Гримстоун (ЛП) - Ларк Софи. Страница 50

Я тоже снимаю маску Шерифа Шейна, планируя сфотографировать его глупую рожу в отключке. Но пустые глаза, смотрящие на меня снизу вверх, гораздо больше, чем просто без сознания.

— Он мертв, — говорит Дейн без необходимости.

— Но как…

Я убираю руку с груди шерифа, моя ладонь пропитана ярко-красной кровью.

— Пошли... — Дейн тянет меня за руку. — Нам нужно убираться отсюда.

Глава 30

Дейн

Эми позволяет мне вывести ее из парка. На самом деле, я наполовину несу ее — она шатается на ногах от шока и страха или от того, что слишком много выпила.

— Как ты меня нашел? — бормочет она.

— Я наблюдал за тобой весь вечер. Я думал, что Джуд отвезет тебя домой, и к тому времени, когда я понял, что это был не он, я потерял тебя в парке. Потом я услышал, как шериф визжит, как маленькая девочка...

Реми издает слегка безумный смешок.

— Я ударила его ногой в нос... Давно хотела это сделать.

— Ну, он получил свое...

Я думаю о крови, пропитавшей перед его мантии. Шерифа ударили ножом несколько раз — гораздо больше, чем было необходимо.

— Я этого не делала, — сразу же говорит Реми. — Я думаю…Я думаю, это сделал один из его парней.

— Один из помощников шерифа?

— Я… да. Может быть. Я не знаю, все кружилось, я ударилась головой о дерево, а потом этот парень ударил меня...

— Я видел это, — это все, что я видел в драке, потому что, как только он ударил Реми, у меня потемнело в глазах, и я прыгнул на него и бил до тех пор, пока не почувствовал, что мои кулаки вот-вот сломаются.

Я никогда не испытывал ничего подобного той ярости, которая охватила меня, когда я увидел, что эти ублюдки навалились на нее, а шериф расстегивал штаны…

Я бы разорвал их всех троих.

Мгновенно, весело, без угрызений совести.

Что немного, блять, пугает, потому что я никогда раньше даже не дрался.

Но я был там, готовый причинять боль и даже убивать.

Кроме… Я не думаю, что я на самом деле кого-то убивал.

И Реми тоже говорит, что она этого не делала.

Она цепляется за мою руку.

— Как ты думаешь, копы — это те, кто вламывался в мой дом? Шериф выписал мне штраф за превышение скорости в первый же день, когда я приехала в город. Возможно, это он все время издевался надо мной...

— Возможно.

Я чувствую, что мне нужно кое в чем признаться, и сейчас самое время это сделать.

Я смотрю Реми в глаза и говорю ей правду:

— Я никогда не играл на твоем пианино. Я не заходил в твой дом, не сразу... Но я наблюдал за тобой через окна. Это был я, смотревший на тебя сверху вниз в ночь грозы.

Реми останавливается на краю парка, поворачивается и смотрит на меня.

— Ты не заходил в мой дом… ни разу?

Я с трудом сглатываю.

— У меня действительно есть ключ. Эрни дал мне его много лет назад. Но я никогда не пользовался им, чтобы войти внутрь, до недавнего времени. И потом, я всего лишь вломился внутрь однажды… чтобы установить камеру.

Реми выглядит чертовски разозленной, и я не могу ее винить.

— Ты установил камеру в моем доме?

— Да.

— Где это?

— Внутри напольных часов в прихожей.

Она прижимает кулаки к глазницам и качает головой, издавая звук, похожий на смех.

— Что?

— Я почти положила свою камеру в то же самое место.

— Ты тоже установила камеру? Ты что-нибудь видела? — я не могу сдержать своего нетерпения.

— Нет, — ее руки и плечи опускаются. — Я ничего не засняла. Что заставляет задуматься...

Но она не заканчивает это предложение.

Вместо этого ее взгляд устремляется на меня.

— А как насчет тебя? Ты видел... что-нибудь?

Я сглатываю, заставляя себя сказать правду, и только правду.

— Однажды я увидел, как ты сбегала вниз за стаканом воды... без одежды.

Глаза Реми расширяются на несколько градусов. Она медленно выдыхает через нос.

— И… Я ждал и смотрел, как ты снова поднимаешься наверх, — признаю я. — А потом подрочил.

Реми ровно дышит, ее лицо густо порозовело.

Я не могу точно оценить уровень ее ярости. Все, на что я могу надеяться, это на то, что она простит меня.

Наконец, со стальным спокойствием она говорит:

— Что дает тебе право устанавливать камеру в моем доме?

— Я не имею права. И мне нет оправдания. Все, что я могу сказать, это мне жаль.

Реми слегка покачивается на ногах. Она бледна как мел, и на лбу у нее неприятная царапина. Я бы хотел убить этого шерифа снова, и его приятелей тоже.

Тихо и невнятно она спрашивает:

— Зачем ты это сделал?

— Потому что я беспокоюсь о тебе.

Это простая истина. И я молюсь, чтобы она могла это увидеть, или почувствовать, или просто знать, что это правда.

— Я забочусь о тебе, Реми. Я думаю, кто-то пытается причинить тебе боль, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

Ее глаза-бабочки изучают мое лицо. Она хочет мне верить, но я недостаточно последователен. Я не заслужил ее доверия.

Она смотрит на меня с такой тоской, но ее глаза наполняются слезами.

— Как я могу верить всему, что ты говоришь, когда ты мне солгал?

Это чертовски ранит меня, но это правда…Я солгал ей.

— Ты права, — я развел руками, всем сердцем желая вернуть все то дерьмо, что я сделал с Реми с того момента, как встретил ее. — Я был мудаком, когда мы встретились. Я облажался с тобой и ввел тебя в заблуждение. Я не ожидал, что у меня возникнут чувства к тебе. Я чертовски уверен, что не ожидал, что у тебя возникнут чувства ко мне. Если бы я мог вернуться назад и сделать все с самого начала, ты бы увидела, насколько по-другому я бы относился к тебе. Но я не могу. Так что позволь мне еще раз сказать тебе, прости. Я никогда больше не буду тебе лгать. И я не прошу тебя верить мне — я докажу тебе это. Посмотри, как я отношусь к тебе сегодня и с каждым днем продвигаюсь вперед... Позволь мне доказать, что я могу любить тебя так, как ты заслуживаешь.

Я не хотел использовать это слово в конце, но когда оно произносится, мне кажется, что это правильно…

Я люблю ее.

Я понял это, когда весь вечер ходил за ней по пятам, наблюдая за забавными выражениями ее лица, слыша этот громкий, кудахчущий смех, наблюдая за ее ужасными танцами… Я знал, что наблюдаю за своим самым дорогим, любимым человеком — единственным, кто принес мне счастье за последние годы… моей совершенно несовершенной Реми.

И я понял это наверняка, когда увидел ее лежащей на земле, окровавленную, в меньшинстве, но продолжающую сражаться. Это был первый раз в моей жизни, когда я почувствовал желание не просто сражаться, но и убивать. Потому что я знал, что сделаю все, чтобы спасти ее.

— Я люблю тебя, — говорю я Реми.

Ее рот открывается в шоке.

— Мне нравится твой энтузиазм в работе и твое упрямство. Мне нравится, как ты понимаешь меня и как усердно ты работаешь, чтобы понять себя. Мне нравится, что ты храбрая, и ты дерзкая, и ты хочешь правды...

Я беру ее за руку и переплетаю свои пальцы с ее.

— Иногда правда чертовски ранит, и это пугает…Я не хочу признаваться тебе в тех дерьмовых вещах, которые я совершал, в том, как я облажался... потому что я боюсь, что ты не сможешь полюбить меня в ответ, если узнаешь, кто я на самом деле. Но ты вообще не сможешь любить меня, если не попробуешь.

Реми моргает, и две слезинки стекают по обе стороны ее лица, пока не соединяются под подбородком.

— Спрашивай меня о чем угодно, Реми. Я скажу тебе правду.

Ее ресницы влажные и черные вокруг ясных голубых глаз цвета залитого солнцем моря. Море, в котором я мог бы плавать вечно.

Она шепчет:

— Что случилось с Томом?

— Я был ревнивым ослом, — сразу говорю я. — Я затеял с ним драку и я бы подрался с ним.

— Я говорю о потолке в танцевальном зале. Кто-то перепилил балки.

— Я этого не делал. Я никогда не был у тебя на чердаке.