Рыцари былого и грядущего. Том I (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 67

— Это тот вывод, ради которого я и начал задавать тебе эти вопросы. Значит, нет оснований обвинять тамплиеров в склонности к тёмной мистике. Орден родился из чистейшего христианского энтузиазма. Гуго и его друзья были лучшими христианами своего времени. И никакой загадки история рождения Ордена не содержит.

— Да загадки-то как раз есть и немалые, но творцы сенсаций не там их ищут. В тамплиерском уставе, к примеру, есть удивительный пункт: «Все службы Божьей Матери следует служить первыми, ибо она даровала начало Ордену, и жизни наши, и существование Ордена — всё Ей и во слову Её, и если возжелает Господь, чтобы перестал Орден существовать, то и это лишь во славу Ей». В каком смысле Божья Матерь «даровала начало Ордену»? Почему именно Она, а не сам Господь или кто-либо из великих святых?

— Я помню этот пункт. Мне казалось, что это объясняется очень просто. Ведь Орден цистерианцев, в котором состоял святой Бернар, был посвящён Деве Марии. Именно цистерианцы были зачинателями традиции строить в своих церквях специальную часовню Божьей Матери. Потому так же и все часовни тамплиерских командорств посвящены Пресвятой Богородице.

— Цистерианской традицией можно объяснить в лучшем случае посвящение тамплиерских часовен. А за утверждением что Сама Богородица (а не отцы цистерцианцы) дала начало Ордену, по всей видимости стоит некое событие, о котором нам не известно. Но есть загадка куда значительнее. Сейчас не все понимают, насколько революционной, шокирующей и сверхобычной была тамплиерская идея воинствующего монашества. В то время, как, впрочем, и в более поздние времена, среди христиан было повсеместным убеждение, что ни монах, ни священник не может проливать кровь, даже если это кровь врагов христианства. Кажется просто непостижимым, как это де Пейн и де Сент-Омер решили пойти наперекор всему христианскому обществу, как в их головы могла придти эта сверхнеожиданная мысль — совместить монашество и рыцарство?

— Так, наверно, это были необычные, нестандартно мыслящие люди, имеющие достаточно внутренней свободы, чтобы действовать наперекор устоявшимся правилам.

— Да, безусловно, они такими и были. Таким же был и Бернар Клервосский. Феноменальные люди. Но даже такие уникумы нуждаются в неком внешнем толчке, в неком событии, которое убеждает их в правоте их нестандартных идей, либо наталкивает на эти идеи. Что это было за событие? А может цепь событий? Вот загадка.

— Исследователи задают ещё один недоуменный вопрос: с чего это Король Балдуин II сделался таким добрым, что вдруг отдал девяти безвестным рыцарям часть своего дворца? Дескать, к этому его должна была подтолкнуть некая тайна, которую шёпотом довели до его сведения.

— Я же говорю, что наши «исследователи» не там ищут тайны. Они просто не знают и не желают знать историю, а иначе им было бы не трудно убедиться, что в «неожиданной» доброте Балдуина как раз нет ничего удивительного. В 1118 году он проявил к 9-и рыцарям благосклонность не потому, что ему вдруг стала известна некая «тайна», а потому что именно в этом году он стал королём. Вероятнее всего, кто-то из первых тамплиеров был знаком с Балдуином дю Бургом ещё до его восшествия на иерусалимский престол и попросту воспользовался воцарением своего друга для решения «жилищного вопроса». Обычное дело, не правда ли? Балдуин II был искренним другом Ордена, не меньшим, чем Бернар Клервосский, с которым, кстати, был прекрасно знаком. Ещё до официального учреждения Ордена на соборе в Труа Балдуин писал Бернару: «Братство Храма, коему Господь позволил возникнуть и коему своим особым провидением Он препоручил защиту этого королевства, желает получить от Святого престола благословение их Ордена и особый устав».

— Кстати, в разных источниках — невероятная путаница по поводу того помещения, которое предоставил король Балдуин первым тамплиерам. Толи это был Храм, толи часть дворца, толи руины бывшего Храма Соломона.

— Насчёт руин, конечно, полная дурость, а путаница проистекает оттого, что наши беллетристы не знают: так называемый «Храм» не был какой-то одной постройкой. Это была достаточно обширная территория, окружённая стеной. Вильгельм Тирский пишет: «Вся площадь в длину несколько больше полёта стрелы и столько же в ширину. Четырёхугольная и равносторонняя, она окружена твёрдой стеной незначительной высоты. На восточной же стороне помещается королевский дворец, который обыкновенно зовётся храмом». Часть своего дворца и уступил тамплиерам король Балдуин. Мечеть Аль-Акса тамплиеры получили во владение только в 1131 году, когда королём Иерусалима стал Фульк Анжуйский, раньше служивший вместе с тамплиерами. Только с этого времени они владели всей территорией так называемого «Храма Соломона».

— Там была и знаменитая мечеть Омара?

— Омар не строил эту мечеть. Он обратил в мечеть древнюю базилику в честь Пресвятой Богородицы, построенную в доисламскую эпоху. То что «мечеть Омара» (или мечеть Аль-Акса?) стоит на месте Соломонова Храма — не больше чем легенда. Не только современные беллетристы, но и средневековые хронисты много путаются, рассказывая о том, как «тамплиеры поселились в Храме». (Я тоже изрядно подзапутался, пытаясь разобраться в этом вопросе). Сейчас довольно трудно судить о том, какие именно помещения были предоставлены тамплиерам. У Бернара Клервосского, который пишет о жилище первых храмовников, больше поэзии, чем конкретики: «Храм, в котором они живут вместе, не столь величественный, правда, как древний и знаменитый храм Соломона, но не менее прославленный. Ибо величие Соломонова храма заключалось в бренных вещах, в золоте и серебре, в резном камне и во множестве сортов дерева, но красота храма нынешнего заключена в преданности Господу его членов и их образцовой жизни. Тот вызывал восхищение своими внешними красотами, этот почитается из-за своих добродетелей и святых деяний. Так утверждается святость дома Господня, ибо гладкость мрамора не столь угодна Ему, как праведное поведение, и Он печётся более о чистоте умов, а не о позолоте стен. Они приносят жертвы с постоянным благочестием, но не скот, по примеру древних, а мирные жертвы братской любви, добровольной бедности».

— Ты знаешь, Дмитрий, мне кажется, что в этой поэтической картине Бернара правды больше, чем в самом точном архитектурном плане. Возвышенный христианский романтизм — это, видимо, и есть правда первых тамплиеров.

— Согласен. Мудрецам века сего эта правда недоступна, они чувствуют, что в истории Ордена нечто от них ускользает и начинают городить огород из убогих тайн, секретов и загадок. А самому-то мне доступна ли духовная правда рождения Ордена храма? Понял ли я то состояние рыцарских душ, из которого родился Орден? Не знаю. Прочитай, что у меня получилось.

Гуго любил лежать на спине и смотреть в небо. В эти минуты он чувствовал себя частицей великого и бескрайнего простора, его душа словно растворялась в вечности, оказывалась на пороге Царствия Небесного, которое Господь обещал всем своим верным слугам. Земной мир с его несовершенствами исчезал, начинал казаться несущественным и каким-то даже нереальным. Гуго охватывало сладостное предвкушение, когда он представлял себе, как его душа, освободившись от тела, устремиться в этот бескрайний простор на встречу с Богом.

Гуго с детства мечтал о Царствии Небесном, как иные мальчишки мечтают о победах над драконами или о прекрасных принцессах. Он очень любил поговорить об этом со своим духовником, отцом Гвибертом из Труа, который частенько навещал их замок Пейн. Однажды Гуго сказал отцу Гвиберту: «Поскорей бы умереть да увидеть, как там всё устроено у нашего Небесного Отца в его райских обителях». Священник вздрогнул и долго, не отрываясь, смотрел в глаза своему десятилетнему воспитаннику. Карие глаза Гуго были совершенно чисты. В них не было и намёка на мрачную и разрушительную склонность ко всему, что дышит смертью. В глазах Гуго искрилась жизнь. Они были радостными, как будто созданными для возвышенных созерцаний. Глаза самого отца Гвиберта, стареющего, битого жизнью священника, постепенно смягчились и как будто начали отражать детскую чистоту глаз мальчишки. С улыбкой, почему-то немного виноватой, он сказал: