Плавучий город - ван Ластбадер Эрик. Страница 69

Прокурор полуобернулся к Наохиро, его лицо напряглось и стало очень серьезным.

— Если так, я твой должник до гроба.

— Не об этом сейчас речь. — Слова без усилий слетали со слабых губ Усибы. Он не мог сказать, что произойдет после его слов, но все, несомненно, изменится. — Я могу сказать тебе, что Ёсинори имел непосредственные деловые контакты с Акирой Тёсой, оябуном клана Кокорогуруси.

По выражению лица Танаки Джина он понял, что попал в точку. Теперь все они были обречены идти по тропе с неизвестными поворотами.

— Тебя интересует, что мне надо в Плавучем городе? Все очень просто. Майкл Леонфорте убил моего отца, — сказал Тати Николасу, когда Ниигата, пошатываясь, вышел в туалет.

— Помнишь, я тебе говорил, что уехал в Кумамото. Оттуда я вернулся через три года, хотел успокоить свою совесть и показать отцу, каким я стал. До сего дня я не уверен, что он понял, чем я занимаюсь и кто я. Может, это и к лучшему — он жил своей жизнью. В любом случае, для него был важен мой бунтарский поступок, который я совершил еще в школе. Он никогда не смотрел на мою руку, но я-то знал, что ему известно о шрамах и что он гордится их происхождением. — Тати все время посматривал на заднюю дверь, ожидая, как показалось Николасу, возвращения Ниигаты. — У моего отца было много дел во Вьетнаме. Обычно в свои поездки он брал с собой и меня. Это приводило мою мать в отчаяние, потому что поездки были опасными. Но отец всегда говорил: «Опасность — это зверь, которого следует приручить в самом раннем возрасте». И он был прав. Он научил меня защищаться, затаиваться и мстить. Он научил меня искусству договариваться — а это сродни мести — и умению идти на компромисс, когда это нужно. Но самое лучшее, чему отец научил меня, это способность видеть затылком.

Огонь в очаге потрескивал и вспыхивал искрами, освещая железный котелок, в котором потихоньку выкипали остатки обеда. Звук бурлящего варева был похож на родительское ворчание.

— Мой отец постоянно развивал свой бизнес во Вьетнаме, видя то, чего не видели другие. Он понимал, что Юго-Восточная Азия — это та раковина, в которой можно собирать жемчуг за сотую долю его настоящей цены. Он скупал текстильные компании, электронные фирмы, фабрики по производству удобрений и акции старых отелей в Сайгоне, в то время как все остальные не видели в этом никакого смысла. И еще он скупал землю. Вот так он и познакомился с Леонфорте. Майкл Леонфорте тоже занимался скупкой недвижимости через подставную корпорацию, владельцами которой были он и Рок. И однажды дело дошло до того, что они оба захотели заполучить один и тот же куш. И первый раз за всю свою жизнь мой отец забыл свои же собственные правила. Он не захотел уступить, и Леонфорте тоже. Майкл угрожал ему, но не так-то просто было запугать моего отца. Тогда Леонфорте стал преследовать меня, а отец — Леонфорте. Он совсем забыл об опасности. И я видел, как Майкл пристрелил его на улице как собаку. Но он не просто убил его, а сделал это с удовольствием. Помню, он облизнул губы и расплылся в ухмылке. Даже немного потанцевал над телом моего отца, а потом уволок его в джунгли.

Николас видел, как от этих страшных воспоминаний по лицу Тати пробежала судорога. В одном, по крайней мере, Сейко не солгала — Тати действительно страстно хотел проникнуть в Плавучий город.

Николас налил своему другу чашку чая и пододвинул к нему. На какое-то мгновение их пальцы соприкоснулись, и Николас почувствовал, что руки Тати холодны как лед.

Ощутив прикосновение, Сидаре перевел взгляд на лицо Николаса, а затем на чашку с чаем. Кивнув головой в знак благодарности, он взял чашку дрожащими руками и стал медленно пить. Когда он выпил всю чашку, его пальцы уже не дрожали.

— Ниигата не забыл, как надо заваривать чай, — тихо произнес он, и Николас слегка улыбнулся.

— Ниигата сумел убежать из Плавучего города. Логично было бы предположить, что он знает туда дорогу. — Николас взял пустую чашку из рук Тати. — Так что у тебя есть шанс.

Сидаре молча кивнул. Когда Ниигата вернулся, они спросили у него обо всем, что их интересовало. Провожая гостей, Ниигата, как и при встрече, стоял в проеме открытой двери, и Николасу показалось, что он стал еще более изможденным, как будто его болезнь за время их разговора прогрессировала. И он был недалек от истины. Ниигата считал, что пережил уже все мыслимые сроки. «Каждое утро, когда я открываю глаза, — говорил он им, — я удивляюсь, что еще жив, и это не всегда меня радует».

Криптомерии качались под порывами вечернего ветра. Похолодало, и друзья заспешили по тропинке к огонькам храма, мерцавшим где-то вдали, за лесом. Теперь, когда на землю опустилась ночь, им показалось, что долина находится очень далеко внизу. Склоны черных гор нависали над ними, вызывая совсем иное чувство, чем при мягком сумеречном свете.

Возможно, то, что они узнали от Ниигаты, сильно на них подействовало. Оба были сдержанны и неразговорчивы. Вскоре они добрались до мостика к храму. В храме было пусто, но при свете луны казалось, что он, вросший в землю, живет своей жизнью. Лунный свет подобно туману окутывал его, придавая странные и неожиданные очертания. Откуда-то доносились ритмичные звуки, знакомые и незнакомые одновременно. Этот ритм зажег кровь Николаса. Он повернулся к Тати и увидел, что тот смотрит на него. Он услышал удары в кокоро — древняя магия тау-тау, превращающая энергию мысли в реальное действие.

— Раскрой свою душу, Николас, — прошептал Тати. — Вот то, к чему ты так стремился. Это корёку, сила озарения, единственная дорога к сюкен.

Оказавшись неожиданно совсем близко к своей заветной мечте, Николас засомневался. Мог ли он доверять Тати до такой степени? Раскрыв свою душу, он стал бы уязвимым для психической атаки Сидаре, ведь он тоже был тандзяном. Но если он не воспользуется этой возможностью сейчас, угроза Кширы, глубоко запрятанного в его душе, неизмеримо возрастет. У него не было выбора.

Линнер направил свою сущность внутрь, навстречу кокоро, космической мембране, присоединяясь к древнему ритму тау-тау. Криптомерии превратились в столбы дыма, затмившие лунный свет. Мир опрокинулся и сбросил с себя ярмо времени; реальность исчезла. Теперь Николас находился в волшебной невесомости без границ, в которой не существовало никаких условностей и законов, созданных людьми. Вокруг него вздымался и дышал, как гигантский двигатель, космос.

Внезапно он стал ощущать чье-то психическое присутствие по другую сторону светового столба. Это был Тати.

Корёку стояло между ними как харизматический магнит, притягивавший их обоих. Ощущение опасности нарастало по мере приближения к центру светового столба. Душа Николаса была широко открыта. Он чувствовал сущность Тати, ее форму, но не содержание. Если Сидаре был его тайным врагом, то сейчас ему предоставился удобный момент для нападения на Николаса, так как он был полностью поглощен и ослеплен корёку, его психическая защита была снята, чтобы пропустить силу озарения внутрь. Николас снова ощутил шичо, особое и ни с чем не сравнимое течение мысли, исходившее от Тати.

Теперь они оба были так близко от сверкающего светового столба, что Николас видел лицо Тати, трансформированное световым излучением. Он почувствовал его призыв и мысленно ответил на него. Все ближе и ближе он подходил к таинственно сверкающему столбу, пока не ощутил поток ионизированных частиц, направленный на него. Затем случилось что-то непонятное. Николас услышал мысленный голос Тати.

— Я не могу.

— Не могу что?

На какое-то мгновение образ Тати по ту сторону светового столба исчез, и Николас почувствовал, что остался один в тау-тау. Затем Тати снова возник в свете корёку.

— Тати, что с тобой?

— Не знаю... Кшира слишком силен, — на его лице застыло странное выражение.

«Кшира во мне? — подумал Николас. — Кшира во мне настолько силен, что не дает мне подойти к корёку? Что же еще мог Тати иметь в виду?»

Потом образ Тати снова исчез, и Николас понял, что он уже не вернется. В последний раз он долгим взглядом окинул световой столб. Без Тати столб начал постепенно распадаться и замедлять свое вращение подобно двигателю, лишившемуся источника энергии, и Николас мысленным усилием вышел из тау-тау. Он очнулся у храма и огляделся вокруг себя. Сидаре шел по мостику к храму. Николас последовал за ним и вдруг услышал резкий звук справа, доносившийся из одной из храмовых построек. Линнер остановился, пристально вглядываясь в темноту, которую не мог разогнать свет фонарей, но ничего не увидел. Тати вошел в храм и прошептал: