Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 42

— На чем воевал? — первым делом спросил он.

— Двадцать один боевой вылет на «Пе-2» и тридцать семь на «Ил-2», — ответил я.

— Если на «Пешке» летал, значит, с любым тяжелым самолетом справишься! — радостно сделал он вывод. — На истребителях приходилось?

— На «Ишачке», но только учебные полеты, — сообщил я.

— Совсем хорошо! — продолжил радоваться полковник Мазурук. — Мы перегоняем бомбардировщики «А-20» и истребители «П-40». Слышал о таких?

— Никак нет! — отчеканил я.

— Английский язык знаешь? — без всякой надежды задал он вопрос.

— Так точно! — выдал я.

— Что, знаешь⁈ — удивленно переспросил начальник перегонной трассы.

— Говорю свободно, в том числе обо всем, что связано с самолетами. Я учился в аэроклубе параллельно с занятиями в университете. Попросил преподавателя подобрать мне слова по этой теме, — дал я расширенный ответ.

— А-а, если ты в университете учился, тогда понятно! — нашел он решение головоломки. — Значит так, забираю тебя из Пятого перегонного полка, полетишь со мной в Фэрбанкс. Командиру твоего полка майору Матюшкину я сам скажу.

— Есть! — коротко произношу я, стараясь не показать, что именно этого и хотел. — Когда вылет?

— Где-то дней через пять, может, больше. Как пригонят американские самолеты, полетим с экипажами в обратную сторону, — рассказал он.

Выход в город был для меня свободный, поэтому отправился на ознакомительную прогулку. Первое, что напрягало — приходилось постоянно отдавать честь, потому что военных здесь, как мне показалось, больше, чем на фронте, где этим не заморачиваются. Зато виды на Енисей и горы здесь шикарные.

Увидел по пути ателье по пошиву одежды. Зашел. Возле входа была высокий кассовый аппарат, за которым сидела невыразительная девчушка лет семнадцати, вся такая радостно-восхищенная, какими бывают в промежутке между окончанием школы и замужеством, если он не затягивается. Рядом с ней на стене висели образцы тканей, всего пять, ситец женских расцветок, причем удивительно некрасивых. Надо было постараться, чтобы так нелепо подобрать цвета и создать такие дурацкие узоры. Хотя в начале двадцать первого века пошли бы на «ура!». В то время, чем долбанутее была одежда, тем современней. В противоположной от входа стене были две двери, обе закрытые.

Обменявшись приветствиями, я спросил:

— Можно у вас заказать парадную военную лётную форму — френч и брюки навыпуск?

— Военную? — переспросила восхищенная девчушка и позвала громко: — Яков Соломонович!

Портной был старым седым ашкенази с печальным взглядом, каких много встречал в предыдущую эпоху. Тогда причиной невзгод были неудовлетворенная во всех отношениях жена и бестолковые дети, а сейчас, как понимаю, добавилось еще и безденежье.

— Я вам сделаю мундир, в каком вы будете выглядеть генералом, но принесите материал. У нас такого нет. У нас ничего теперь нет. У нас только на подкладку осталось. Шьем из того, что даст заказчик, а он не дает ничего, — многословно обрисовал он ситуацию.

— А где можно купить? На базаре? — поинтересовался я.

— И на базаре тоже. На базаре есть всё, но не всегда. Сперва зайдите в «Военторг». Он дальше по улице, в универмаге на втором этаже. Там иногда бывает шикарный материал только для военных. Вам продадут, вы же офицер-летчик, — ответил он.

— Быстро сошьете? — спросил я.

— За четыре дня, но вам, как военному, за три, — ответил портной.

Универмаг выглядел нарядным и пустым. Женщины-продавцы от скуки, наверное, понавырезали из оберточной бумаги снежинок, ленточек, елочных игрушек и развесили на пустых полках, хотя до Нового года почти месяц. На второй этаж вела широкая лестница с массивными, деревянными, покрытыми лаком перилами, по которым только и съезжать. Предполагаю, что детвора ходит сюда именно для этого, а ее гоняют. В отделе «Военторг» товаров имелось много, несмотря или потому, что война. Продавцом была пухлая сладкая сорокалетняя женщина с ярко накрашенными и увеличенными до смешного губами и двумя широкими черными дугами нарисованных бровей — мечта бездарного поэта. Увидев меня, она разомлела заранее. Увидев ее, я подумал, не зайти ли завтра? Может, другая будет работать? Времени было в обрез, поэтому бросился в сладкий омут с головой.

— Конечно, есть! Темно-синий габардин, артикул сто двадцать пять, по цене сто семьдесят рублей за метр, — заулыбавшись, ответила она на вопрос о наличии материала на летную парадную форму.

Я купил четыре метра и три метра черного сатина на подкладку на френч и брюки, три белые рубашки, черный галстук, черные хлопчатобумажные носки, майки, трусы, черные кожаные ботинки, петлицы, нарукавные нашивки, «шпалы» капитанские, шнуры на канты, звездочку на пилотку. Для оформления покупки пришлось предъявить военный билет, данные из которого были переписаны в специальную книгу типа амбарной с указанием даты и наименования товара, количества и цены. Обратил внимание, что заполнены графы были так, что можно еще что-нибудь вписать. Мне без разницы. Пусть женщина заработает пару рублей на перепродаже дефицитного товара. Пока она графоманила и заодно химичила, сходил в другой отдел, купил вместительный черный фибровый (из прессованного картона) чемодан с двумя замками, куда и сложил покупки, расписавшись за них в «амбарной» книге. Увидев, сколько у меня денег, сладкая женщина мечтательно вздохнула и потупила заблестевшие глаза.

Оставил у нее чемодан с покупками, заглянул в ювелирный отдел. В нем тоже всего было много. Думал, потому, что у людей денег нет, а цены впечатляющие, но оказалось, что при покупке дорогих изделий надо предъявить документ, удостоверяющий личность, чтобы проверили, откуда у тебя такие деньги. У меня в финансовом плане тайн от советской власти нет. Последние месяцы зарплата была тысяча сто рублей. Плюс доплаты за награды, вылеты со «сталинским нарядом», за сбитые самолеты, каждые десять вылетов…

Продавцом была пожилая женщина с выражением смирения на лице. Она больше не ждала от жизни ничего хорошего.

— Скоро в отпуск поеду. Хочу сделать своей невесте подарок. Что-нибудь эдакое, очень дорогое, чтобы ни у кого такого не было, — изобразил я влюбленного павиана.

Продавец кивнула и достала из сейфа красную коробочку, внутри которой на черной материи лежало золотое колье с девятью бриллиантами. Камешки были маленькие и, неверное, не лучшего качества, но и цена всего-то девятнадцать тысяч триста рублей, о чем меня сразу предупредили. До революции такое украшение стоило в два раза дешевле, но рубль был раз в десять крепче, так что не прогадаю.

— Ух, ты! — воскликнул я, как положено советскому лоху. — Беру!

На оставшиеся деньги купил два обручальных кольца семьсот пятидесятой пробы, широкое для невесты, померив на мизинце («Вроде это подойдет») и поуже для себя, и перстенек пятьсот восемьдесят пятой пробы с маленьким изумрудом.

Когда расстегнул шинель, доставая военный билет из кармана гимнастерки, продавец увидела награды и произнесла печально:

— У меня сын погиб на фронте. Артиллеристом был.

— Земля ему пухом! — произнес я и. как бы оправдываясь, что живой, сообщил: — Крайние два боевых вылета сделал неделю назад.

— Храни тебя бог! — не по-советски пожелала женщина.

Я вернулся в ателье, где заказал однобортный френч с открытыми лацканами и отложным воротником, брюки навыпуск и пилотку из остатков материала. Когда снял шинель, чтобы меня обмеряли, и продемонстрировал награды, девчушка на кассе приоткрыла ротик от удивления и восторга. На ее невысоком лобике появилась бегущая строка: «Я вся твоя, только позови!». Сделал вид, что не умею читать.

Фэрнбанкс — забытый богом городишко в заднице Аляски, основанный во время золотой лихорадки в начале двадцатого века. Он не дотянул градуса полтора до Полярного круга. Климат сухой, холодный. Жителей тысячи три с половиной, из которых значительную часть составляют военные. Аэродром находится на юго-западной окраине. Рядом с ним нас и поселили в деревянных трехкомнатных домишках с туалетом и душем по четыре человека в каждой комнате. Питались в столовой вместе с американцами, правда, наши всегда сидели особняком. Берешь поднос и идешь вдоль раздатчиков-женщин, которые выдают тебе порцию. Обычно есть выбор из двух-трех блюд. Нашим накладывают больше, компенсируя отсутствие хлеба. Янки едят его мало, в основном в виде бутербродов.