Изгой (СИ) - Шатров Дмитрий. Страница 12

Я медитировал до позднего вечера с короткими перерывами на обед, ужин и визит доктора. Замаялся — страсть, но зато напитал нити энергией, и они уже не были похожи на завядший салат. А магия перестала напоминать кусок студня или засохшего клейстера. Теперь она походила на полузастывший потёк лавы с огненными прожилками внутри.

Довольный успехом, я отправился спать.

Проснулся с заплывшим глазом. Вторым.

Рядом сидел Трифон. Подозрительно щурился.

Глава 6

— Нук, скажи чего-нить, барин, — потребовал Трифон, рассматривая меня въедливым взглядом.

— Трифон, ты офифел? — вытаращился я на него.

И не сразу понял от злости, что разговариваю уже лучше. Членораздельная речь вернулась. Через раз и с трудом давались только шипящие звуки.

— О, этот хороший, — радостно воскликнул он и лязгнул замками наручников. — Этого отстегну.

— Это что было? — потребовал я объяснений, усаживаясь в кровати, и поморщился от саднящей боли в запястьях.

— Дык эта… — замялся Трифон, — Тута того…

— Чего того?

— Ну… Горячка тя надысь посетила. Белая. Орал, ругался, маменьку звал. Почём зря сквернословил. А уж что говорил…

— Что говорил?

— Говорил, что в тя бес вселился. И что ты это не ты. Ну, в смысле сейчас ты… ну, тогда, это он. То бишь ты. А днём, это не ты…

Трифон продолжал сбивчиво объяснять, и у меня в голове постепенно складывался пазл. Получалось, что Мишенька опять вернул контроль над телом и перешёл к решительным действиям. Но какого лешего тогда я до сих пор не в дурке, у меня под глазом фингал, что здесь делает Трифон? Почему он не сообщил маменьке, не вызвал лекаря или, к примеру, отца Никодима? Последний вопрос я высказал вслух.

— Дык, ты ж сам не велел барыню волновать, — ответил Трифон, спрятав глаза. — Да и поздно уже было… Будить не хотел.

— Брешешь же? — не поверил я, правильно истолковав его жест безо всякого Дара. — Как собака брешешь.

— Брешу, — неожиданно легко согласился он, не обидевшись на собаку.

— Ну так и?

— Дык эта… тута такое дело…

— Трифон! — рявкнул я, теряя терпение.

— Не по нраву мне старый барчук… ну, тот, который не ты… который ночной, — неожиданно признался Трифон.

— Ну не по нраву и что?

— Ну и угомонил я его, — Трифон вздохнул и посмотрел на свой кулачище. — Как сумел.

— Дурак. Мог же и насмерть прибить, — усмехнулся я.

— Дык я легонечко…

— Легонечко, это ты молодец, — похвалил я Трифона, и у него от удивления полезли брови на лоб. — Всё правильно сделал.

— Чего, и ругаться не будешь?

— Не буду, иди. Мне надо подумать.

— А барыне чего скажешь?

— Скажу, что упал. Всё, Трифон, проваливай. Но вечером жду.

— Эт, я непременно.

Но я его уже не слушал. Задумался.

Получалось, что бородач меня расколол. Ну или почти расколол. И тем не менее не стал поднимать бучу и не сдал меня маменьке. Ему, конечно, могли не поверить, но это ни от чего не гарантировало. Вызвали бы отца Никодима на всякий случай и привет, жёлтый дом. Ну или ещё чего хуже. Не зря же Мишенька про него первого вспомнил, когда писал своё слёзное сообщение маменьке.

Но, с другой стороны, есть и положительные моменты. У меня появился условный союзник… нет полагаться на него пока ещё рано, но зато я мог получить информацию, которой, как всегда, не хватало. Вдобавок заимел средство воздействия на оголтевшего Мишеньку. Вряд ли мой визави захочет снова в глаз получить. Но это надо проверить. И да, глаз мой, так что злоупотреблять таким средством не стоило.

Короче, будет как будет, хрен ли загадывать.

Маменька, увидев новый фингал, ожидаемо всполошилась. В байку про «упал — очнулся — гипс» с трудом, но поверила и тем не менее до предела ограничила свободу передвижений. Знала бы про наручники, она бы ещё и к кровати меня приковала. Я, конечно, поныл, отыгрывая капризного Мишеньку, но помогло мало. Единственное, чего смог добиться — за мной оставили присматривать Трифона, а не Фитца. С тем было бы совсем кисло.

Само собой, постельный режим я соблюдал только для показухи — во время регулярных посещений Пётр Петровича и «неожиданных» инспекционных визитах маменьки. О последних меня заранее предупреждал Трифон. Он, кстати, теперь оставался со мной каждую ночь — по вечерам, как обычно, пристёгивал и будил, когда возвращался Мишенька.

Тот упорно старался вернуть себе тело, но как я и предполагал, физическое воздействие помогло. В глаз меня Трифон больше не бил, обходился увесистой оплеухой, естественно, не одной. Пару дней голова гудела от затрещин, но дело того стоило — в конце концов, Мишенька оставил попытки до другого удобного случая. Естественно, я оставался настороже, потому что чувствовал его незримое присутствие днём, когда медитировал, и по ночам, когда неожиданно просыпался.

Что касалось Даров — с ними было не всё однозначно. Я рассчитывал до конца недели вытянуть все доп. способности до третьего уровня, но едва управился с Визором. Мишенькина магия усиливала дары и вместе с тем тормозила их рост. Она уже не выглядела полуостывшим куском магмы, но и к первоначальному состоянию не вернулась. Складывалось впечатление, что я работал не с потоком энергии, а с раскалённым стеклом, выдувая из него нужную форму.

Теперь Древо Даров находилось в янтарной колбе. И чтобы поднять уровень, сначала надо было эту колбу раздуть. Плюс появились отростки, уходящие вниз по ногам и оттягивающие на себе энергию. Они пока достигли только середины бедра, и практического смысла я в них не видел, но догадывался, что это — те самые магические каналы, которые Мишенька выжег при инициации. Мою догадку подтвердил Пётр Петрович, когда в очередной раз обследовал меня своим маноскопом.

Он, кстати, сдержал обещание, и на седьмой день от паралича тройничного нерва не осталось даже следа. Лицо обрело прежний вид, к коже вернулась чувствительность, я начал изъясняться разборчиво, чем несказанно порадовал маменьку. От фингала под глазом осталась едва заметная зеленоватая тень, но она не мешала, и я с удвоенным усердием налёг на медитации и физкультуру.

Обычных нагрузок уже не хватало. Требовалось утяжеление, да и проверить, на что способно моё новое тело, тоже не помешало бы.

— Трифон, здесь есть тренажёрка? — спросил я как-то утром, когда он отстёгивал меня от кровати.

— Чего? — удивился тот.

— Ну, спортзал.

— Ну, дык… тебе ли не знать?

— Просто ответь.

На самом деле я допустил промах — Мишенька действительно должен был знать о подобных вещах. Но Трифон, похоже, списал всё на последствия болезни и не особо насторожился.

— Тебе какой нужен? — уточнил он. — Простой или магический?

— Простой.

— Этот на первом этаже, в правом крыле. Пошли, отведу.

— Погоди, только умоюсь.

Спортзал был похож на школьный, самый обычный, разве что размером побольше и без баскетбольных щитов. Полы выкрашены яично-жёлтой эмалью. Окна до потолка. У торцевой стены — шведская стенка, рядом турник, брусья и что-то вроде примитивной качалки. Станок для жима от груди. Штанги, гантели и гири разных весов — от пуда до двух.

И как я раньше сюда не пришёл? При должной диете я бы раскачал себя/Мишеньку недели за три. Ну ладно, Шварца бы не сделал, но и бледной немочью точно не выглядел.

Центр зала был вытоптан длинной дорожкой. Судя по стойкам со всякими шпагами, саблями, шашками — в этом я не особенно разбирался — здесь проходили фехтовальные экзерсисы. На самом деле я не понимал, зачем махать куском стали, когда есть огнестрел, но у родовитых свои резоны. Да и фиолетово мне, если уж по чесноку.

Сразу напротив входа высился ринг. Натуральный — с покрытием, канатами и разноцветными углами. Красным и синим. С потолка на цепях свисала пара увесистых груш. На полу установили ростовой манекен на пружине и что-то вроде макивары, обмотанной пеньковой верёвкой. Похоже, Мишенька не соврал, когда говорил, что тренировался по специальной программе.