Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 76

— Высокие склоны? — спросил я.

— Сразу возле города не очень, а дальше высокие горы, особенно Папрмелан, — поведала она.

— Может, приеду к тебе в гости, покатаюсь на лыжах, — шутливо молвил я.

Она поняла мои слова по-своему и спросила якобы чисто из любопытства, но на самом деле, чтобы знать, насколько раскатывать губу:

— Ты женат?

— Помолвлен, — соврал я, чем сильно разочаровал девушку. — Учусь в университете, а студентам в моей стране запрещено жениться.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что женатые быстро глупеют, — с серьезным видом произнес я.

На ее гладеньком белом лобике появились две еле заметные складки, обозначавшие, скорее всего, интенсивнейшую работу мозга, что вызвало у меня улыбку.

— Ты пошутил! — воскликнула Лилиан Годар радостно, потому, наверное, что избавил ее от неразрешимой задачи.

Дальше болтали с ней о всякой ерунде. Я рассказывал о России, она — об Анси. Когда согрелась, сняла пальто, оставшись в глухом черном платье с белым кружевным воротником. Да, в такой одёжке можно работать в лавке, но в магазин дорогих товаров не возьмут. Там продавец — часть роскошного интерьера. Должна нравиться, притягивать покупателей.

В Жьене, где стоянка была пятнадцать минут, потому что паровоз заправлялся водой, я сходил в вокзальный буфет и купил бутылку местного белого вина, названного, как и город, два бокала и дюжину разных пирожных вместе со стеклянным зеленоватым блюдом, на котором они лежали. Заплатил, не торгуясь, чем очень обрадовал буфетчицу — пухлую даму с высоченным шиньоном из черных волос и нарумяненными щеками.

Дальше дорога стала веселее. Лилиан разулась и разместилась на диване с ногами, накрыв их пальто. Поглощая пирожные и облизывая пальцы, принялась рассказывать самые разные истории о себе. Некоторые были не то, чтобы вульгарные или постыдные, нет, она была хорошей девочкой, но я бы таким не стал делиться.

83

В Лион поезд прибыл в седьмом часу вечера. Уже начинало темнеть. Со стороны Альп дул холодный, пронизывающий ветер. На крышах домов и кое-где на улицах белели островки снега. Я нанял закрытую кареты за три франка, приказав кучеру отвезти в лучшую гостиницу города. Наверное, переплатил, потому что ехали меньше десяти минут: сперва вниз к реке Роне, потом вдоль ее берега до каменного моста, по которому переправились на противоположный берег, где и была гостинца «Cour des Loges (Двор из домов)» — четырехэтажное пошарпанное древнее здание с толстыми стенами. Если это лучший отель города, то в Лионе сейчас все очень плохо. Ездить по незнакомому городу и искать место для ночлега получше не хотелось. Швейцара не было. Вместо него, увидев подъехавшую карету через стеклянную вставку в массивной двери, выбежал юноша лет пятнадцати с черной шапкой курчавых волос, одетый в голубую ватную безрукавку поверх серой рубашки. Я помог Лилиан выйти из кареты, расплатился с кучером, напомнил, что завтра жду его в семь пятнадцать утра, зашел с ней в небольшой вестибюль, освещаемый двумя газовыми фонарями.

На подъезде к Лиону, узнав, что Лилиан собирается ночевать в зале ожидания вокзала, дожидаясь утреннего поезда на Анси, я предложил:

— Могу снять номер на двоих.

— Как хочешь, — без выпендрежа молвила она, заталкивая в свой и так туго набитый саквояж, ненужные мне бокалы и блюдо из-под пирожных.

Портье — мужчина с головой похожей на грушу хвостиком вниз из-за тонкой длинной бородки и тоже в голубом теплом жилете поверх серой рубашки — как раз забежал за стойку, дожевывая на ходу.

— Надолго хотите у нас остановиться? — сразу спросил он.

— На одну ночь. Утром уедем в Анси, — ответил я.

Поезд на Женеву отправлялся на двадцать минут позже.

— Могу предложить номер люкс… — затараторил портье.

— Номера отапливаются? — перебил я, зная, что у скупых французов сложные отношения с холодом в домах.

— Жаровня за дополнительную плату, один франк, — сообщил он.

— Тогда номер с одной спальней. Его легче обогреть, — решил я.

— Три с половиной франка, — назвал цену портье.

— И жаровню, — добавил я.

— Всего четыре с половиной, — подсчитал он и уставился на меня.

Не сразу дошло, что ждет оплату вперед. Видимо, утром вместо этого бьют морду. Я положил десять франков, получил сдачу.

— Симон, проводи гостей, — распорядился портье.

Гостиница была из четырех корпусов, ограждавших небольшой прямоугольный дворик, защищенный сверху стеклянной крышей. Наверное, потому и получила такое название. Начиная со второго этажа, вдоль внутренних стен шли открытые галереи, на которые выходили двери номеров. Вслед за Симоном, который тащил мой чемодан, а мы несли свои саквояжи, поднялись на третий этаж по крутой чугунной лестнице, закрученной вокруг толстой круглой каменной колонны, прошли по галерее и оказались возле номера тридцать один.

Открывая дверь большим ключом, к которому и брелок не нужен, незаметно не унесешь, юноша показал в дальний конец галереи и проинформировал:

— Туалет и умывальник там, но я принесу и ночную посудину. Если вдруг заблудитесь, покричите, я приду.

Совет показался мне смешным.

Юноша зашел первым, зажег спичку, открыл боковую дверцу стеклянного газового фонаря, прикрепленный к стене на высоте метра полтора и «сделал» свет. Судя по запаху, газ получали при конверсии каменного угля. Симон положил коробок со спичками на деревянную полочку под лампой. Напротив входа у дальней стены во всю ширину прямоугольного помещения стояла двуспальная кровать, застеленная двумя темными одеялами без пододеяльников, а сверху две подушки в желтых наволочках. Над кроватью на стене икона с девой Марией. Ближе к двери стоял деревянный комод с ровной крышкой, на который Симон переставил с каменного пола мой чемодан. Рядом в углу — табуретка с круглой дырой в сиденье, под которой пока нет ночной посудины. В номере, как я и подозревал, было так же холодно, как и на галерее.

Словно угадав мои мысли, юноша сказал:

— Сейчас сделаю жаровню и принесу.

— Две жаровни. Я доплачу. А мы пока сходим поужинаем, — решил я, отдав ему еще один франк. — Где здесь поблизости хороший ресторан?

— Вон там, — показал он на противоположный корпус, — через двор на первом этаже.

— Такой же хороший, как этот номер? — пошутил я.

Юноша улыбнулся и весело произнес:

— Нет, лучше!

Ресторан, несмотря на то, что находился на уровни земли и освещался четырьмя газовыми фонарями, казался подземным. Может быть, из-за арочного свода, сложенного из больших блоков ракушечника. Восемь столов, причем половина шестиместные, и стулья были дубовые, основательные, такими не подерешься. Пять были заняты, причем явно не приезжими, что меня порадовало. В отстойное место аборигены ходить не будут.

Официант с грубым, рубленым лицом, больше похожий на одесского биндюжника и одетый в белый фартук, как ходят в России половые в трактирах, принес меню в картонном переплете и предупредил:

— Если хотите со скатертью, то еще один франк.

В этом франке вся культура Франции.

— Хочу, — ответил я.

Лилиан предложила мне сделать выбор. Я остановился на закуске под названием клакрет или «Мозги ткача» (заодно узнаю, чего и сколько в черепе у представителей этой профессии), жареном каплуне, коровьем сыре сен-марселен, каннеле (местный вариант ром-бабы) и кофе для дамы. Вино заказал местное красное божоле-ново урожая прошедшего лета, продажа которого по закону Франции разрешена с третьего четверга ноября.

Официант постелил скатерть, расставил приборы и минут через десять подал вино и закуску. У ткачей вместо мозгов творог, смешанный с белым вином, оливковым маслом, луком-шалотом, чесноком и, скорее всего, еще чем-то, что я не смог вычленить. Как ни странно, это блюдо хорошо шло под молодое вино, абсолютно не терпкое, с насыщенным малиновым вкусом. Каплун — он и в Лионе каплун. Сыр подали в специальных глиняных темно-коричневых сырных тарелках диаметром с блюдце и ровными бортика высотой сантиметров пять. По структуре похож на густой крем и такой же нежный. Каннеле с хрустящей корочкой и пористой, карамельной серединой мне тоже понравились. Все эти удовольствия обошлись нам всего в шесть с половиной франков, плюс за скатерть и полфранка на чай, чему официант, не избалованный, видимо, аборигенами, очень обрадовался.