Ниязбек - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 29

Джаватхан стоял и смотрел на двор, в котором он вырос, на молодуху с ребенком и на белые склоны гор, облитые золотом солнца, и он вспомнил Москву, клуб, бои без правил и ночной ад под Первомайкой, когда он в числе других добровольцев скатился в ров, полагая, что русские его заминировали: а они поленились это сделать. Он думал о том, что все это время он мог бы жить в селе и молиться Аллаху и что это могли быть его ребенок и его жена.

Потом молодуха под навесом обернулась, и Джаватхан увидел, что это Света. Он стоял несколько секунд, не веря своим глазам, а Света улыбнулась и сказала:

– Я не знала, как тебя найти, но я решила, что в конце концов ты обязательно приедешь в родное село. Мы поладили с твоей матерью, и я рада, что твой сын не будет расти без отца.

Глава четвертая

ПРАВИЛА ИГРЫ В ГОЛЬФ

Третий взрыв прогремел пятнадцатого сентября в два часа ночи на железнодорожном перегоне Торби-кала – Акхол. Бомба была заложена совершенно так же, как и в первый раз, – под полотно отремонтированного переезда. Однако на этот раз ее жертвой стала не машина, а грузовой поезд. Подрывник нажал кнопку, как в учебнике, на середине состава, когда бомба поравнялась с десятым вагоном. Одиннадцатый вагон был гружен боеприпасами для Чечни; взрыв был такой силы, что в домах вдоль железной дороги на два квартала вглубь повылетали стекла. Всего в поезде было шесть вагонов с боеприпасами, но, по счастью, они были снаряжены строго по уставу. Один вагон груженый, два пустых. Остальные вагоны сошли под откос, но не сдетонировали.

Взрывом было разрушено двести метров железнодорожного полотна. Человеческих жертв не было. Версия о причастности руководства республики к устранению Ибрагима Маликова была окончательно похоронена под обломками поезда.

– Хотим мы того или нет, Владислав Авдеевич, – сказал замглавы УФСБ полковник Шеболев, – но террористы взрывали вашу, и только вашу машину. Они полагали, что вы находитесь внутри. Это классический почерк терактов в республике. Они направлены против федералов, против милиции, против войск. Они никогда не направлены намеренно против местного населения. Поезд с боеприпасами, БТР со спецназом, машина с полпредом – вот их цель. Ибрагим Маликов оказался случайно на вашем месте.

Панков сидел молча, уперев глаза в полированный стол.

– Слушай, Гена, – вдруг задал он вопрос, мучивший его с первого дня приезда, – а почему Арсаев не взрывает бензовозы?

– Что?

– Половину нефти в республике возят через Бараний перевал. Почему он не взрывает бензовозы?

– Потому что ему платят с каждой машины.

– И Ниязбек платит?

– Ему платят даже Аслановы.

– А менты? Им же тоже платят?

– Чем больше их взрывают, тем меньше им платят.

Панков попытался осмыслить схему экономики, при которой президент платит главному террористу республики за то, чтобы тот не мешал его сыну воровать нефть, а милиционеров мочат для того, чтобы те не конкурировали с террористом в благородном деле нефтяного рэкета. Осмыслению схема поддавалась плохо.

– Вам надо усилить охрану, – сказал Шеболев. – Я настаиваю, чтобы вы выписали из Москвы по крайней мере еще восемь офицеров ФСО. А пока вы этого не сделаете, вас будет охранять спецгруппа «Юг». Люди Арзо.

– Он меня уже охранял, – буркнул Панков, – впечатления были незабываемые.

Вечером после этого разговора Панков позвонил Ниязбеку и попросил о встрече. Ниязбек сказал, что он в спортклубе.

Новый клуб примыкал к старому стадиону, занятому вещевым рынком, и выглядел очень прилично: трехэтажное с иголочки здание с высокими потолками и двумя щуплыми босоногими пацанятами у входа. Пацанята сидели на корточках, и на шеях их болталось по автомату.

Внутри из-за позднего времени было тихо и пустынно. Панков с охраной шли по мягким матам, и с обеих сторон на полпреда глядели пустынные залы, полные отражающихся в зеркалах тренажеров, напоминающих импрессионистские скульптуры или орудия пытки.

Освещен был лишь один зал; вдоль стены на татами сидели полтора десятка парней, а в центре зала с противником дрался Ниязбек. Близорукий Панков никогда особо не любил фильмов с драками, а здесь и вовсе не мог уследить за происходящим: бойцы располагались слишком далеко от него, крупного плана не было, и Панков мог заметить только то, что Ниязбек значительно превосходит своего противника. Тем не менее он не считал нужным щадить его или драться вполсилы, и через минуту, попавшись на обманный финт, парень отшатнулся от Ниязбека и получил нокаутирующий удар в лицо.

Минуты две парень просто лежал на татами, приходя в себя, а потом Ниязбек протянул ему руку и помог подняться.

– Запомни, – сказал Ниязбек побежденному, – никогда не отступай. Если тебе наносят обманный удар, ты можешь идти на противника. Можешь уйти в сторону. Но если ты отходишь назад, тебя добьют.

Ниязбек повернулся к Панкову. Его короткие черные волосы взмокли, и в подмышках белого кимоно Панков заметил темные круги пота. Во время боя ворот кимоно разошелся, и полпред заметил, что начинающийся на шее шрам спускается глубоко, почти до самого сердца. Ниязбек был босиком, и Панков впервые обратил внимание на его ступни, большие, овальные, с неровными пальцами, неправильно сросшимися после многочисленных переломов.

Ниязбек сошел с ковра и пожал полпреду руку.

– Послушай, – неожиданно сказал Панков, – научи меня драться. Ну, покажи хотя бы, как защитить себя.

Ниязбек улыбнулся.

– Зачем тебе? – удивился он искренне. – Ты же как женщина. С тебя спросу нет.

После этого разговора они направились домой к Ниязбеку. Ужин, ожидавший их за накрытым у бассейна столом, был, как всегда, без вина и без водки. Кроме Панкова, русских за столом не было. Панков сидел справа от Ниязбека, и напротив него сидел Хизри.

Хромец лукаво улыбался и откусывал узкими влажными губами сушеную колбасу прямо с кончика ножа. От его улыбки Панкова почему-то бросало в дрожь. Панков очень хорошо помнил диалог между ним и министром МВД, пересказанный ему министром же. Хизри пришел в кабинет Арифа, и тот спросил, кто убил зятя Телаева. «Я», – коротко ответил Хизри. «А почему?» – спросил министр. «А что, не ясно?» – поинтересовался Хизри. «Но ты понимаешь, что я обязан тебя арестовать?» – «Попробуй», – откровенно улыбаясь, ответил Хизри.

Ниязбек и Магомедсалих ничего не ели; время от времени за воротами раздавался шорох подъехавших шин, и охрана впускала очередного посетителя, который либо присаживался к общему столу, либо о чем-то беседовал с Ниязбеком в густой тени возле бассейна.

Панков очень внимательно следил за женщинами, подающими на стол блюда. Когда на пороге кухни мелькнул силуэт Аминат, полпред словно невзначай встал, убедился, что Ниязбек разговаривает с кем-то у машины, и направился прогулочным шагом по мощенному плиткой дворику.

Когда он достиг кухни, на ее пороге стоял Хизри. Хромец улыбался во все свои четыре золотых зуба, и ткань слегка взмокшей от пота футболки обрисовывала его тощие ребра и рукояти пистолетов под ребрами.

– Жарко, – сказал Хизри.

– Жарко, – согласился Панков, – а мне бы… сортир. Хизри потянулся, как просыпающаяся гюрза, и вынул из-за пояса пистолет. Выщелкнул обойму, проверил патрон в патроннике, загнал обойму обратно и стволом пистолета показал Панкову направление.

– Сортир – туда, – лаконично сказал Хизри.

«Наглец, – подумал Панков, – киллер». Еще полгода назад он не мог бы вообразить, что будет сидеть за одним столом с людьми в черных майках и тренировочных штанах и что каждый из этих людей будет являться чемпионом мира или на худой конец Европы по какому-либо из видов мордобоя. Наверное, этих людей было достаточно и в России. Но в России они крышевали вещевые рынки и торговали наркотиками, а здесь они являлись элитой общества. Здесь они покупали себе – деньгами или угрозами – должности министров, и, стало быть, было что-то такое в атмосфере этих гор, что радикально отличало этих людей в черных майках от их российских коллег. Панкову не хотелось себе признаваться, что это что-то было верой в Аллаха. И что это что-то отличало людей Ниязбека не только от их российских коллег, но и от шайки, которая именовалась семьей президента Асланова.