Рыцари былого и грядущего. Том I (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 69

Цены совершенно переменились. Всё, что было необходимо для дороги стало теперь очень дорого, а то, что нельзя было взять с собой стало дешёвым, как никогда. В прежние времена ни темницы, ни пытки не могли принудить расстаться с имуществом, которое теперь отдавали за безделицу. Каждый считал своим долгом продать лучшую часть имущества за ничтожную цену, как будто находился в жестоком рабстве, и речь шла о скорейшем выкупе.

В поход собирались не только крепкие мужчины, способные владеть оружием, но и старцы, и даже девушки. На все недоумения они отвечали, что жаждут лишь мученичества и хотят одного — пасть под ударами мечей. Однажды на улице Гуго слышал, как два крепких молодых человека, по-видимому, чьи-то оруженосцы, уговаривали двух миловидных девушек (наверное, это были их невесты) остаться дома, на что одна из девиц твёрдо им заявила: «Вы вступите в бой, а нам да будет позволено послужить Христу своими страданиями».

Гуго уже неплохо держал в руках меч, от него в походе пользы было бы побольше, чем от этих хрупких созданий. Но Гуго оставался дома. Испытывать на прочность непреклонность отца не имело никакого смысла. Гуго страдал, и всё-таки он был счастлив. Раньше его мечта о Царствии Небесном делала его чужим среди окружающих. Самые благочестивые из известных ему христиан были поглощены мелочными мирскими заботами настолько, что, кажется, вообще не имели способности мечтать о чём-то духовном. А теперь все вокруг жили его стремлениями, его надеждами, его мечтами. Мир для Гуго перестал быть чужим. Даже девицы теперь понимали великую истину, которую открыл ошеломлённому мальчишке отец Гвиберт — путь в Царствие Небесное лежит через страдание.

Однажды через Пейн проходил отряд воинов какой-то неизвестной варварской нации. Они говорили на совершенно непонятном языке, объясниться с ними не было никакой возможности. Варвары лишь складывали пальцы крестом, тем самым знаменуя, что и они так же направляются в крестовый поход. Одни считали, что это норманны, другие называли их русами, а третьи авторитетно заявляли, что норманны и русы — одно и тоже. Это народ, живущий далеко на севере и, несмотря на всю свою дикость и свирепость — чрезвычайно благочестивый и богобоязненный.

Всё кругом дышало теперь объединением. Встречались никогда не знавшие друг друга христианские нации, переставали враждовать соседи-феодалы, бедняки и богачи, ранее жившие совершенно разными заботами, теперь думали об одном и том же, женщины стремились в поход вместе с мужчинами, старики вместе с юношами, священники вместе с прихожанами. Гуго не мог, конечно, понимать, что на его глазах рождается новая христианская вселенная, невиданная дотоле цивилизация. Просто этот мир был родным, понятным и близким для маленького мечтателя.

Прошло несколько лет. Гуго окреп и возмужал. Всё своё свободное время он по-прежнему делил между богослужением и боевыми упражнениями. Теперь это был уже не ребёнок, а красивый сильный юноша, но душа его при этом нисколько не изменилась. Детская мечта о Царствии Небесном не растаяла вместе с детством, а напротив — повзрослела вместе с ним, закалённая многолетним терпением. Это была уже не столько мечта, сколько жизненная цель, составляющая основное, если не единственное содержание его личности. Он по-прежнему любил лежать на спине и долго глядеть в небо, испытывая при этом всё то же ошеломляющее чувство, что он — на пороге вечности.

Из Святой Земли приходили известия одно другого фантастичнее. В драконов Гуго не верил и в победы над ними тоже. Когда ему рассказывали, что в Палестине на стороне крестоносцев сражаются легионы ангелов, он внимательно смотрел в глаза «очевидца», чаще всего обнаруживая в них нездоровое перевозбуждение. Его простая и бесхитростная душа безошибочно определяла фальшь этих рассказов, хотя у него не было ни малейшего сомнения в том, что ангелы могут помогать лучшим из крестоносцев. Но только самым лучшим.

Больше всего его увлекали рассказы о штурме Иерусалима и о первом правителе Святого Града — герцоге Годфруа Бульонском. Вот он-то точно был настоящим крестоносцем — лучшим из лучших. Но, слушая рассказы о великом муже Годфруа, Гуго всегда спрашивал, доводилось ли рассказчику лично видеть хранителя Гроба Господня?

Увы, никто из них лично Годфруа не знал, хотя и не все в этом сознавались. Душе юного Гуго была настолько чужда ложь, что он почти безошибочно ощущал её в словах собеседника, испытывая при столкновении с любыми проявлениями лжи тревожную внутреннюю неловкость, как опытный воин «шестым чувством» определяет приближение опасности.

Адель нравилась ему именно тем, что в ней не было ни капли лжи и фальши, из которых были буквально сложены девицы, встречавшиеся ему при дворе графа Шампанского. Адель была проста и совершенно бесхитростна, как и сам Гуго. Встретившись, они очень любили молчать. Когда он смотрел в её синие глаза, ему порою казалось, что он смотрит в небо. Впрочем, он никогда не мечтал о том, чтобы жениться на Адели, так же как никогда не мечтал стать птицей и подняться выше облаков. Он не думал об этом. Его душа находилась где-то посередине между Иерусалимом земным и Иерусалимом небесным. Адель была с ним ровно постольку, поскольку её душа находилась примерно там же.

В 1101 году ему исполнилось 16 лет. Его посвятили в рыцари. Отец сказал, что он должен женится на Адели. Гуго не возражал. Он хотел сказать: «Как вам будет угодно, отец». Но вместо этого неожиданно для самого себя произнёс: «Да, если это будет угодно Господу».

Через год у них родился сын, которого назвали Теобальдом. Гуго нравилась семейная жизнь. Он любил Адель. Любил Теобальда. Всё было нормально. Но Гуго знал, что ему не суждена нормальная жизнь. Адель тоже это знала.

Ещё через год умер отец. Только сейчас Гуго понял, что этого мрачного и неразговорчивого человека он очень любил, хотя в отцовских глазах никогда не отражалось небо. Между ними за последнее время было сказано так мало слов, что сейчас Гуго мог вспомнить каждое из них. Вспоминая, он понял, насколько они с отцом были на самом деле похожи. В душе старого рыцаря всегда жило Небо, но под толстым слоем пепла, а в глазах стояла только эта пепельная муть. Жизнь отца прошла в бесконечных междоусобицах с соседями, и душа его была растерзана постоянным ощущением их абсолютной бессмысленности. Оба они, отец и сын, одинаково ненавидели всё, что было построено на лжи. Наверное, именно поэтому Гуго не просто подчинялся отцу, но делал это с лёгким сердцем. Поэтому и сейчас, когда отец оставил его, Гуго не вскочил тотчас в седло и не помчался в Святую Землю. Он знал, что это всё равно произойдёт, но это должно было произойти не просто так. Гуго не слышал в своей душе особого призыва Божьего.

Так прошёл ещё год. И наконец Бог обратился к нему устами жены. В воскресение, когда они вместе обедали после мессы, всегда невозмутимая Адель обратилась к нему своим обычным тихим и ровным голосом:

— Возлюбленный супруг мой Гуго, я знаю, что тебя давно уже нет со мной. Душа твоя странствует по равнинам Палестины. Вооружись достойнейшим образом, мой благородный супруг, и отправляйся на встречу со своей душой. Там, в Святой Земле, тебе надлежит вместе с другими паладинами прославить имя Божие. И если тебе суждено принять мученический венец, молись у престола Господня за меня и за нашего Теобальда.

Гуго посмотрел на Адель так, как будто ничего особенного она не сказала. Он долго не отводил глаз и наконец прошептал с большой нежностью:

— Возлюбленная супруга моя Адель.

Закончились годы ожидания и терпения. Назавтра же сборы закипели с такой невероятной энергией, как будто могучая река долго накапливая силы, прорвала, наконец, плотину. Боевое снаряжение Гуго всегда было в полной готовности. Оно было весьма небогатым и, пожалуй, немного устаревшим, но вполне достойным. Боевой конь, ещё ни разу, впрочем, не бывший в бою, так же всегда стоял наготове. С собой Гуго брал только Жака, который после смерти отца стал его оруженосцем. Жак был чистой душой. Они прекрасно чувствовали друг друга. В поход Гуго мог бы собрать отряд человек из десяти, но не захотел. Они же не на какую-то обычную войну отправлялись. Им предстоял подвиг веры, а на такое дело немногих с собой возьмёшь.