Как приручить дракона 2 (СИ) - Капба Евгений Адгурович. Страница 34

— ЭТО МОЙ ПЕПЕЛЯЕВ, И ТОЛЬКО Я МОГУ ЕГО НАЗЫВАТЬ ИДИОТОМ! — возмутился дракон.

— Повернутый, — кивнул я. — Контуженный. И справка есть. Ну что, отпускаете меня, или попробуете все-таки прямо тут вопрос решить?

У меня аж коленки холодели от всей этой ситуации, и по спине мерзкий пот бежал. Но с бледно-мертвенным лицом я держался молодцом: это была моя суперсила, я долгие годы притворялся здоровым и уверенным в себе… Ни черта он не заподозрит. Будет думать, что я — отбитый на всю голову рыцарь без страха и упрека!

— Борзый, ну и борзый! Иди уже! Всего хорошего!

На прямых, как палки, ногах я зашагал по пустому залу ресторана к выходу, кожей чувствуя агрессивное внимание множества людей, которые тайно присутствовали в «Бегемоте». Или нелюдей — кто знает?

Пока я возвращался из «Бегемота» домой на «Урсе», голова моя была забита в основном мыслями про Мозырь и Штриха. С этим гадом нужно было что-то делать и при этом — желательно остаться инкогнито. В сервитуте, как я понимал, с одной стороны на всякие разборки между тамошними воротилами смотрят сквозь пальцы, а с другой стороны — смотрят! Камер видеонаблюдения, дронов и прочих подобных атрибутов электронного концлагеря там имелось не то, что на порядок — на два порядка больше, чем в земщине. Все просматривалось, все записывалось и анализировалось. Сервитуты являлись вообще своего рода большим испытательным полигоном для магических, технологических и артефактных новинок…

Но светить свое личико там мне не улыбалось. Побриться, что ли? Но меня ж дети не узнают потом!

— ТАК НРАВИТСЯ? — заговорщицким тоном прорычал дракон.

Я глянул в зеркало и выматерился: на меня смотрел лысый тип с усами, как у Розенбаума.

— А ТАК? — через секунд пять усов не было, а на голове красовалась пышная шевелюра на манер Курта Кобейна.

— Не думаю, что мы сможем обмануть фэйс-айди, — задумался я. — Но вот простых смертных в заблуждение ввести — вполне.

— ЕСТЬ ОДИН СПОСОБ ОБМАНУТЬ ТЕХНИКУ… — рык дракона стал очень загадочным. — ХОЧЕШЬ, ПОКАЖУ?

И тут я повелся. Поддался. Купился на уговоры этого змея-искусителя.

— Ну, покажи, — согласился я.

А в следующую секунду уже давил на тормоз изо всех сил и орал как сумасшедший. Потому что из зеркала на меня пялилась чешуйчатая кошмарная рожа с горящими золотым огнем очами и клыкастой пастью!

— Дерьмо, о… О, дерьмо! — я пытался унять бешеное сердцебиение. — К бесам такие приколы! Сволочь ты чешуйчатая, это что ж такое то?..

— У-А-ХА-ХА! — он явно был доволен эффектом. — НО ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ, СКАЖИ? ЭТО ИМАГО. ТВОЯ БОЕВАЯ ФОРМА, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ. НЕ НАСТОЯЩИЙ ДРАКОН, НО УЖЕ И НЕ ТАКОЕ ХЛИПКОЕ СУЩЕСТВО, КАК ВСЕ ЭТИ ЧЕЛОВЕЧИШКИ… ПРЕДСТАВЬ, КАК ВСЕ ЭТИ СКОТЫ, НАРКОТОРГОВЦЫ, РЭКЕТИРЫ, ПОДОНКИ И ИЗВРАЩЕНЦЫ ПЕРЕДРИЩУТСЯ, ЕСЛИ ТЫ ПОЯВИШЬСЯ У НИХ НА ПОРОГЕ?

— Это то, о чем говорила Мартышка, да? — я не торопился снова запускать мотор. — Она тоже хотела быть быстрее, выше, сильнее, ярче, больше… И постепенно, под влиянием хтонической сущности, превратилась в эту дурную звероватую бабу…

— ТЫ ПУТАЕШЬ НЕБО СО ЗВЕЗДАМИ, ОТРАЖЕННЫМИ В ПОВЕРХНОСТИ ПРУДА, — снова позаимствовал цитату из моей головы дракон. — ОНА ВСЕГДА БЫЛА ДУРНОЙ БАБОЙ, А ПОТОМ, ПО ВИНЕ СВОИХ ВЫСОКОИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ КОЛЛЕГ, ПОПАЛА В САМЫЙ ЭПИЦЕНТР ХТОНИ, И ЕЕ ЖЕЛАНИЯ И СТРЕМЛЕНИЯ МАТЕРИАЛИЗОВАЛИСЬ — И ТАК МАРТА КРЫШКИНА СТАЛА МАРТЫШКОЙ. А ТЫ — ВСЕГДА БЫЛ ДРАКОНОМ, И КРОВЬ МАЛЮТЫ ПРОБУДИЛА МЕНЯ… ТЕБЯ!

— Однако! — вот тут я подвис. — В каком смысле — всегда был? Это Гоша, что ли?

— И ТЫ, И ГОША — КАЖДЫЙ ИЗ ВАС В СВОЕМ МИРЕ! ТЫ СПРАШИВАЛ, ОТКУДА БЕРУТСЯ ДРАКОНЫ… ОТ МАМКИ С ПАПКОЙ! ТВОЙ ОТЕЦ БЫЛ ДРАКОН, И ДЕД, И ПРАДЕД — ВСЕ МЫ! ИСПЕПЕЛИТЕЛИ! ГОРЫНЫЧИ! НО ЗА ТЫСЯЧУ ЛЕТ НИКТО ИЗ НИХ ТАК И НЕ ВСТРЕТИЛ НАСТОЯЩЕГО, ОСОЗНАВШЕГО СЕБЯ ДРАКОНА… ПОТОМУ И СГОРАЛИ, И УМИРАЛИ МОЛОДЫМИ! КАК АЛЕКСАНДР, КАК ЗИГФРИД, КАК ГУСТАВ АДОЛЬФ, КАК СКОПИН-ШУЙСКИЙ!

— Подожди, подожди… Это что — у меня инсайт? Типа — катарсис? Если ты — это я, а я — это ты, то я сейчас до этого сам допетрил? Мол — кровь дракона, взрослого, пришедшего в свое естественное состояние — это есть катализатор для инициации дракона молодого? Не убийство — а кровь?

— АЛЛИЛУЙЯ, ДЖАФАР! — скотина еще и из этого кинца цитатку украл, демонстрируя свою и мою идентичность.

— Так это получается, что… Уф. Вот это наследственное заболевание, и самоубийственная пассионарность…

— ПОДУМАТЬ ТОЛЬКО! ТЫ НАЧАЛ ДУМАТЬ ГОЛОВОЙ А НЕ ЖОПОЙ! И ДА, НА ЗЕМЛЕ ТОЖЕ РАНЬШЕ БЫЛИ ДРАКОНЫ, ЭТО СЕКРЕТ ДЛЯ ТЕБЯ? И ДА, ВСЕХ РАСКРЫВШИХСЯ ДРАКОНОВ УБИЛИ… ПОСЛЕДНЕГО — ПРИМЕРНО В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ. ДА ТЫ САМ МОЖЕШЬ ВСПОМНИТЬ МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ, И ЯВНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА! КТО У НАС ТУТ КАНДИДАТ НАУК? ТАК ЧТО КАЖДЫЙ СКРЫТЫЙ ДРАКОН СГОРАЛ ЗАЖИВО В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ТЕЛЕ, ЯРКИМ МЕТЕОРОМ ПРОНОСЯСЬ НА НЕБОСКЛОНЕ ИСТОРИИ… ИЛИ ПРОЗЯБАЯ В ЗАБВЕНИИ — КАК ПОЛУЧИТСЯ. А ТУТ МЫ — ЖИВЫ! НУ ДА, НАС НЕМНОГО, НО…

— Мы… — обреченно сказал я. — Мы — кандидат наук. И да, свидетельств более, чем достаточно. Но, секундочку! Если Александр и Скопин-Шуйский, и другие нераскрытые драконы помирали без инициации в молодом возрасте, а другие — как местный Малюта — инициировавшись, превратились в итоге в чудо-юдо…

— САМ ТЫ ЮДО! ЮДО — ЭТО ТЕБЕ В ПАЛЕСТИНУ!

— Но есть же Ян Жижка! — проигнорировал я его странный пассаж. — Тот гуситский чешский полководец! Он ведь тоже был драконом, так? И как-то продержался до преклонных лет!

— ЧЕРТОВ ФАНАТИК… ОН БЫЛ СЛЕПЦОМ, КОГДА ВСТРЕТИЛ ЗАВИШУ ЧАРНОГО — ВЕЛИЧАЙШЕГО ИЗ ДРАКОНОВ ВЕКА — И РАСКРЫЛСЯ, ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ! СЛЕПОЙ НЕПОБЕДИМЫЙ ГЕНЕРАЛ… ВОЛЕВОЙ БЫЛ МУЖИК! КОНЕЧНО, ИНИЦИИРОВАВШИСЬ — ОН ВЫЗДОРОВЕЛ И ВОЗГЛАВИЛ ГУСИТОВ, И ОГНЕМ И МЕЧОМ ПРОШЕЛ ПО ЕВРОПЕ…

И тут меня отпустило. Если силы воли хватило средневековому фанатику, пусть и такому прославленному, как Ян Жижка — то и мне хватит. Я умею держаться до конца. Чему-чему, но этому я научился.

— Еще пободаемся, рептилия. Я тебя еще за хвост попридержу…

— ОЙ-ОЙ, ДОЛГО ЛИ?

— Столько, сколько смогу, — решительно тряхнул головой я и завел мотор.

Впереди было слишком много работы.

16. Манифестация

Если бы меня спросили, что самое худшее в учительское работе, не считая бумажек, совещаловок и прочей околофутбольной, не относящейся напрямую к учебному процессу, мути, то я бы точно знал, что ответить.

Худшее — это последний урок второй смены, у шестого класса. Да, я перед началом учебного года пытался от них откреститься, но школа — это школа. Засасывает. Коготок увяз — всей птичке конец. «Георгий Серафимович, а вы замените…? Только сегодня, на следующей неделе уже найдем, кому вести… А может, возьмете — нагрузка не лишняя будет, денежка опять же… Ой, а вы знаете — у Любови Львовны под вечер сильно давление поднимается, и вообще — у зама по воспитательной такая загруженность, может вы все-таки себе заберете…»

А к половине восьмого у меня в голове накапливалось ощущение, как будто там вместо мозга плавленый сырок, в кипящем состоянии. Хочется сделать себе самому трепанацию черепа, открыть крышку и дать там всему остыть изнутри. Почему? Ну, если говорить начистоту, то к окончанию школы мы все забываем, что творилось у нас на уроках в шестом классе. И родители об этом тоже, конечно, имеют самое общее представление… Человеческий разум не в силах всерьез воспринимать царящий во время учебных занятий уровень беспредела — и просто стирает эти воспоминания из памяти.

Конечно, бывают разные ученики и разные классы. Но общая картина для 11–12 летних недоподростков примерно одинаковая, даже, выражаясь местной терминологией — хтоническая. Я фиксировал ее записями в дневники учащихся, чем вызывал их искреннее недоумение:

— Ну-у-у-у, Георгий Серафимович, как я маме это объясню?

— Ну, ты же как-то это делал? Значит — как-то объяснишь.

Записей я делал великое множество и разнообразию их несть числа. Скучное «Поведение неудовлетворительное» меня давно не устраивало, поэтому я старался в одно предложение поместить максимум сути произошедшего. Как то: