Игра в смерть (СИ) - Алмонд Дэвид. Страница 27

— Кто это? — шептали они друг другу. — Кто это?

Новая волна хихиканья.

— Кит Уотсон, — шептали дети. — Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду.

Я крутился на месте, пытаясь разглядеть их получше, но тут послышался голос Эскью и наступила тишина, которую нарушало только тихое рычание Джакса.

— Сидеть!

Его голос огрубел, стал глубже и взрослее. Лицо Эскью потемнело, а плечи раздались вширь. На нем было несколько слоев тяжелой, темной одежды. Голова наклонена вперед, волосы грязные и растрепанные.

— Эскью…

— Мистер Уотсон?

— Где ты был, Эскью?

— Далеко.

— Твоя мать сама не своя от переживаний, а сестренка…

— А он?

— И он тоже, — твердо ответил я. — Тоже ждет тебя домой.

— Ха!

Меня била дрожь. С берега реки к нам было обращено множество детских лиц; я вновь слышал свист их дыхания и исполненный страха шепот.

— Я явился за тобой, Кит.

— За мной?

— Да. Ты один-единственный.

Я смотрел на Эскью, ежась под своей курткой.

— Ты можешь их видеть, — прошептал он. — Не так ли, Кит?

Их глаза таращились на нас над кромкой обледеневшего берега. Шелестели вздохи и шепотки.

— Ты видишь, — определил Эскью. Джакс зарычал ему в тон.

— Вижу, — прошептал я.

— И не только их. Ты видишь и другое, что не существует для чужих глаз.

— Да.

Он шагнул ко мне:

— Все потому, что ты умер, Кит. Ты видишь мертвыми глазами. И стоишь тут с другими мертвецами, такой же, как они.

— Эскью, приятель… Это полная фигня.

Дети забормотали, зашептались.

— Кит Уотсон, — шептали они. — Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду.

Эскью рассмеялся:

— Ты помнишь, Кит? «Джон Эскью, тринадцати лет от роду». «Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду». Наши выбитые в камне имена, под густыми кронами деревьев. Они ждали тебя здесь.

— Это случилось давно, Эскью.

— Вещи, которые произошли в далеком прошлом, возвращаются к нам снова и снова. Земле не сдержать всех мертвецов. Они восстают и наблюдают за нами. Тянут нас к себе.

— Брось, Эскью.

— Что привело тебя в Стонигейт, Кит?

— Моя бабушка умерла, и…

— Смерть привела тебя. Смерть позвала. «Кристофер Уотсон, тринадцати лет от роду». Даже твой могильный камень ждал тебя здесь — в точности как и Джона Эскью, тринадцати лет от роду.

Потянувшись вперед, он вцепился в мое запястье.

Я сжал в кулаке каменного аммонита.

— Хочу, чтобы ты пошел со мною, Кит. Идем, сыграем в игру под названием «Смерть». На этот раз по всем правилам.

— Эскью, отпусти меня.

— Я могу показать необычайные вещи, Кит. Материал для твоих рассказов, на много десятилетий вперед.

Его хватка окрепла. Пес рычал, дети в ужасе шептались. Эскью развернулся, потащил меня за собой.

— Вот почему ты во всем подобен мне, — сказал он. — Потому что мы знаем о тьме прошлого. Знаем о тьме, поглотившей мертвых.

— Да, — согласился я. — Но нам ведом и свет настоящего, который согревает живых. Не лучше ли сыграть в игру под названием «Жизнь»? Будь моим другом, Эскью. Вернись в Стонигейт, вернись в мир живых…

Издав утробный рык, он притянул меня к себе. Я ощутил, как грубость его хватки начинает одерживать верх над тоскою и жаждой во взгляде.

— Ты! — взвыл Эскью, поддавшись всплеску ярости. — Черт тебя подери!

Я ударил его аммонитом прямо в лоб. И опять. Выпустив мою руку, Эскью отпрянул назад: кровь уже стекала по его лицу, заливала глаза. Я оставил его недоуменно раскачиваться и бежал прочь, скользя на обледеневшем снегу. Услыхал за спиною тяжелое собачье дыхание и крепче сжал в кулаке аммонита, готовясь ударить вновь, но тут Эскью крикнул нам вслед:

— Джакс! Оставь его!

Я перемахнул через ограду, перебежал через улицу к нашей калитке. И встал там, слыша преследующий меня низкий голос:

— Я позову тебя, Кит Уотсон. Ты это понимаешь, правда? И когда позову, ты явишься, я знаю.

Я обернулся, вгляделся за спину, но не увидел там ничего, кроме лунного света на корке снежного наста.

Тихо ступая, я вошел в дом, поднялся в свою комнату.

Сидевшая на корточках у стены, мать Лака встретила меня вздохом облегчения. Протянула мне горсть цветных камушков и беззвучно повторила: «Верни его домой».

Двадцать семь

День зимнего солнцестояния, окончание учебы, начало зимних каникул. Самый короткий день в году, с самой долгой ночью ему вослед.

Элли выглядела особенно яркой и стройной в своих изумрудных леггинсах под ярко-алым пальто. Свои волосы она залила гелем и зачесала острыми пиками, торчащими в разные стороны от улыбки. Она не шла со мною рядом, она танцевала по снегу.

— Ну что? — смеялась Элли. — Что скажешь?

Она встала, уперев руки в бока, насмешливо смотрела на меня и улыбалась, улыбалась без конца.

— Да, — подтвердил я. — Ты была хороша в своей роли. Чертовски хороша.

— Ха! Ха-ха-ха! И всех вас напугала, правда?

— Да, Элли.

— Ха-ха! Никто не мог отвести от меня глаз. Огромных, выпученных глаз! Не так ли, мистер Уотсон?

— Все так, Элли. Не могли. Ты права.

— И злая я была особенно блистательна, верно? Когда в конце я снова сделалась хорошей, все хотели, чтобы я вернулась к злу и ужаснула вас заново. Всё так и было, мистер Уотсон?

— Да, Элли.

— Ха! Я была неподражаема! А сегодня буду даже неподражаемей прежнего! Так ведь, мистер Уотсон?

— Так, Элли. Будешь.

— Боже, Кит! Как я это обожаю! Просто-напросто обожаю!

Я смотрел, как она кружится с раскинутыми в стороны руками, как приплясывает на ходу. Пора бы нам двигаться дальше. Я направился к школе, и Элли, подбежав, схватила меня за руку.

— Знаешь, а я ведь добьюсь своего, — сказала она. — Когда-нибудь я точно стану актрисой, и ты увидишь меня в телевизоре. И скажешь: «Это же Элли Кинан, моя школьная подоужка!»

Я кивнул.

— И напишу пьесу специально для тебя, — сказал я.

Глаза Элли округлились.

— Точно! — сказала она. — А о чем будет пьеса?

— Не знаю даже. Про Стонигейт.

— Стонигейт? Ты что, издеваешься?

— Да, про Стонигейт. Назову ее «Игра под названием „Смерть“». Действие начнется в логове Эскью. Скажем, в разгар зимы. Он будет лохматым дикарем с трагической судьбой, ты — сияющей живительной силой, а я — обычным парнем, что застрял между вами и ничего не может понять. Ты сотворишь какое-нибудь заклинание, победишь смерть и выведешь всех нас наружу, к свету. Вроде того.

— Боже, Кит! — Элли даже в ладоши захлопала. — И тогда мы оба станем знамениты!

Она снова кружилась, вытанцовывая по снегу.

— Прошлой ночью Эскью вернулся, — сказал я.

— А?..

— Поздно ночью. После премьеры. Я вышел из дому и встретился с ним у реки.

— Боже, Кит…

— Если только мне это не приснилось. Если это не было игрой моего воображения.

— Значит, он до сих пор жив? — спросила Элли.

Я покачал головой:

— Я и не думал, что Эскью мог умереть. Не верил всем этим глупым россказням. Что могло с ним случиться? Он большой и сильный, в конце концов.

Сделав шаг, я поймал Элли за руку.

— Больше никто не знает, — сказал я. — Пусть так и останется.

— А какое тебе дело, знают люди о его возвращении или нет?

— Эскью не так прост, каким может показаться, — возразил я.

Она замотала головой:

— Пещерный человек! Жлоб неотесанный, вот он кто.

— Думаю, ему просто нужны друзья, Элли.

Какое-то время она молча вглядывалась в мое лицо, потом пожала плечами:

— И откуда он их возьмет, друзей? Шансы невелики. В любом случае моя голова полна совсем других мыслей… — Она вновь замерла в театральной позе, с упертыми в бока руками. — Перед тобой знаменитая Элисон Кинан, тринадцатилетняя актриса, сияющая живительной силой.