Тайна Северного креста - Карус Итела. Страница 3

Любава засмущалась, все лицо ее и шею залил яркий румянец, но она смело взглянула в глаза мужчины, щедро предложившего ей и ее ребенку надежную защиту в этом неверном бушующем мире.

– Да, – шепнула она, – я стану тебе хорошей женой, Ремунас, и рожу столько детей, сколько ты захочешь.

Тут уж воевода не выдержал. Он крепко обнял свою негаданную невесту и жарко прижался губами к ее устам, заставив женщину охнуть и забыть обо всем на свете. Они не сразу пришли в себя и разомкнули губы, только услышав голос Арнаса за своей спиной.

– Вот тут ты теперь будешь жить, Иванкас, в этом большом доме за высокими стенами, – говорил низкий мужской голос, – и никто тебя не сможет здесь достать, мальчуган.

– А ты, Арнас? – В детском голоске прозвучала тревога. – Ты тоже будешь здесь со мной?

– Конечно, буду. Я останусь с тобой столько, сколько нужно. Если князь позволит и воевода согласится.

– Они позволят, – облегченно вздохнул малыш, – я попрошу, и они позволят. Я ведь княжич.

Арнас громко рассмеялся, и они двинулись к широкому и глубокому сухому рву, который отделял замок от города, и копыта их коней застучали по доскам моста.

В замке засуетились, заметив прибывших, – никто уж и не чаял увидеть их живыми. Быстро сообщили наместнику, и старый Алджимантас птицей вылетел на крыльцо. Сын был самым дорогим, что он имел, и не счесть сколько ночей провел он без сна, думая о судьбе его. И надеялся, ведь сердце беды не вещало, и страшился верить в хорошее. А сын, вот он, явился. Заросший, что твой разбойник, худой и усталый, но живой. Еще и женщину с собой привез. Во как!

Ремунас живо соскочил с коня, снял Любаву и чуть не бегом потащил ее к крыльцу, где бледный и взволнованный стоял отец. Ох, как же ему досталось, бедному, когда после этого побоища он никаких вестей не имел о сыне. А как было весть подать?

– Отец, – кинулся Ремунас к наместнику, – я живой, я вернулся.

И прижал к себе седого старого мужчину, от которого, как в детстве, пахло кожей и металлом. Видно, и сейчас наместник не слезал с коня и оружие из рук не выпускал – время-то лихое. А старик обнял сына и, не стыдясь слез, все глядел на него сияющими глазами.

Прошло немало времени, прежде чем оба опомнились.

– Милости прошу домой, сынок, – проговорил, наконец, наместник, не разжимая объятий. – А это кто с тобой, что за красавица?

– А это невеста моя, отец, – обернулся Ремунас к женщине, не скрывавшей слез от трогательного зрелища встречи отца с сыном. – Любава ее зовут. Она вдова Овручского княжича Бориса. Теперь моей женой будет. И сынок у нее есть, твоим внуком станет малец, коли ты не откажешься.

Воевода обернулся. А Арнас уже нес на руках маленького княжича, слегка испуганного всем, что вокруг происходит, и, кажется, готового заплакать.

– Вот, отец, – улыбнулся Ремунас, – бывший княжич Иван Борисович из замка, которого больше не существует, теперь будет мой сын Иванкас.

Мальчонка переводил тревожный взгляд с уже знакомого воеводы на сурового с виду старого мужчину с седой бородой. Любава замерла. Но тут лицо наместника осветилось улыбкой.

– Ну что ж, – решил он, – значит, это судьба. Иди ко мне, внучок. Я стану дедом твоим, коль другого жестокая битва забрала. Война, она ведь не разбирается, кого жизни лишает.

Он протянул к ребенку руки, и тот, робко улыбнувшись, потянулся к нему. Высыпавшие на крыльцо женщины хлюпали носами, глядя на эту картину, и утирались передниками. Любава с облегчением вздохнула. Ремунас улыбнулся и притянул ее к себе, заглянув в глаза, – все хорошо, мол.

Потом было много суеты. Наместник велел пир закатить по случаю возвращения сына с остатками отряда. На пиру он сидел, окруженный семьей – сыном и будущей невесткой, а на коленях у него восседал новообретенный внук, радость для старого мужчины – когда еще других дождешься. Вернувшиеся с воеводой воины тоже не были забыты. Они сидели за столом на почетных местах, в их честь поднимали чаши. Пусть не воротились они с победой на этот раз, но живы, и это главное. Вспомнили и тех, кто навсегда остался на берегу тихой речки Ворсклы. Горько, но живым надо жить дальше. Впереди еще битв не счесть. Так было до сего времени, и так будет и дальше. Умудренный жизнью наместник хорошо это понимал и потому ценил минуты покоя, когда можно отдаться радостям мирной жизни.

Потом вернувшиеся воины узнали, что их князь тоже жив, но не возвратился еще из похода. Говорили, что он Киев обороняет – ордынцы-то, разбив войско Витовтово, на земли Киевского княжества навалились. Что там делается сейчас, думать страшно. А князю еще в свои вотчинные земли пробраться нужно. Вот до чего дошло.

Князь Витовт вернулся в свои владения лишь к началу зимы. Сразу в Троки, конечно, где княгиня его Анна дождаться мужа не могла. Только первых пять лет супружеской жизни и провели они мирно в замке своем Городненском, радуясь друг на друга, да на деток своих. А потом пошли битвы одна за одной. И чего только не было в их жизни. Но княгиня всегда мужа поддерживала во всем и ждала, ждала, ждала. А он все воевал.

Спустя несколько дней Витовт появился в Городно. Люди встречали его радостно, пусть не как победителя, но как князя своего, за которым они как за стеной.

В замке князя принимали торжественно. А он был уже собран и деловит, как прежде. И приветлив, как обычно. Свое разгромное поражение он пережил тяжело. Больно и горько было признавать свои ошибки и просчеты в битве. Но он справился. Он – великий князь литовский и в ответе за земли, что собрал под своей рукой. Земли эти поднимать и возрождать надо после того, как вражеские воины пронеслись по ней, сея смерть и разрушения. За ним люди, и отступать ему некуда.

Витовт приветливо приобнял за плечи старого Алджимантаса, верного соратника по битвам и ныне наместника, оберегающего его любимый замок, что он сам в камне поставил, и землю Городненскую.

– Счастлив видеть тебя, князь, живым и бодрым, – взволнованно произнес наместник.

Витовт, улыбаясь, похлопал его по плечу, и вдруг взгляд его упал на стоящего за спиной Алджимантаса крепкого молодого мужчину. Ремунас! Живой, слава Всевышнему!

– Кого я вижу! Ремунас! Вернулся! – воскликнул он, не сдержавшись.

– Вернулся, князь. Да только четверых с собой привел, что от отряда моего остались.

Лицо Витовта омрачилось на мгновенье, но он сумел взять себя в руки.

– Добро, что хоть вы вернулись. Работы-то у нас невпроворот.

А когда уже за столом сидели, увидел князь рядом с Ремунасом молодую пригожую женщину, светловолосую и голубоглазую, как его Анна, а на руках у нее мальчонка лет четырех, не больше.

– А это кто ж такие, Ремунас? – не удержался он.

– Это жена моя, князь, Любавой зовут, – широко улыбнулся воевода, – и сынок мой приемный, Иванкас, раньше Ваняткой он был. Из Овручского замка они. Князь их, Иван Борисович, из похода не вернулся, княжича Бориса татары порубили, а замок сожгли. Чудом спаслись они, через подземный ход ушли.

Эти слова снова полоснули по сердцу болью – вот ведь во что людям поражение его обернулось. Но князь сдержался.

– Ну что ж, славно, что они здесь. Будем верить, что хоть в нашей земле найдут они покой и защиту. Да, малец? – Он улыбнулся мальчонке.

– Я княжич, – неожиданно для всех отозвался тот и спрятал личико на груди у матери.

Витовт от души рассмеялся. И тут поднялся Арнас.

– Я хотел просить тебя, князь, – воин был бледен, но говорил решительно. – Дозволь мне стать кормильцем этого мальца. Прикипел я к нему душой. Наместник и воевода возражений не имеют.

– Ну что ж. Растить воинов дело доброе. Значит, быть по сему, – согласился князь.

Теперь облегченно вздохнули все. А Иванкас, бывший Ванятка, оторвался от материнской груди и бросил взгляд сперва на своего большого друга, а потом на князя. И вдруг широко заулыбался. «Ишь ты! Разумный какой, все понимает, – подумалось Витовту. – Хоть эту жизнь спасли, и то добро».