Если забуду тебя, Тель-Авив - Кетро Марта. Страница 19

У меня есть планы, в этом году нужно книжку, в Париж и айфон, нужно сильно измениться физически, сделать везде здоровенный рывок, потому что как сейчас, так уже нельзя ни в чём. Весь год я жила на том, что наскребла по сусекам, на остатках чувств и ресурсов. Сейчас, когда колобок доеден, надо или сосредотачиваться и всё менять или снижать планку, и делать вид, что это мудрость пришла. Кстати, нет ничего печальней, чем неудачник, делающий вид, что он философ. Человек, получивший всё, что хотел, и отказавшийся от лишнего, по-другому пахнет – не кисловатой нестираной одеждой, углеводистой едой и болтливым одиночеством. А хуже всего, что, когда проиграл и знаешь об этом, как ни обольщай окружающих, живёшь с привкусом дерьма на языке.

Так что мне страсть как надо победить, не люблю я энтих ваших десертов.

Поэтому желаю себе быть отчаянно победоносной, примерно как парнишка в женском платье, который открывает ногой дверь в бар дальнобойщиков и заходит такой.

2

Разрядила ёлочку, по итогом сезона минус четыре шарика – один я, остальное кошки. Пока распутывала гирлянды, много размышляла о душевном состоянии нашей араукарии. Представьте, пятьдесят одну неделю в году ты обычное дворовое дерево, но на семь дней тебя притаскивают в дом, наряжают, украшают огнями, постят твои фото в соцсетях, а потом снова возвращают на улицу. Вот что она должна думать – она особенная, избранная и никогда не умрёт? И велика вероятность, что я однажды перееду и передарю её кому-то, кто не празднует Новый год, и всё это прекратится безо всякого объяснения. Вообразите: «что это было, почему, что я сделала не так, на кого меня променяли?» Когда сосредотачиваюсь на этом, хочется заранее поискать дендропсихолога, причём, для нас обеих. Ну или наорать: заткнись и не начинай, ты дерево!

Прогулка к врачу

Медицина для слабаков, считаю я, к врачу надо нести только зубы и сифилис, и то, когда уже флюс и вторичная сыпь по пузику. Остальное обязано пройти само или пусть убьёт меня, если сможет – у меня против всего есть антибиотики, обезбол и с нами бог.

С таковою медицинскою программой я прожила свою славную жизнь, а с нового года что-то пошло не так, и грипп плавно перетёк в трёхнедельный кашель, потом в отит с дыркою в ухе, а сегодня вот в тошноту и предом-марок на ровном месте. Муж кричит от ужаса, как выпь, потому что не привык, чтобы я на его глазах зеленела под цвет авокадо (пока мякоти, а не кожуры, но ему уже не нравится). А виноват кто? Он и виноват, потому что поволок меня и уши мои к врачу. Я надеялась: нажрусь антибиотиков, и что не сгниёт и не отвалится, то заживёт и заколосится, всегда так было.

А тут, вообразите, я легла в шесть утра и ещё час промучилась от тревоги, что мне придётся вставать в одиннадцать и я не высплюсь. Не выспалась! Как знала!

Выпулилась, не выпив ни глоточка кофе и даже воды, и всю дорогу мечтала о кулере в полуклинике, извините за такую аллитерацию. А ведь мне почти час пришлось идти вдоль моря под дождём и ветром, потому что в автобусе отчаянно укачивает по причине отита же.

Потом прорывалась без записи, объясняя на нерусском языке, что уши мои болят – и при этом настойчиво изгоняла из головы конструкцию «ухиёт» – типа ухо во множественном числе на иврите (на самом деле нет, точно нет!).

Дорвалась до кулера, пила как лошадь всё время, пока сидела в очереди. Зашла к доктору, который вторгся в мои интимные потайные местечки и сказал, что наша рыба будет жить. В смысле, почти наверняка выживу и не оглохну. Вышла и снова пила.

А потом опять плелась вдоль моря под дождём и ветром, и обратный путь был ничуть не короче дороги туда, хотя обычно бывает наоборот.

Дома сняла со спины рюкзак и наконец поняла, что та бутылка воды, которая торчала в наружном кармане всё это время, это бутылка воды, и её можно было пить.

Сражённая, упала в постель и тряслась под одеялом, а потом, когда явился Дима и попросил пасту из авокадо, я, см. выше, стала падать и блевать.

И кто после этого убедит меня, что медицина не зло, а супруг мой не самодур и абьюзер?

Никто, никто.

P.S. Спросила у доктора, смогу ли я летать (на самолёте, а не в принципе!) с дыркой в барабанной перепонке, а он знаете что ответил? «Ещё как сможете, так даже лучше! Иногда мы специально её прокалываем!»

Бежать, бежать.

P.P.S. В пятом классе, заглянув в карту мира, обнаружила, что Греция и Италия, это две отдельные страны. До того думала, что древних греков завоевал древний Рим и на этом Эллада закончилась.

Казалось, эпоха великих открытий для меня миновала, но нет.

До вчерашнего дня я была уверена, что у человека одно среднее ухо, которое находится посреди головы. Логично же.

Прогулка в карантин

1

Новая примета флирта: когда хорошенькая женщина входит в помещение, мужчины как бы случайно опускают маски.

В банке прекрасный блондин взрослых лет, в кудрях и в маске под подбородком, говорит куда-то в пространство: «Сколько же времени?»

«Полвторого», – отвечаю я, и он вздрагивает – ну в самом деле, Тель-Авив, Алленби, с какой стати его должны понимать по-русски. И тут же слышу позади бескомпромиссное: «Сегодня в шесть идём пить к Ане».

Город захвачен, думаю я:

– А что, бабка, евреи тут есть?

– Видали на днях парочку, огородами утекли.

Реальность смывается, как свежий акварельный рисунок, который кто-то размазывает мокрой кистью: только что здесь была густая зелень и синь, а вот уже видна фактура белой бумаги.

Это я виновата, много беспокоилась вчера о родителях, к которым хорошо бы рвануть и быть рядом. И что последние дни настают и следует встречать их в оснежённом Подмосковье, там хоть картоху по весне посеять можно. А здесь что, здесь пустыня, я пропаду.

А в результате в тёплом морском воздухе вдруг холодок, колкая льдинка, март, возлюбленный из месяцев, самый красивый брат с тонким лицом и волчьим взглядом, с которым, наверное, выживешь, но сердца не соберёшь.

И я, старая цирковая лошадь, немного выпрямляюсь и поправляю на лбу невидимый пышный султан из перьев.

2

С продавщицей говорили:

– Вы понимаете, что это манка, а не мука? – спрашивает.

– Мне её и надо, я тот человек, у которого правда всё кончилось: манка, соль, сахар, спички.

– И у меня, – говорит продавщица. – Сижу тут на продуктах, а в доме пусто. Но это ведь долго не продлится.

– Мой муж из-за границы едет, – говорю. – Нам в карантине сидеть.

А сама думаю, конечно, не продлится, какой разговор. Тут жизни всего ничего, долго ничто не бывает, всё не навсегда, особенно быстро кончается масло.

Не получается только отделаться от чувства, что как заболела я перед Новым годом, так и не поправилась, то ли умерла, то ли в бреду до сих пор, и мир раскручивается вокруг на медленной карусели, поёт мультяшным голосом итальянскую песенку, и сначала смешно, потом тошнит, потом уже страшно, а слезть не можешь. Но и это не продлится, раз верный человек пообещал, так и будет.

Муж вернётся и решит, что ему подменили бабу: носится с оккупантскими сумками и хаотично тащит в дом еду. Ладно, сумка у меня хоть и большая, но деликатная, из флорентийского магазина Pam, что на via Nazionale, а всё же муки туда влезает два пакета, овощей, курей всяких, того-сего. Где теперь та Флоренция в своих голубых и розовых платьях, где маленькие ножки в красных туфельках, что бегали по мощёным мостовым из музея в музей? Топают с рынка в супермаркет, обходя по широкой дуге редких прохожих. Муж приедет, сядем в карантин, станем развлекаться едой, буду из теста лепить птичек, каждой маленький глазик из горошинки, а на крылышках напишу: Firenze, Roma, Barcelona, Paris. Лети, птичка, с востока на запад, через север, через юг, и не возвращайся, незачем.