Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 41

— Расслабься, Боря. Если бы я был стукачом, ты бы уже давно сосны пилил, — сказал я.

— Откуда ты знаешь про отца? — тихо спросил он.

— Моя мама после гимназии, в семнадцатом году, устроилась секретаршей к твоему деду, и твой папаша приударял за ней, обещал развестись с женой и увезти во Францию, — придумал я. — Маман, когда выпивала немного чересчур, любила помечтать, как сложилась бы ее житуха во Франции.

— Так вот кого проклинала моя мама! — повеселев, произнес он. — Как-то подслушал ее разговор с подругой. Жаловалась на какую-то молодую стерву, которая хочет мужа увести.

— Не увела и во Францию не попала. Вышла замуж за бывшего военного летчика, который через семь лет, заступившись за незнакомую женщину, погиб от ножа грабителя, — продолжил я сочинять.

— Значит, мы с тобой почти родственники, — иронично сделал вывод Боря Пивенштейн.

— Да, братья по несчастью, — поддержал я. — Так что не ной, что ты неудачник, а соберись и в бой. Летай, как Кириллов, только по своим не бей. С задним стрелком не так опасно, как было раньше. Десять, может, пятнадцать вылетов — и вернешься на прежнюю должность. Долго подполковника в командирах эскадрильи держать не будут.

— Утешил! — повеселев, молвил он. — А то я совсем раскис.

— Подарю тебе трофейный автомат «МП-40». Вроде бы, как талисман работает: подолгу в ремонте стою, — предложил я.

— Не откажусь, — сразу согласился Боря Пивенштейн.

На следующий день подморозило, тучи разошлись. До обеда сделали два боевых вылета. В первый раз бомбили во второй раз аэродром Питомник. По ночам на него прилетают транспортные самолеты, привозят припасы и увозят раненых. Лучше было бы совершить налет ночью, но погода сейчас меняется быстро, да и опыта ночных полетов нет ни у кого в нашем полку. Самолетов осталось мало, решили не рисковать.

Во время второго вылета отработали мелкими осколочными бомбами по отступающим румынам. Это наша любимая цель. Изгалялись над ними долго, со вкусом, пока снаряды и патроны не кончились. Домой летели под низкими темными облаками, из которых начали падать снежинки.

К ночи потеплело, повалил снег. Утром было плюс восемь, и взлетная полоса превратилась в кашу из снега и грязи, даже истребители застревали. Летчики целыми днями валяли дурака. Кое-кто — дурочку.

Подсохло только к двадцать восьмому ноября. С утра командир полка объявил нам, что полетов не будет, но чтобы готовились на завтра, если опять не пойдет снег. Я вернулся в землянку, завалился на верхнем ярусе, чтобы никто не мешал отоспаться после увлекательной ночи. Там меня и нашел посыльный из штаба.

Подполковник Пивенштейн передавал дела штурману полка Метелкину. Процесс сводился к фразе «Ты и сам знаешь, где что лежит».

— Собирайся, поедешь со мной в Ленинск. Пришел приказ отправить тебя в Куйбышев. За новым самолетом, наверное, — сказал мне бывший командир полка.

Не зря я так бурно провел ночь. Видимо, моя чуткая задница, или Любашина чуткая передница, или обе одновременно почувствовали, что предстоит разлука. Я зашел в лазарет, сообщил пренеприятнейшее известие, заверил, что скоро вернусь, после чего отправился в землянку, чтобы переодеться в «пасхальную» гимнастерку с наградами и упаковать вещички. Сейчас встречают и провожают по наградам.

Поехали на грузовике, который привез продукты в нашу столовую. Мне там выдали паек на сутки: три банки тушенки (одна в обмен на две сгущенки, которую я не употребляю), две плитки шоколада, две пачки галет. Боря Пивенштейн мог ехать в кабине рядом с водителем, но предпочел забраться ко мне в кузов, где мы расстелили на дне у кабины одну часть брезента, а второй накрылись. Всю дорогу болтали. В основном я слушал его истории из босяцкого детства, как тырил мелочь по карманам в трамвае и на Привозе.

— Иногда мне кажется, что это был самый лучший период в моей жизни, — поделился он. — По крайней мере, он был честным, не надо было ничего ни от кого скрывать. Корешам было без разницы, кем были мои родители до революции.

Водитель грузовика подвез нас до аэродрома, который был с бетонной взлетной полосой и большим количеством двухэтажных каменных зданий. Дежурный офицер — лейтенант лет девятнадцати с синими петлицами, но явно не летчик — ознакомился с нашими документами, сверился со своим списком и объявил, что грузовой самолет «Ли-2» полетит в Куйбышев через два часа, а посыльный «По-2» на Астрахань, возле которой базировался Пятьсот четвертый штурмовой авиационный полк, вот-вот должен отправиться, поспешите.

Летчиком на «кукурузнике» был восемнадцатилетний выпускник аэроклуба, которого по каким-то причинам не взяли в военную летную школу. Может быть, родители блатные. Сейчас многие старшие офицеры и гражданские руководители устраивают своих детишек на посыльные самолеты. С одной стороны дитятко как бы в действующей армии, на фронте, а с другой опасности не больше, чем в гражданской авиации. Он с удовольствием уступил штурвал товарищу подполковнику. Мы попрощались с Борей, пожелали друг другу удачи.

Я вылетел через полтора часа на грузовом «Ли-2», расположившись на откидном дюралевом, жестком сиденье. Ни официантки, ни туалета. Зато можно заглянуть в кабину к летчикам, поболтать. Я их особо не напрягал, потому что лететь было всего часа полтора.

По прибытию я вместе с летчиками подошел в диспетчерскую, где важный старший лейтенант, ознакомившись с моими документами, сверился со списком и заявил, глянув на часы:

— Вылетаете через час семнадцать на «Пс-84» в Красноярск.

— Какой еще Красноярск⁈ Я прилетел сюда за новым самолетом! — возмутился я.

— Товарищ капитан, у меня приказ, вот смотрите, — показал он мне список, отпечатанный на машинке. — Вот ваша фамилия под номером четыре. Это список следующих в Красноярск в распоряжение Первой перегонной авиадивизии.

Я решил, что получу какой-нибудь самолет, перегнанный из США. Не читал и не слышал, чтобы у американцев были штурмовики типа «Ил-2». Значит, опять буду летать на бомбардировщике, скорее всего, пикирующем. Как догадываюсь, это военный врач первого ранга Морозов выхлопотал мне через своего отца новое место службы, где больше шансов дожить до победы.

Город Красноярск жил спокойной мирной жизнью. Если бы не карточная система и пустые продуктовые магазины, ничего бы не указывало на войну. Здесь уже зима со снегом и морозами. Воздух сухой, резкий, первое время обжигал легкие. Меня поселили в трехэтажной казарме в левом крыле второго этажа в комнате на восемь человек. Железная койка, тумбочка, один небольшой стол и три стула на всех. Возле двери прибита к стене деревянная вешалка с колышками для верхней одежды и верхней полкой для головных уборов. Моими соседями были выпускники военных училищ, младшие лейтенанты. Только у одного были пять боевых ночных вылетов вторым пилотом на тяжелом бомбардировщике «ТБ-3». В правом крыле обитали офицеры аэродрома. На третьем этаже жили курсанты Харьковской военной летной школы, эвакуированной сюда в прошлом году. На первом были служебные кабинеты и кладовые и комнаты для старших командиров. Столовая в соседнем здании на первом этаже, а на втором жили официантки, повара, посудомойки, уборщицы… Туда из нашего здания ходили сутки напролет. Там кого-то из них привечали. Женихи-летчики — товар востребованный. Не знаю, как до Красноярска добрались слухи обо мне, вроде, никому ничего не рассказывал, но уже на второй день все официантки знали, что оказался в Красноярске потому, что спал с женой подполковника, сына генерал-лейтенанта, и строили мне глазки. Раз замужняя женщина променяла старшего офицера на младшего, значит, что-то во мне есть. Что именно, поняли в первый же день, когда я пришел на обед при параде. Семь орденов и медаль — такое здесь пока в диковинку.

В таком же виде прибыл к начальнику Красноярской перегонной трассы полковнику Мазуруку. Ему тридцать шесть лет. Лицо неглупое, но и умным не назовешь. Как-то по нему сразу было видно, что плохо образован. Пять лет назад стал Героем Советского Союза за высадку с транспортного «ТБ-3» на льдину научной дрейфующей станции «Северный полюс-1».