Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 36

Шапку она сняла сама в гостиной перед овальным зеркалом, висевшим на стене, и, расстегнув застежку и краем глаза фиксируя мою реакцию, неторопливо расправила длинные светло-русые волосы, собранные ранее в узел под головной убор.

— Расческа есть? — спросила Стефани, убедившись, что я заценил.

— Только маленькая в туалетной комнате, — ответил я, показав на вход в санузел. — У меня не такие длинные и красивые волосы, как у тебя, в особом уходе не нуждаются.

— Это я заметила! — улыбнувшись, произнесла и отправилась туда.

Радостного крика по поводу наличия ванной и особенно шикарного унитаза я не дождался, хотя по шуму воды догадался, что им воспользовались.

Вернувшись в гостиную, она спросила:

— Можно принять ванную?

— И даже нужно, но сперва поедим. Принеси с кухни два бокала, тарелки и ложечки, — сказал я и, поскольку начинка у пирожных была светлая, достал бутылку итальянского рислинга из селларета — напольного винного шкафа, закрываемого на врезной замок, ключ от которого носил с собой.

Купил этот предмет мебели, когда заметил, что горничная или ее хахаль отхлебывает из открытых бутылок. Не так жалко было вина, как не хотелось глотать чужие слюни.

Стефани расставила посуду, а я открыл штопором бутылку рислинга. У золотисто-желтого вина был аромат выжженных солнцем гор и сочных ягод с легким оттенком акации, из которой делают бочки для этого напитка. Вкус насыщенный, кисловато-фруктовый с продолжительным послевкусием. Самое то под сладкие пирожные. Что и подтвердила оголодавшая курсистка, умоловшая шесть из семи пирожных. Судя по тому, как ела, быстро и тщательно пережевывая пищу, работница из нее получится старательная.

Я не стал дожидаться, когда доест последнее, наполнил ее бокал доверху, взял бутылку и свой и проинформировал:

— Пойду в кабинет. Посуду оставь здесь, горничная уберет. Чистые полотенца в комоде, — после чего попросил шутливо: — Плескайся не долго, а то я засну — и станешь безработной.

— Постараюсь! — весело заверила она, выпив за раз почти полбокала.

Значит, все-таки нервничает, пытается опьянеть, чтобы приглушить предстоящие неприятные ощущения.

Дверь в кабинет оставил открытой, поэтому слышал, как наливалась вода в ванную и радостные ахи-охи. Пытался читать учебник с точно таким же названием «Общая химия», как был у того, по которому делал контрольные во время заочной учебы в Одесском высшем инженерном мореходном училище (ОВИМУ). Текст в голову не лез. Там все было заполнено голой женщиной в ванной.

Минут через двадцать Стефани проскользнула по коридору в спальню, держа в одной руке платье, белые панталоны до колена с несшитыми штанинами и черные чулки с подвязками, а в другой бокал с остатками вина. На ней остались только белая нижняя рубашка длиной немного ниже колена и черные ботинки. Тема тапочек для гостей у меня не раскрыта. Сейчас не принято разуваться в гостях, только снимают галоши в прихожей.

Стефани лежала в кровати, укрытая толстым пуховым одеялом до подбородка. Волосы красиво разложены по подушке. Они сухие, только кончики у нескольких прядей подмочены. Так сказать, товар лицом, которое у каждого разное. Платье и черные чулки поверх него лежали на комоде для постельного белья. Наверное, кто-то сказал Стефани, что мужчин возбуждает вид чулок. Разве что на ногах на контрасте с белыми голыми бедрами.

Я поставил на прикроватную тумбочку пустой бокал рядом с ее, тоже опорожненным, разлил в них остатки вина из бутылки. После чего разделся, повесив костюм и галстук в платяной шкаф, а рубашку, трусы и носки сниму в ванной комнате и отправлю в корзину для грязной одежды, чтобы горничная постирала в понедельник. Трусы сшил на заказ. Пока такого нижнего белья нет, если не считать плавки для купания в море, которые при советской власти будут называть семейными трусами. Носить модные сейчас кальсоны не хочу, да и климат не располагает.

— Снимай всё, — приказал я Стефани, отправившись в ванную.

Прямоугольное зеркало над умывальником покрыто паром по краям, а в центре размазали рукой. В костяной расческе, лежавшей на полочке под ним, пара длинных светло-русых волосин. Из двух зубных щеток из барсучьей щетины одна была мокрой — плюс в сексуальную карму моей содержанке. Пока в ванную набиралась горячая вода, я воспользовался второй щеткой и лучшим в мире зубным порошком И. Маевскаго, укрепляющим десны и придающим зубам снежную белизну, как было написано на бумажной этикетке, приклеенной к крышке круглой плоской жестяной банки. В предыдущую эпоху щетка у меня была из бамбука с коротким конским волосом и обычный мел вместо нанешнего с запахом и вкусом мяты.

В спальню вернулся в китайском темно-синем шелковом халате с красными драконами. Бокал Стефани был пуст, но волосы ее лежали на подушке так же, как раньше, словно не шевелилась. Делала вид, что не смотрит на меня голого. В первый раз смотрят обязательно. Это закон здорового любопытства.

Я ложусь рядом с девушкой. Стефани расслаблена, покорна, считая по малоопытности, что этого достаточно для выполнении договорных обязательств. Впрочем, для меня пока сойдет.

— Только не влюбляйся в меня. Наши отношения будут сугубо деловыми, — серьезным тоном предупреждаю я.

— Обещаю! — с еле уловимой ноткой насмешки произносит она.

— И никаких интрижек на стороне, — выкладываю я второе условие.

— А это тем более, — уже с ноткой раздражения говорит она и выдвигает встречное условие: — У тебя есть резиновый предохранитель? Я не хочу забеременеть.

— На счет этого не беспокойся, — в свою очередь заверяю я и спрашиваю: — Когда у тебя месячные?

— Через десять дней, — отвечает она.

— Полный цикл двадцать восемь дней? — задаю следующий вопрос.

— Не всегда. Бывает раньше или позже на два-три дня, — сообщает она и сама интересуется удивленно: — Ты врач?

— Бог миловал! — отшучиваюсь я, приняв к сведению, что сейчас может быть опасный период.

Что ж, теперь поедем, помолясь. Под одеялом провожу рукой по ее голому теплому животу и недосохшим густым волосам на лобке, убеждаясь, что приказ мой выполнила. Сиськи упругие, с мягкими пока сосками. Правый быстро твердеет между моими губами, которыми как бы сдаиваю его. Мои наслюнявленные пальцы правой руки раздвигают ее ноги, а потом и сухие большие губки, нежно, осторожно ласкают клитор. Стефани сразу начинает «фонить», излучая теплые волны удовольствия, и часто дышать. Подстраиваюсь под нее, стараюсь делать так, как она сама себя ублажает: сперва медленно и еле касаясь, потом все быстрее и нажимая сильнее. Левой рукой надавливаю на низ ее живота, чтобы шкура на лобке натянулась и увеличившийся клитор открылся больше. Вот тут она впервые всхлипывает удивленно-радостно и вскоре вздрагивает от клиторного оргазма, резко сжимает и задирает напряженные и согнутые в коленях ноги, вдавив мои пальцы в горячую вульву, заполненную вязкой, липкой, вагинальной смазкой. Я прикусывая окаменевший сосок — и Стефани стонет болезненно, как раненая, после чего медленно опускает ноги, раздвигая их.

У меня лопается терпение, ставлю прелюдию на паузу до следующего раза, начинаю ублажать себя любимого. Влагалище горячее, узкое, упругое, но, благодаря обильной смазке, захожу легко, без боли для партнерши. Действую членом так, чтобы надавливал на клитор. Когда это происходит, Стефани задерживает дыхание. Я чувствуя, как она захлебывается от ярких, незнакомых эмоций, как пытается выбраться из-под меня и делает усилие над собой, чтобы не стонать от удовольствия. Сдавливаю локтями ее бока, удерживая и заодно сдвигая в ней эмоциональную перегородку — и Стефани всхлипывает, потеряв контроль над собой, а потом с громким протяжным стоном взрывается, подавшись напрягшимся телом навстречу мне, замирает на несколько мгновений, после чего медленно как бы расплавляется и расслабляется, даже влагалище теряет упругость. Я успеваю вынуть член и кончить наружу, хотя было огромное желание осеменить ее. Опустошенный лежу на Стефани, прихожу в себя. Она нежно гладит меня по голове, как маленького ребенка. Я целую ее в щеку и чувствую соленый вкус слезной дорожки.