Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 40

Вернувшись на аэродром, не забираю сагайдак из кабины, приказываю снарядить самолет по-новой. Вражеские истребители не летают, зениток у отступающих румын нет, так что сделаем как можно больше вылетов, о чем и сказал командиру полка, который был в штабной землянке один.

— Давай-давай, делай цифры себе и нам! — пожелал подполковник Пивенштейн.

Второй раз отбомбились западнее и тоже по румынам. Отважные вояки уматывали в сторону реки Дон, до которого оставалось еще километров пятьдесят-шестьдесят. Закидали их бомбами, добавили реактивными снарядами и из пушек и пулеметов. На фото наша работа будет выглядеть шикарно: белый снег, черные воронки, коричневатые тела в разных позах…

Я собирался совершить и третий за день боевой вылет, сказал об этом Аникеичу, но механик сообщил:

— Вылеты запрещены. Кто-то по нашим ударил, разбираются.

В нашем штабе сидел только сержант-связист у телефона, который сказал:

— Иди в столовую, там все.

До обеда оставалось с полчаса, но столы не накрыты. За ближними от входной двери сидели командир, начальники штаба и особого отдела полка, начальник особого отдела дивизии, майор, и какой-то капитан с малиновыми петлицами НКВД. Они рассматривали фотографии. Чуть поодаль стоял побледневший от страха фотометрист, который, видимо, проявил и отпечатал снимки.

Я доложил по форме об успешном выполнении боевого задания.

— Капитан Изюмов у нас… — произнес начальник особого отдела дивизии и заглянул в список.

— Командир Второй эскадрильи, четыре самолета, — подсказал подполковник Пивенштейн упавшим голосом.

Ни разу не видел Борю таким перепуганным.

— Свободен! — коротко бросил майор.

— Есть! — произнес я, развернулся через левое плечо, вышел из столовой, тормознувшись возле крыльца.

Там стояли летчики и техники из нашего полка. Обычно минут за пятнадцать до обеда самые голодные подтягиваются к столовой, чтобы зайти сразу, как откроют дверь, запертую, пока официантки не накроют на столы.

— Что случилось? — спросил я.

— Звено из трех «Горбатых» ударило по нашей механизированной колонне. Два танка, несколько машин и с сотню солдат, — ответил командир авиаремонтной мастерской, пожилой мужичок, похожий на дотошного бухгалтера, который, почти не отлучаясь с рабочего места, узнавал все новости первым и, как предполагаю, фиксировал в личном журнале.

По три самолета в строю сегодня было в Первой и Третьей эскадрильях нашего полка. Возможно, и в других штурмовых полках были сегодня вылеты тремя бортами, так что переживать рано, хотя настроение сразу испортилось. У меня появилось предположение, что это Армен Айриев, благодаря географическому кретинизму, вышел не туда. К счастью, ошибся.

— Пойдем обедать, столовую открыли, — позвал заглянувший в земляку лейтенант Зайцев.

— Что, не наши прокозлились? — спросил я.

— Наши. Старлея Кириллова арестовали, — ответил он.

Позже выяснилось, что этот тип предпочитал брать бомбы с замедленными взрывателями и на бреющем полете скидывать на первого, кто попадется, а не туда, куда приказали. Так по нему труднее попасть зениткам и перехватить вражеским истребителям. Проскочил, разгрузившись по-быстрому, на обратном пути сфоткал — и домой. Боевой вылет совершен, ущерб какой-никакой нанесен, а риск сведен к минимуму. За это его и поперли из предыдущего полка.

53

Два дня была нелетная погода, шел снег с короткими перерывами. На третий распогодилось. К тому времени отремонтировали еще один самолет моей эскадрильи, вылетели впятером. По данным разведки в районе хутора Большая Россошка немцы формирует танковый кулак для прорыва окружения. Приказано найти и уничтожить.

— Только будьте внимательны, убедитесь, что это немцы, — напомнил командир полка, который в последнее время ходит снулый.

Ясно, что наказанием одного лишь командира эскадрильи старшего лейтенанта Кириллова разбор происшествия не закончится. В СССР главная обязанность руководителя любого уровня — сесть, если во вверенном ему подразделении (предприятии) случится что-нибудь. Виновен или нет — не важно. Иначе полетит голова у руководителя уровнем выше. Так что и о присвоении названия «гвардейская» тоже можно забыть, как и о наградах личному составу.

Части, собранные для прорыва окружения мы нашли быстро. Точнее, они нас нашли первыми, открыв огонь из передвижных зениток, включая восьмидесятивосьмимиллиметровые, которых, по моему мнению, всех вместе было больше, чем танков и бронетранспортеров, которые они прикрывали. Техника вся была покрашена в белый цвет, сливалась с местностью. Стояли кривыми рядами, образуя широкий прямоугольник. Не начни зенитки стрелять по нам, проскочили бы мимо, а потом еще долго искали, если бы вообще нашли. Я развернулся, приказал перестроиться широким клином. Цель площадная, хватит всем. Зашли на высоте триста метров, отстреляли реактивные снаряды, скинули «сотки». На обратном пути отработали из пушек и пулеметов и на той же высоте полетели на аэродром, потому что для «худых» погода нелетная.

По возвращению быстро перезаправились и полетели еще раз. На том месте, где во время предыдущего налета стояла немецкая бронетехника, горели и дымились более двух десятков единиц. Мой стрелок сделал фото. Командир полка сравнит с предыдущими и выберет, какое показать начальству для отчета о проделанной работе.

Догнали части прорыва на марше рядом с линией фронта. Мы перестроились в линию и на малой высоте, чтобы не промахнуться, отработали 'РС-132. После разворота и подъема на высоту четыреста метров спикировали под углом градусов тридцать, скинули ФАБ-100. Далее два захода со стрельбой из пушек и пулеметов и фиксированием нанесенного урона. Как минимум, еще двадцать единиц бронетехники подожгли.

На аэродром вернулись к концу обеда. Первым делом отправились в столовую, а не в штаб. Доклад подождет. Наши пайки, конечно, никто не съест, но, чем позже придем, тем холоднее будет пища.

Столовая была почти пустая. За столом старшего комсостава сидел подполковник Пивенштейн, пил в одно рыло компот. Заметив меня, позвал за свой стол. Официантка на сером алюминиевом подносе перенесла туда мои тарелки и два стакана: в одном сто грамм коньяка, в другом компот.

— Добавлю? — предложил командир полка, показав опустошенную на две третибутылку коньяка.

— Наливай, — согласился я, потому что погода испортилась, больше не полетим.

Он разлил содержимое бутылки на двоих, поставив пустую на пол у ножки стола.

— За победу! — как-то безрадостно предложил он и махнул полстакана, не закусив, хотя я придвинул к нему свою тарелку с макаронами и жареной треской, порядком мне надоевшие.

Я выпил треть, проглотил пару ложек жиденькой ухи с картошкой и спросил:

— Что случилось?

— Меня переводят в Пятьсот четвертый полк командиром эскадрильи, — ответил он.

— Не объявили врагом народа — уже хорошо. Сделаешь десять вылетов, как положено штрафнику, и опять станешь командиром полка, — подбадриваю я.

— Для меня это смертный приговор. Я не такой фартовый, как вы с Арменом, меня быстро собьют, — печально произнес он.

— Вот только мне не ной, что ты не фартовый, — тихо начал я. — Когда ты мне рассказал, как малолеткой проскочил мимо тюрьмы и сумел поступить в летное училище, я сразу понял, что ты очень везучий.

— Особенно мне повезло с Каманиным! — саркастично молвил Боря Пивенштейн.

— А тебе не приходило в голову, что он тебе жизнь спас? — полюбопытствовал я.

— Неужели⁈ — продолжил он тем же тоном.

— Да, — подтвердил я. — Если бы ты стал Героем Советского Союза, известной личностью, к тебе бы многие присмотрелись внимательнее, и кто-нибудь вспомнил бы твоего отца, выпускника химического отделения Императорского Новороссийского университета, и твоего деда, владельца химического завода по производству красок. Так что скажи спасибо этому подонку.

Сарказм сменился страхом, даже черная щетина затопорщилась на побледневшем лице.