Рыцари былого и грядущего. Том I (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 72

— Этот собор был до крестового похода?

— Халкидонский собор был в древности, много веков назад.

Гуго был потрясён. Многовековое разделение было трудно объяснить последствиями личной ссоры иерархов. И всё же он мужественно пытался выйти из этого умственного тупика:

— А были ещё и другие соборы, на которых обсуждались такие вопросы?

— Да, это были вселенские соборы. В трёх из них армяне участвовали и во всём соглашались с тем, о чём там говорили.

— Расскажи-ка мне хотя бы про эти три собора.

— Юному господину, наверно, будет скучно. Вы — благородный рыцарь, вам богословие ни к чему.

Гуго вспыхнул и грозно положил руку на рукоять меча:

— Ни к чему?! Этот меч служит Истине! Как же я могу обнажать мой меч, если не знаю, в чём Истина? Я должен защищать христиан. А вы даже не известно, христиане ли? Может вы только прикрываетесь этим именем? Придумали спорить о Христе с самим папой римским! Слыханное ли дело? За кого, за что мне теперь сражаться?! Я не знаю!!!

Во время этой гневной тирады Гуго так сильно стиснул рукоять меча, что даже пальцы побелели. Его остановило то, что он увидел в глазах священника неподдельный ужас. Гнев схлынул. Ему стыло жалко этого доброго старца. Армянин тотчас решил воспользоваться переменой в состоянии франка:

— Господь даровал юному господину мудрость не по летам. Господин ещё постигнет глубины богословия и найдёт ответы на вопросы, важнее которых воистину ничего нет. Господин не должен гневаться на смиренного раба Христова. Мир ещё не видел рыцарей-богословов, а потому моё убожество не сразу поверило своим ушам, услышав из уст грозного воителя возвышенные вопросы, достойные величайшего мудреца.

Гуго ещё не знал, что такое восточная лесть. Ему стало приятно и очень неловко. Он смущённо ответил:

— Да, отец, не сомневайся, я ещё разберусь в богословии. Но ты мне скажи: какие-нибудь ещё народы разделяют вашу армянскую веру?

— Ещё два народа веруют так же, как и армяне. Первый из них — египтяне-копты, которые ныне стонут под гнётом нечестивых агарян. Второй единомысленный с нами народ — эфиопы, которые живут гораздо южнее коптов, в краю высочайших и недоступных гор.

— Эфиопов тоже покорили агаряне?

— О нет, мой господин, Бог хранит великое царство эфиопских христиан. Это царство совершенно недоступно для завоевания. Там правит могучий император, живущий высоко в горах.

Едва оправившись от богословского стресса, Гуго оказался грани географического шока, а потому решил не развивать весьма заинтересовавшую его тему насчёт великого и неведомого христианского царства. Он повернул разговор в близкое для него русло:

— Скажи, отец, а есть ли у армян свои рыцари, которые так же сражаются за Христа?

— Рыцарей, равных доблестным франкам, у нас, конечно, нет, но армянские воины так же пылают пламенем веры. Они весьма храбры и в бою очень искусны. Порою, мы называем своих воинов рыцарями в подражание нашим великим защитникам, один из которых стоит сейчас передо мной, — старец низко поклонился юноше. — Недавно 50 армянских рыцарей отправились выручать из плена графа Эдессы, благородного Балдуина.

— Граф Балдуин Эдесский в плену? Я не знал. Что случилось?

— Великая битва, которая по попущению Господню, закончилась великим поражением. Могучий граф Балдуин собрал войско, чтобы напоить смертью нечестивых турок. Войска сошлись под Харраном. Франки были разбиты, 30 тысяч павших христиан остались на поле битвы. Могучий Балдуин дю Бург и благородный Жослен де Куртене ныне томятся в плену. Эти сиятельные сеньоры всегда были добрыми защитниками армян, а потому храбрые армянские воины поспешили им на помощь, заявив, что готовы отдать свои жизни за освобождение ваших великих соотечественников.

— Благородство армянских рыцарей теперь вне сомнений. Но как же я могу до сих пор прохлаждаться здесь, вкушая безмятежность, когда на христиан обрушилась такая беда! Надо поспешить на помощь графу!

Гуго и Жак мчались в Эдессу с такой скоростью, как будто кто-то подхлёстывал их огненными бичами. Это было недалеко от истины — солнце бичевало их своими обжигающими лучами немилосердно. Гуго непрестанно благодарил Господа за то, что Он дает ему силы выносить эту страшную жару. И вот уже очередные путники сказали им, что город, который едва виднелся вдалеке — это и есть Эдесса.

Спрашивая на улицах города, как пройти к графскому дворцу, где он надеялся в разговоре с домочадцами графа узнать, как ему отправится на выручку Балдуина, Гуго с упавшим сердцем узнал, что граф уже свободен и пребывает в своём дворце. Разочарованию Гуго не было предела, его помощь не потребовалась, и возможность совершить великий подвиг была безвозвратно утрачена. Оказалось, что помощь храбрых до безрассудства армянских рыцарей тоже не потребовалась. Жослена де Куртене выкупили из плена его вассалы, а он, в свою очередь, оказавшись на свободе, смог собрать и внести за Балдуина огромный выкуп: 70 тысяч золотых.

Побитым псом поплёлся Гуго к графскому двору, намереваясь, представиться христианскому герою. Слуги графа доложили ему, что прибыл некий безвестный рыцарь из Шампани, желающий служить его сиятельству. Балдуин — натура широкая и великодушная — тот час распорядился предоставить странствующему рыцарю отдельные апартаменты, приготовить для него ванну, подарить красивые одежды и вечером пригласить к нему на ужин.

Ошеломлённому Гуго казалось, что он попал в сказку. Многие небылицы про восточные земли оказались правдой. Он сидел в мраморной ванне. В кристально чистой воде плавали лепестки роз. Зажмурив глаза от удовольствия, Гуго даже боялся их открывать. Если бы не уважение к его сиятельству, он наверняка подумал бы, что христианину не пристало испытывать такое наслаждение. После ванны он путался в непривычной восточной одежде, которая так же представлялась ему неподобающе красивой, однако была очень удобной и совершенно не сковывала движения. Потом его провели в роскошную комнату. Никогда в жизни Гуго не лежал на такой мягкой кровати. С того времени, как они покинули родной Пейн, прошло больше года. За это время ему довелось пережить такие лишения, что он не раз думал: нет на свете ничего уютнее, чем его родовой замок. А по сравнению с графскими покоями Пейн показался убогой конурой. Ему было немного тревожно — он отправлялся в Святую Землю для того, чтобы испить до дна чашу страданий, а посреди всей этой роскоши — какие уж страдания.

Сон пришёл незаметно, так же как и пробуждение. Безмолвные, по-восточному одетые слуги проводили его в большой зал, где во главе длинного стола, уставленного немыслимыми кушаньями уже восседал сам граф Балдуин Эдесский.

Внешность его была поразительна. Гуго ожидал увидеть сурового и мрачного рыцаря, одетого в грубую одежду франка, а перед ним оказался облачённый в просторные белоснежные одежды широко и счастливо улыбающийся господин средних лет. Он был очень красивым, высоким и стройным. Самой поразительной деталью его внешности была длинная, ниспадавшая на грудь борода — довольно жидкая, рыжеватая, с обильной сединой. Обычай франков гладко брить лицо казался Гуго столь незыблемым, что он глаз не мог оторвать от графской бороды. Ещё больше поражала седина у такого молодого мужчины. Весь облик графа излучал кротость и милосердие, которые не часто можно встретить у людей, всю свою жизнь проливавших кровь. Гуго, наверное, так и смотрел бы на графа, как заворожённый, но искрившийся дружелюбным весельем Балдуин легко разрядил атмосферу:

— Вассал графа Гуго Шампанского? Сеньор Пейна, что близ Труа? Просто великолепно! Вы не представляете, любезный Гуго, как мы вам рады!

Гуго заметно смутился, подумав о том, что это весьма странно, когда великий человек, известный всему христианскому миру, так бурно радуется появлению безвестного мальчишки. И тут юноша услышал голос настолько чистый, ясный и мелодичный, что, казалось, к нему обратился ангел с небес:

— Мы с моим драгоценным супругом превыше всего полагаем долг гостеприимства по отношению к рыцарям-пилигримам, претерпевающим великие страдания во имя Христово.