Они шли вдоль прилавков с продовольствием, останавливаясь то тут, то там, по выбору Танаки Джина. Сам Усиба в последние дни почти ничего не ел, и если ему все же удавалось проглотить хоть что-нибудь, через час желудок выбрасывал все назад. Его тело, измученное болезнью, начинало отказываться от жизненно важных потребностей. И Усибе ничего не оставалось, кроме как держаться до последнего. Он был благодарен Танаке Джину за то, что тот сделал вид, будто не заметил его состояния и не сказал ни слова о том, что он плохо выглядит. Наохиро давно велел убрать все зеркала в своем доме, потому что не хотел видеть, как с каждым днем он худеет и меняется внешне. Но подтверждение этому он встречал повсюду. Однажды он увидел собственное отражение на поверхности отполированного мрамора, другой раз — в темном стекле своего кабинета. И всякий раз пугался, как будто встречал привидение. Он был похож на труп, как будто добрая половина его физического естества была забальзамирована и погребена, в то время как оставшаяся продолжала существовать.

— Позволь мне попросить тебя об одном одолжении, — сказал Танака Джин. — В ближайшие недели нам нужно будет обсудить целый ряд вопросов, и, возможно, эти многочасовые беседы будут не слишком удобны для меня, так как мы с тобой живем в противоположных концах города. Не согласишься ли ты стать моим гостем на это время? У меня большой дом, в котором есть специальные комнаты для гостей. Ты будешь жить в абсолютном уединении, и в то же время я смогу обратиться к тебе, когда мне понадобится записать твои свидетельские показания или обсудить с тобой показания других лиц. Тебя устраивает такой расклад?

На какое-то мгновение Наохиро вынужден был прикрыть глаза — ему внезапно стало плохо, закружилась голова. Стараясь, чтобы прокурор не заметил этого, Усиба придвинулся ближе к прилавку и ухватился за него, чтобы не упасть.

Конечно же, Наохиро понимал, почему прокурор сделал это предложение. Он хотел помочь ему, а не себе облегчить жизнь. Танака Джин прекрасно понимал, в каком состоянии находится дайдзин, и знал, что тот живет один. Глаза Усибы наполнились слезами, и он сделал огромное усилие, чтобы не дать им скатиться вниз. Ему в голову пришла странная мысль о том, что теперь, в конце жизни, его единственным верным другом мог оказаться Танака Джин, человек, который был врагом для Годайсю.

— Мне бы не хотелось до такой степени обременять тебя, — сказал Усиба, глядя, как Танака взял пригоршню маленьких угрей и со смаком стал жевать их. — Боюсь, мое присутствие нарушит покой и порядок в твоем доме.

— Это вряд ли, дайдзин. Ты не принесешь мне ровным счетом никаких неудобств, потому что я живу один. Два раза в неделю приходит женщина, чтобы убраться в комнатах и на кухне. У нее совсем мало работы, иногда она даже упрекает меня, что в доме никогда не бывает гостей, для которых она могла бы приготовить что-нибудь вкусненькое.

— В таком случае я принимаю твое щедрое предложение. Но только потому, что это облегчит тебе работу.

Танака Джин улыбнулся.

— Ну конечно, с твоей стороны очень любезно, что ты так заботишься обо мне.

Этот весьма формальный обмен словами был просто необходим для соблюдения приличий. Усиба не мог выразить свою благодарность за поступок, в котором Танака Джин ни за что не признался бы. Если бы прокурор раскрыл настоящую причину своего предложения Усибе, это означало бы, что он видит, как болен и слаб этот человек.

— Впереди у меня очень много работы, а мой персонал, честно говоря, очень устал, поэтому я хотел бы рассчитывать на твою помощь, Усиба-сан. — Танака Джин вытер руки и повернулся лицом к дайдзину. — Если быть честным до конца, теперь, когда пробита первая брешь, сюрпризы начнут валиться на мою голову в огромных количествах. Щупальца спрута Ёсинори простираются далеко. Мы сейчас собираем свидетельские показания, обвиняющие политических деятелей и финансовые компании не только в получении баснословных взяток за оказанные им услуги, но и в том, что строительные компании систематически вздували цены и платили Ёсинори за право продолжать работать по государственным контрактам, которые хотели, но годами не могли получить американцы. Последние обвиняют нас в том, что мы просто не пускаем их на свой рынок, и они правы. К тому же становится все яснее, что это только начало. Похоже, мы обнаружим такую же грязную ситуацию и на оптовом рынке, и на рынке розничной торговли.

Танака Джин оглядел продовольственный отдел, переполненный людьми, с притворной беспечностью, и Усибе показалось, что он сделал это в целях соблюдения безопасности. Возможно, его предложение встретиться здесь, в магазине, было не случайным.

— На самом деле, дайдзин, я должен признаться, что у меня есть и причины личного характера просить твоей помощи. Мой помощник нашел в доме Ёсинори один документ. Там их было, конечно, много, но один особенно привлек к себе наше внимание. Это личное письмо Ёсинори одному из боссов его политической партии. Там есть ссылка на Годайсю. Тебе знакомо это название?

— Нет, не знакомо, — как можно спокойнее произнес Усиба. Сердце его билось так сильно, что он испугался, как бы Танака Джин не почувствовал его волнение.

— Неудивительно. Мне оно тоже не знакомо. Та ссылка весьма туманна, но мой помощник говорит, что слышал, как члены якудзы произносили это слово. Если нам удастся связать Ёсинори и его крыло либерально-демократической партии с якудзой, это стало бы крупной победой на пути к освобождению законного бизнеса от мертвой хватки якудзы.

Некоторое время Усиба молчал. Они вышли из продовольственного отдела и на бесшумном эскалаторе поднялись на улицу. Магазин был наполнен солнечным светом, неоновой рекламой и бурным потоком покупателей, туристов и спешащих бизнесменов. Но Наохиро уже ничто не интересовало. Он все больше ощущал, что мир закрывает для него свои двери. Его ощущения свелись до минимума, он стал почти бесчувственным. Вкус собственной крови был единственным его ощущением.

Танаку Джина ожидала машина, чтобы отвезти обратно в офис.

— Ты поедешь со мной, дайдзин? Мой шофер отвезет тебя, куда прикажешь.

— Спасибо, — сказал Усиба, забираясь в машину. — Я должен вернуться в свой кабинет.

Танака Джин уселся рядом с ним.

— Я могу прислать своего шофера к тебе домой в любое время сегодня вечером, чтобы помочь тебе собрать вещи.

— Тогда в восемь. — Наохиро на мгновение закрыл глаза. Машина тронулась с места, и от этого ему стало плохо, показалось, что он падает в бездну. Эскалаторы тоже вызывали у него приступы тошноты, и он, когда мог, старался избегать их.

Постепенно головокружение прекратилось, и Наохиро пришел в себя. Он стал размышлять о том, зачем просил прокурора об этой встрече. Чувствовал, что его время пришло. Пора било сделать первый шаг в новом, неизвестном для него направлении — ведь он сам хотел этого. И снова он остро ощутил отсутствие Микио Ока-ми. Это ощущение было острее, чем восприятие окружающей его реальности. Как бы все изменилось, будь сейчас кайсё рядом с ним. Из всего того, что Усиба сделал неправильного за всю свою жизнь, он больше всего сожалел о том, что промолчал, когда решили убрать кайсё, и этим как бы выразил согласие с решением оябунов. Если бы он тогда знал, что кто-то — Тёса или Акинага — сделает еще один шаг и попытается убить Оками, он бы никогда не согласился с этим. Но он не мог этого знать, и теперь, когда из-за Тёсы и Акинаги две мощные группировки вцепились друг другу в глотку, он остро ощущал свою беспомощность и неспособность сдержать растущую волну междоусобной войны. Именно поэтому он встал на сторону Акинаги, когда Тёса превысил свои полномочия, поручив третьему оябуну, Тати Сидаре, уничтожить Николаса Линнера. Этой борьбе за власть пора положить конец. Микио Оками хорошо понимал это, когда был кайсё. Теперь это понимал и Усиба. И только молился, чтобы не было уж слишком поздно.

— Джин-сан, — медленно произнес он. — Я вот думал о том, что ты мне сейчас сказал. И знаешь, мне известна ниточка, связывающая Ёсинори и якудзу.