Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 71

Дверь главного входа имела два врезных замка. Пока Станислав Цихоцкий ковырялся в них, я стоял рядом с парабеллумом в правой руке и двумя саквояжами (второй — извозчика) в левой. Поляк справился с замками минут за пять. Запоров типа щеколды, бруса не предусмотрели. Видимо, расчет был на внутреннюю вооруженную охрану, которая этой ночью отсутствовала. Видимо, директор банка счел ее ненадежной, способной открыть дверь грабителям, как это случилось с банкирской конторой Бродского. Я вставил в массивную бронзовую дверную рукоятку ножку стула, принесенного из операционного зала. Теперь с улицы ее не смогут открыть без помощи лома.

Внутри было темно, тихо и воняло кошачьей мочой. Сегодня банк не работал, поэтому, видать, и не делали уборку. Я зажег свечу и отправились искать дверь в подвал. Нашли не сразу. Сперва Станислав открыл отмычкой дверь в большую кладовую с деревянными стеллажами, на которых лежали папки с какими-то документами, разглядывать их некогда было. Во второй раз вышли в коридор, который вывел к двери во двор. В подвал попали неприметную, за которой, как я думал, находится кладовка для инвентаря уборщиц. Каменная лестница в два пролета спускалась к массивной металлической двери с двумя врезными замками. Станислав провозился с ними минут десять. За ней была решетчатая — еще минут пять. Дальше было прямоугольное помещение с двумя однотипными двустворчатыми несгораемыми шкафами той же фирмы, что и купленный мной.

— Работал такие? — спросил я поляка.

— Да, — коротко ответил он, зажег две свечи, установил их на полу у краев ближнего сейфа, расстелил между ними узкий прямоугольный кусок белой хлопчатой ткани, на которую принялся выкладывать инструменты, как хирург перед операцией.

Движение были четкие, инструменты ложились на одинаковом расстояниидруг от друга.

Я поднялся наверх и сел на принесенный из операционного зала стул там, откуда мог просматривать дверь главного входа и коридор к черному. Свечу потушил. С темнотой я на ты и она со мной тоже. В крови все еще бушевал, постепенно затухая, адреналин, который выплеснулся, когда открывали входную дверь. Если бы внутри была охрана, пришлось бы стрелять. В лучшем случае не на поражение, только отпугнуть, чтобы у нас было время убраться подальше, а в худшем кто-то бы погиб из-за того, что мне стало скучно вести жизнь богатого студента.

Станислав Цихоцкий провозился часа два с половиной, но открыл оба несгораемых шкафа, причем в каждый был из двух автономных половин. В ближнем одна половина, меньшая, была пустая, а во второй лежали пачки купюр от пятидесяток и ниже. Видимо, все самое ценное спрятали в другом месте и это не соседний сейф, потому что тот был заполнен ценными бумагами: акциями, облигациями, закладными…

— М-да, ждал добычу побогаче, — огорченно молвил я.

— Эта тоже хороша, — не согласился поляк.

После чего приступили к разделу добычи. Ценные бумаги не интересовали нас. Начали с крупных купюр: это мне, это тебе, а каждая десятая — извозчику. Пачек оказалось больше, чем смогло влезть в наши саквояжи, но остались пачек сорок купюр по три рублю. Насовали себе в карманы и накидали, не считая, в саквояж извозчика, увеличив его долю примерно на четверть. Всего унесем около ста десяти тысяч.

— Может, найдем мешок и сложим в него, а потом поделим? — предложил Станислав Цихоцкий.

— Не будем жадничать. С саквояжами мы путешественники, которые едут на железнодорожный вокзал или с него, а мешок будут выглядеть подозрительно, — сказал я.

— Тогда уходим? — предложил он.

До прибытия извозчика оставалось двенадцать минут.

— Сможешь быстро открыть дверь черного хода и закрыть оба замка входной двери? — спросил я и объяснил: — Хочу сделать мышеловку, перекинуть подозрение на других.

— Запросто! — усмехнувшись, произнес поляк.

Взяв несколько пачек купюр, я раскидал их от открытых сейфов по лестнице в подземное хранилище до двери черного входа, с которой Станислав справился играючи и по моему указанию оставил приоткрытой, чтобы дворник или любой другой человек увидел это, заглянул внутрь и поиграл в казаки-разбойники, только стрелочками будут деньги.

Мы вышли на тихую темную улицу в тот момент, когда на ней послышался цокот копыт. Пока Станислав Цихоцкий закрыл дверь на оба замка, я вышел на проезжую часть и тихо свистнул. Громко все равно не умею. Извозчик услышал меня и подъехал как раз в тот момент, когда его земляк закончил работу. После чего на средней скорости поехали на север.

Меня высадили на Старой Порто-Франковской возле тропы, которая вела к морю. С саквояжем в одной руке и пистолетом в другой пошел по верхней части склона к даче «Отрада». Внизу время от времени лаяли собаки, учуявшие меня. В домах, которые они охраняли, не светилось ни одного окна. На даче тоже все спали, включая дворников, хотя управляющий днем распекал их, чтобы всю ночь не смыкали глаз, защищали квартирантов, среди которых не было ни одного ашкенази. Железная калитка открылась и закрылась без скрежета и скрипа. Днем я смазал замок и петли, как и на входной двери в свою квартиру.

Как говорят дети, чик-чик — я в домике. Меня не взяли с поличным, значит, шансов отправиться в Сибирь намного меньше. Кстати, сейчас заключенные, дав честное слово, что не сбегут, могут ехать туда на извозчике и ночевать в гостиницах, оплачивая из своего кармана.

77

В пятницу двадцать второго октября в Одессе опять ввели военное положение. Листовки об этом были развешаны утром по всему городу. Войскам давалось право открывать огонь без предупреждения по всем вооруженным людям, как погромщикам, так и отрядам самообороны. В городе сразу стало непривычно тихо.

В понедельник я приехал в университет на лекции, уверенный, что их не будет. Ошибся. Все преподаватели прибыли на свои рабочие места, но студентов было мало, и ни одного ашкенази. Щенячий восторг, охвативший всех после выхода императорского манифеста, сменился испугом, растерянностью. До многих дошло, что революция — это в первую очередь смерть, и не им решать, кого она выберет.

После первой лекции я отправился на практическое занятие в Геологическом кабинете, который располагался в соседнем корпусе. Во дворе увидел Игната Картузова, курившего в компании двух четверокурсников. Я тормознулся, поздоровался с ними.

— Обсуждаем, кто и как обчистил Бессарабско-Таврический банк, — сказал Игнат.

— А его ограбили⁈ Надо же! — изобразил я искреннее удивление. — И много взяли?

— Говорят, что только наличными миллион двести тыщ и ценных бумаг еще на три миллиона, — ответил сухощавый малый в старой студенческой форме.

— Кто-то из служащих банка дал им ключ от двери черного хода, а дворник провел к ней. За это ему, простофиле, заплатили именными облигациями на сто тысяч! — весело улыбаясь, добавил второй, полноватый и одетый в темно-коричневый костюм-тройку из не самой лучшей ткани.

— Не было там миллиона наличными. Банк никогда столько не хранил, боялись ограблений, — возразил Картузов.

— Если все было застраховано, значит, украли именно столько, как говорил нам профессор Палаузов! — шутливо произнес сухощавый.

— Я тоже подумал, что это инсценировка, чтоб страховку получить, и полиции это сказал, — поддержал его Игнат.

— Охранять в банк в тот день должен был ты, — напомнил я.

— Ночью ограбили, — поправил он и добавил: — Теперь понятно, почему мне предлагали по десять рублей за каждые сутки.

— Целую десятку⁈ И ты отказался умереть за такие деньги⁈ — подначил полноватый.

— И попытались повесить на меня это дело. Вчера утром полиция вломилась в комнату, разбудила. Я отсыпался после четырех суток дежурства. Теперь хозяйка комнаты смотрит на меня, как на преступника. Хорошо, что было алиби — не подкопаешься: всю ту ночь провел в магазине, есть свидетели — охранники из соседних; мы выходили в общий двор покурить, поболтать. Фараоны, когда услышали это и узнали, что я на юридическом учусь, сразу отвалили, — рассказал Игнат Картузов.