Игры судьбы - Матвеева Любовь. Страница 37

поросшего елями и сиренью, остановился большой табор цыган. Цыганки – известно – карты в руки и пошли по деревням. Мужики тоже не прочь были заработать. И нанял мой отец старого цыгана с лошадью.

Помогал им и кто-то из его товарищей – железнодорожников. И вот наши двадцать соток были вспаханы, картошка посажена под плуг, и все облегчённо вздохнули. Мать собрала нехитрое угощение на стол, появилась

и припасённая для такого случая бутылка водки. Многое память не сохранила, а этот вечер помню хорошо. Уставшие и довольные, отец с цыганом, опрокидывая рюмку за рюмкой, задушевно беседовали за столом, мать возилась у печки, а я, сидя на пороге, готовился ке зачёту по немецкому языку.

К тому времени я заканчивал восьмой класс в школе при железной дороге города Мценска. Хорошо помню и свою учительницу по немецкому языку – Галину Фёдоровну. Она очень любила свой предмет, к нам была очень строгой и требовательной, прийти на её урок неготовым было немыслимо. Все объяснения на уроке давались только по-немецки. Может, этим и объяснялись наши успехи? Тогда я и предположить не мог, что знание немецкого языка спасёт мне жизнь во время оккупации! А пока я громко выкрикивал склонения имён существительных, пытаясь их лучше запомнить. В какой-то момент цыган, сидя за столом, стал внимательно вслушиваться.

– Хлопче, на каком языке ты балакаешь? – наконец обратился он ко мне. Я сказал, что на немецком и что завтра будет зачёт.

– Учи хорошо, хлопче, учи, скоро он тебе понадобится! – сказал цыган.

– На кой чёрт моему Кольке немецкий язык? – возразил отец. – Я его буду готовить в железнодорожные мастера! Цыган помолчал, как бы взвешивая – говорить или нет? Тогда ведь за одно неосторожное слово можно было заплатить жизнью. И всё же ответил:

– Война вот-вот начнётся, хозяин!

– И с кем же будем воевать, чавэла? – недоверчиво спросил отец.

– С немцами!

– Так у нас же с ними подписан договор о ненападении! Вон мы и Польшу с ними разделили…

– Вот оттуда, из Польши, из-за Буга, мы и бежим! – ответил цыган. – Там – громада немецких войск, танки, артиллерия, пехота… Своими глазами видели! Ну скажи, зачем иметь столько войск у дружественной границы?

– А когда вы оттуда? – задумчиво спросил отец.

– Переправились по льду в начале марта, насмотрелись…

– И чем вам не нравится немец? – цыган аж руками замахал:

– Что ты! Они любят только свою нацию! А поляков, жидов и цыган гонят прямо в огненные печи, живьём сжигают! Вот мы и бежим за Волгу!

– Зачем же так далеко? Вон у нас самих сколько военных появилось – целый гарнизон, а техники сколько нагнали! Да если они только сунутся, мы их!..

– Старуха у нас в таборе одна есть – она всё знает! Сказала, что дойдут немцы до самой Волги, а дальше их зима не пустит! О-о, старуха эта всё знает! – покачал головою цыган. Отец недоверчиво усмехнулся, я же вышел во двор. Мне, мальчишке, этот разговор был совсем не интересен. Занимали меня только мысли о завтрашнем зачёте. Я толмил и толмил склонения имён существительных, хоть бы завтра обошлось!

Когда цыган ушёл, отец подозвал меня и строго предупредил, чтобы о слышанном разговоре я никому не проболтался! Но к тому времени я уже кое-что понимал… А через несколько дней отец принёс свою любимую газету «Гудок». Он громко прочитал нам статью ТАСС о том, что в народе ходят слухи, а также западные издания печатают статьи о якобы происходящем сосредоточении немецких войск на наших границах. Что вымысел этот направлен на создание недоверия между двумя нашими дружественными государствами…

– А цыган-то говорил правду! – задумчиво сказал отец, видно, он умел читать между строк. На следующий день отец неожиданно велел матери

в ближайшее же воскресенье отвести Лысуху на базар и продать! Мы ушам не поверили. Лысуху! Нетель, на которую возлагались нами такие надежды – продать!.. Но мать отцу никогда не перечила, и в воскресенье красавица Лысуха была продана. Покупатель нашёлся быстро – сделка была выгодной. Как сейчас, даже на ощупь, помню свой первый, настоящий, шевиотовый костюм, купленный на эти деньги! Хоть и был он взят «на вырост», радости моей не было конца. Мало кто из моих ровесников в то время мог похвастаться такой обновкой! На оставшиеся деньги стали закупать сахар, соль, крупу…

Между тем жизнь шла своим чередом. Наступило долгожданное лето. Давно взошла посаженная картошка, её даже успели прополоть. Я сдал все зачёты, а мимо нашего города стучали колёсами день и ночь поезда. На запад они везли весёлых военных и технику, на восток шли один за другим

эшелоны двухосных товарных вагонов. В них везли репрессированных немцев, латышей, эстонцев и литовцев, их называли переселенцами.

На нашей станции был так называемый «Продпункт», который пытался снабжать «переселенцев» горячей пищей. И мы, комсомольцы-активисты, помогали в свободное время разносить по вагонам еду. Потом кормили и нас. Тогда нам вся еда казалась вкусной!

А потом у наших десятиклассников наступил выпускной вечер, и мы, кто помладше, пришли посмотреть на выпускников. Вчерашние школьницы в крепдешиновых – иногда материных – платьях весело танцевали под «Линду» весёлый фокстрот. Особым успехом у наших девчат пользовались молодые лейтенанты из расположившейся в нашем городке

большой военной части. У нас же, пацанов, эти лейтенанты вызывали жуткую зависть. Нам тоже хотелось походить на этих подтянутых, в новенькой военной форме, недавних выпускников военных училищ! Мы тогда и не догадывались, что через пару лет заменим их на горьких дорогах войны!

Так весело мы провели вечер накануне 22 июня 1941 года!

ЕЁ ИМЯ ЮЛЯ

В начале 70-х годов, возвращаясь из санатория с Кавказа, я специально остановился в Волгограде, чтобы посмотреть мемориальный комплекс на Мамаевом кургане. Выглядел он впечатляюще. Мы, группа экскурсантов, значительную часть которых составляли бывшие солдаты Великой Отечественной войны, обратили особое внимание на поворот головы и выражение лица Матери-Родины и попытались представить, что она могла кричать? Экскурсовод, бывший защитник Сталинграда, пояснил

так:

– Она кричит: «За Родину, так вашу мать, до Волги добежали, вояки!».

Не аллегорическую, а живую фигуру девушки-санинструктора видел я в такой же позе на перекрёстке рокадного шоссе Калинковичи – Бобруйск в конце 1943 года. У старшины Веры в санвзводе, на исходной позиции, было около сорока тяжелораненых бойцов, а мы собрались малость драпануть…

Так вот, она остановила нас, бегущих солдат, мужчин!.. О войне много написано, ещё больше умалчивается, а ведь, кроме убитых, бывали и раненые. Бывали и брошенные раненые! Многих ли вытащат с передовой девушки-санинструкторы? Так называли их официально. «Сестра»,

«сестрица» – так окликали их раненые бойцы. А те, кто постарше, называли «дочкой».

Ни у немцев, ни у финнов, ни у мадьяр, ни у японцев женщин, будущих матерей, на передний край боёв не пускали. А у нас во время Великой Отечественной призвали около миллиона молодых девушек, в основном комсомолок, во всех родах войск они были. А сколько батальонных санинструкторов-старшин легло на переднем крае! Там их всегда не хватало – выбивало в первую очередь! Ведь если тяжелораненый боец оставался лежать под огнём, то санинструктор обязан был доползти до него, оказать первую медицинскую помощь и эвакуировать с поля боя.

Диву мы давались – откуда у тоненьких, по-детски хрупких вчерашних школьниц брались материнские мужество и самоотверженность, чтобы в большом мужчине, солдате, поддержать угасающий огонёк жизни? Как им, неопытным и наивным, найти нужные слова, чтобы умирающих заставить бороться за свою жизнь? Шквальный ветер времени не смог погасить в наших сердцах благодарность тем девочкам, в памяти своей мы свято храним их имена.