Игры судьбы - Матвеева Любовь. Страница 38

Вот один из эпизодов моей фронтовой жизни. Днём 4 февраля 1944 года при смене огневой позиции мой расчёт станкового пулемёта был накрыт снарядом. Последнее, что осталось в моей памяти, это то, что кто-то грубо толкнул меня в спину. Огненная гудящая труба подхватила меня, и я потерял сознание… Между тем закончился бой, стемнело, я оказался раненым, оставшимся на нейтральной полосе. Немного пришёл в себя, но двигаться без посторонней помощи не мог. Надежды, что мне помогут, оставалось всё меньше. Настанет утро, и меня обнаружат враги, я даже слышал их

Голоса – их позиции были недалеко…

Вдруг в темноте показалась группа людей. Я испугался – это могли быть немцы. Но нет, оказалось – наши санитары, у них было задание найти убитого ещё в прошлом наступлении героя Днепра, старшего лейтенанта. Они бы и ушли, но я застонал. Бывшая с ними девушка-санинструктор тихо приказала:

– Величко, возьмите за ремень сержанта! Вы сможете идти? – обратилась она уже ко мне.

– Постараюсь! – ответил я. Привели меня в санроту, раздели, сделали противостолбнячный укол, стали заполнять медкарту.

– Юля, ты опять привела чужого? – обратилась недовольная медсестра к санинструктору.

– Ну какой же он чужой? Это Коля из Мценска, – устало пошутила Юля. Я наконец её разглядел – обыкновенная девушка в мужском ватнике, толстых штанах, сапогах-кирзухах и шапке-ушанке, завязанной по-девичьи.

Я тоже громко возмутился – почему это я – чужой? Врач-женщина, присутствующая при нашем разговоре, пояснила:

– Не обижайся, сержант, вы – 307-й дивизии, а мы 48-й Киевской, – и, вздохнув, добавила: – Что же я с вами утром буду делать – ни дорог нет, ни машин?

Мне сделали перевязку, дали стакан горячего чаю, я осмотрелся. В сарае-овине на плащ-палатках лежало более полусотни побитого воинства. Стали засыпать – ведь была уже глубокая ночь. Вдруг вошёл солдат, ординарец разыскиваемого на нейтральной полосе погибшего офицера, и, обращаясь к Юле, сказал:

– Санинструктор Друнина, к комбату! – девушка ушла. Ранение у меня было серьёзное, но только через неделю я был доставлен в настоящий госпиталь ЭГ-1232, в город Ковров. Здесь мне сделали три сложные операции. Более полугода провёл я там, после чего был признан годным

к строевой службе. Потом был снова ранен и снова спасён, в первую очередь благодаря девушкам-санинструкторам Асе Агеевой и Клавдии Чуваевой. Разве можно такое забыть?

А Юлию Друнину я ещё раз встретил, будучи в запасном полку в районе города Пыталова, на старой латвийской границе. Юля тоже была ранена, вылечена и возвращалась на фронт из московского госпиталя. На этот раз выглядела она щеголевато – в диагоналевой юбочке, сшитых на заказ хромовых сапожках, на новенькой гимнастёрке – нашивка за ранение и медаль «За отвагу». Я её остановил и напомнил об обстоятельствах нашего знакомства, поблагодарил. Поскольку я тоже был при полном параде, она с трудом узнала во мне того грязного, измазанного кровью, полуживого, нескладного юношу-сержанта, которого подняли они год назад на торфяном

лугу в Полесье.

В тот же день мы простились. Юля получила назначение в полк самоходных установок, а я, днём позже, попал в Третий Гвардейский Сталинградский механизированный корпус, в составе которого и закончил войну. Через много лет Юлия Друнина станет известной поэтессой. Читал её стихи, посвящённые Великой Отечественной войне. Они были созвучны с моими впечатлениями, полученными на полях сражений. Да и как иначе, ведь мы были почти ровесниками! Из Юлиных стихов видно, какой из неё сформировался красивый и мужественный человек, личность:

– так написала она однажды, так и поступила – ушла, добровольно ушла из жизни в 1993 году. События нынешнего времени разрушили идеалы её юности, а распутывать узлы она не любила…

А в моей семье тоже появилась Юля, жена. С ней мы и прожили больше пятидесяти лет, справив золотой юбилей нашей свадьбы.

Моя Юля, всю жизнь проработавшая медсестрой…

ПОДДАЙ ПАРУ, ЯНУС!

Известно, что русский солдат шилом бреется, дымом греется, а второй враг его после неприятеля – окопная вошь. Поэтому когда наш старшина – санинструктор Михалыч, бывший фельдшер с Ленских приисков и светлая голова, организовал нас, легкораненых, на постройку баньки, за

дело принялись с большим энтузиазмом! Шуточное ли дело – несколько месяцев наша Седьмая Гвардейская механизированная бригада моталась по латвийскому берегу Балтики! Осень 1944 года выдалась дождливая, земля

промокла насквозь, и каждый километр её брали с большими потерями.

Теперь 3-й Прибалтийский фронт ушёл на запад, а наш, 2-й Прибалтийский, под руководством И. Х. Баграмяна, повернули назад, на так называемую «Курляндскую группировку фашистов», блокируемую нами с суши от Рижского залива до границы с Литвой.

В течение зимы нами предпринимались серьёзные попытки расчленить эту группировку, но, прижатая к морю стотысячная армия немцев и латышей из 46-й СС дивизии, стояла насмерть. Вот здесь-то, в конце февраля 1945 года, я и был ранен у станции Скрунда. На лечение был определён в свой медсанбат. Поскольку раненых было немного, нас не спешили выписывать, тем более, что на фронте дела шли хорошо. А тут как-то внезапно наступила весна. В два дня тёплые ветры Атлантики растопили рыхлый снег, и всё, что было скрыто, обнажилось неприглядным лицом войны.

Убитые уже были похоронены, но разрушающиеся окопы и блиндажи, искалеченные танки, брошенное военное снаряжение и горы обезвреженных противотанковых мин говорили сами за себя – бои здесь проходили нешуточные! Наш, 554-й отдельный медсанбат, приданный 7-й Гвардейской дивизии, разместился в лесу, рядом с мызой старого Януса и его жены Марты. Жили они здесь одни и нам даже обрадовались. Янус был наш знакомый – месяца четыре назад мы уже проходили через эти места, и он нам оказал большую услугу: провёл нашу разведку в тыл немцам. Они укрепились в старом полуразрушенном замке, который нам никак не удавалось взять, потому что в обороне у фашистов стоял танк «королевский тигр». Этот участок тогда и сдерживал наступление всего нашего корпуса.

А вслед за разведчиками ночью прошли сапёры, за ними – две самоходные установки СУ-152 из 62-й армии по прозвищу «зверобои». Утром они прямой наводкой проломили бортовую броню «тигра» – и сопротивление врагов было сломлено. Настроения нашему хозяину Янусу добавляло обещание Михалыча напомнить в штабе бригады об этой его услуге, так ка

он беспокоился, чтобы новые власти не отняли у него последнее, что осталось от большого хозяйства – маленькую мельницу. О пяти коровах, двух лошадях и множестве свиней напоминал только пустой скотный двор. Каменный амбар тоже стоял без дела. Вот в нём-то и было решено построить баньку!

Место для бани было прекрасное – рядом протекала полноводная река Вента. Хозяин не только не возражал, но и сам оказался хорошим помощником. Нашлись у него и необходимые материалы – бочки, краны, змеевик, и работа закипела! Когда садились отдохнуть, мы, молодёжь, охотно слушали рассказы старика Януса. Когда-то он, унтер- офицер полка латышских стрелков, помогал устанавливать Советскую власть в России, а именно – в Москве, в Ярославле. Осенью 1919 года, когда армия Деникина пошла с юга на столицу, навстречу им были высланы латышские стрелки. Решительный бой состоялся на станции Оптуха, на Орловщине, моей родине.