Мацзу (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 14

Главное, что в Макао уже имелись три стапеля. На них изредка ремонтировали европейские корабли, потрепанные за время перехода сюда, а все остальное время строили небольшие посудины для каботажников и рыбаков. Сейчас два стапеля простаивали. Оба принадлежали португальцу Педро Коста, носатому горбуну лет сорока, угрюмо смотрящему на жизнь из-под черных, широких, густых, всклокоченных бровей, нависающих двумя козырьками над темно-карими глазами, который перемещался стремительно, опираясь на длинный, выше него, посох с разметкой в сантиметрах. Последнее удивило меня. Как рассказал корабел, Португалия в начале девятнадцатого века вслед за Францией перешла на метрическую систему.

— Что желаешь построить, парень? — спросил он на плохом английском, глядя на меня снизу вверх и как бы сквозь густые брови.

— Тридцатиметровую гафельную шхуну с острыми обводами, как у клипера, и соотношением длины к ширине, как пять к одному, — ответил я на португальском.

Педро Коста гмыкнул удивленно, то ли поражаясь знанию его родного языка, то ли моему пожеланию, после чего поинтересовался:

— Ты американец? — и сам ответил: — Американец. Только у вас шхуна — любимый корабль.

— Потому что быстроходный и маневренный, хорошо ходит круто к ветру, — сказал я.

— Не спорю, — произнес он, — зато груза берет меньше.

— Для меня важнее скорость, а не количество. Груз будет легкий, — сообщил я.

— Чай? Шелк? — полюбопытствовал он.

— В ту сторону, а обратно опиум, — не стал я скрывать.

Все равно со временем узнает. В Китае секрет — это то, о чем болтает меньше миллиона человек. Зато теперь ко мне будет относиться с большим доверием.

— Что ж, выбор правильный, — сделал он вывод, после чего произнес: — Чертежей, конечно, нет.

— Пока нет, но если дашь толкового чертежника, будут, — пообещал я и объяснил с улыбкой: — У меня получится слишком коряво, не разберешь!

— Видел бы ты, с какими чертежами мне приходилось иметь дело! — улыбнувшись впервые за время нашего общения, воскликнул Педро Коста.

15

Чтобы я не скучал, пока будет строиться шхуна, мои компаньоны еще в их деревне подогнали мне девушку лет тринадцати по имени Лианхуа (Лотос — буддистский символ чистоты и гармонии). Видимо, знали, что живу один, и поинтересовались, не нужны ли мне девочка или мальчик? После того, как я сказал, что предпочитаю девочек, но опасаюсь дурных европейских болезней, меня заверили, что получу девственницу, здоровую и чистоплотную, и привели на смотрины целую дюжину из соседней деревни. Такие сейчас здесь нравы. Любовь — это для богатых бездельников, а бедная крестьянская девушка счастлива стать наложницей состоятельного гвайлоу. Я выбрал самую симпатичную, потому что отказ могли неправильно интерпретировать.

Строительство шхуны занимало у меня мало времени. Педро Коста оказался толковым корабелом. Он с утра до вечера торчал на стапели и совал свой длинный нос везде, даже туда, где не пролезал. Изредка мы с ним спорили по поводу моих усовершенствований, о которых он не знал и потому отвергал, но не долго, ведь заказчик всегда прав. В частности он не понимал, зачем делать два трюма вместо одного, но, выслушав мою лекцию по живучести корабля, согласился, что можно и так. Вскоре был готов судовой набор корпуса, «скелет», на который начали наращивать обшивку и оббивать ее тонкими бронзовыми листами, оказавшимися самой затратной частью. Без них корабль стоил бы раза в два дешевле, но сгнил бы раза в три быстрее.

В эстуарий Жемчужной реки начали прибывать европейские корабли. Первым примчался американский клипер «Благословение» фирмы «Рассел и Ко», встал на якорь возле острова Лантхоу. На следующий день ко мне приплыл посыльный из Тринадцати факторий от Уоррена Делано, сменившего на посту старшего суперкарго Роберта Форбса, с предложением провести на следующий день деловую встречу на клипере. Чуть позже прибыл Бао Пын с примерно таким же предложением.

— Помоги нам договориться с гвайлоу. Получишь подарок, как в прошлый раз, — сказал он.

— Хорошо, но поеду один, — выдвинул я условие.

Я догадывался, что потребовался американцам, как посредник в переговорах с контрабандистами, которым нужен в той же роли. Незачем им знать, что мне будут платить обе стороны.

В сумерках меня навестил У Бо. Возле Макао постоянно находилась большая флотилия их соплеменников, обслуживавших горожан. Видимо, зоны влияния были поделены, потому что предводитель морских цыган сперва сплавал к соплеменникам, порешал вопрос, после чего наведался ко мне с предложением заработать подарок на продаже опиума. Мы сели на циновки за низким столиком, поставленном на деревянном балконе с навесом в арендованном мною каменном доме, построенном португальцами неподалеку от порта. Лианхуа приготовила нам чай. Ее появление удивило моего собеседника. Наверное, тоже сделал в прошлом неправильный вывод о моей сексуальной ориентации. Иезуиты убедили китайцев, как и японцев, что гвайлоу — большие любители мальчиков.

— Я слышал, что ты ведешь дела с хакка, — начал он. — Нам бы не хотелось пересекать им курс. Пусть они покупают, сколько смогут, а мы доберем остатки.

— Скоро прибудут другие корабли с опиумом, так что хватит всем, кроме начальника таможни Ханя Чжаоцина, — шутливо молвил я.

У Бо предусмотрительно промолчал. Может быть, опасался, что наш разговор дойдет до ушей важного чиновника, а может, все дело в том, что в Китае обогащение, накопительство, даже чрезмерное, даже незаконным путем, является национальной идеей, пусть и осуждается верховной властью.

— Мы будет платить столько же, сколько хакка, — пообещал старик.

На следующий день после сиесты за мной приплыла в Макао четырехвесельная посыльная шлюпка с клипера «Благословение». Уоррена Делано еще не было, поэтому мы с Джеймсом Доу, капитаном клипера, тучным краснощеким коротышкой лет тридцати восьми, почти не выпускавшим изо рта дешевую деревянную трубку, посидели в тени полуюта, выпили по паре оловянных кружек американского крепленого белого вина и поговорили за жизнь.

— Последний рейс — и осяду на берегу! — заявил он с той твердостью в голосе, с какой алкаши произносят, что после этой рюмки завяжут навсегда.

— У тебя есть семья, дети? — полюбопытствовал я.

— Будут! — уверенно заявил он. — Я теперь состоятельный жених! После этого рейса стану еще богаче!

— Тогда самое большее через три года увижу тебя здесь, — напророчил я.

— Это почему⁈ — удивленно спросил он.

Уверен, что не мне первому он поведал о своих планах, но, видимо, никто из подчиненных не посмел сказать что-либо неодобрительное.

— Потому что молодая жена для старого мужа — это страшнее тайфуна, — поделился я жизненным опытом.

— Откуда тебе знать! — насмешливо отмахнулся он.

Я подумал, что, действительно, не надо слишком умничать, и поменял тему, начав расспрашивать, каковы сейчас цены в Бостоне на дома, мебель, лошадей, кареты… Якобы собирался со временем перебраться туда. Тема зацепила моего собеседника. Как догадываюсь, он уже мысленно все это и еще много чего купил и теперь поделился со мной советами, довольно толковыми. Самое интересное, что такие мечтатели теоретически очень подкованы, а вот на практике оказываются никчемными покупателями, которым, за редчайшим исключением, втюхивают третьесортное и втридорога.

Уоррена Делано, прибывший где-то часа черед полтора и спасший меня от уже порядком надоевшего, мечтательного болтуна, сразу перешел к делу:

— Если договоришься на десять долларов за фунт опиума, тебе десять центов комиссии.

— В предыдущий раз мне платили по двадцать пять, — напомнил я.

— Тогда был всего один корабль, а мы ждем десятка три, и все пройдут через тебя, — проинформировал старший суперкарго, после чего накинул самую малость: — Хорошо, по пятнадцать с фунта.

Сошлись на двадцати центах, и только потому, что у меня были планы на фирму «Рассел и Ко». После чего по моему требованию на грот-мачте подняли самый большой американский флаг, висевший ранее на кормовом флагштоке. Через час пригребли танка и купили тридцать мешков, заплатив недавно отлитыми серебряными «копытами». Наверное, взяли кредит. Поскольку основным их бизнесом было обслуживание экипажей, не вызывали подозрения у соглядатаев, которые наверняка были на лодках, вертевшихся неподалеку. Как обычно, танка простояли до сумерек, после чего погребли в сторону своей бухты.