Мне уже не больно (СИ) - "Dru M". Страница 21

Говорит об этом так спокойно, будто речь идет не о связи двух парней, а о походе в продуктовый магазин. Внешне я спокоен, но внутри диким боем заходится сердце, разгоняя по организму кровь раза в полтора быстрее обычного.

— Собственнические чувства он испытывает, — вздыхаю, отбрасывая упавшие на глаза слегка завившиеся от влажности пряди.

Пытаюсь с отрезвляющей рациональностью отрицать волнительное напряжение, повисшее между нами. Но очевидность происходящего отметает все доводы недоверчивого рассудка.

Никита легко согласился на поездку вдвоем. Он соврал Ульяне, что едет со мной за город. Он спрашивал о Громове, и неконтролируемые эмоции во взгляде и поджатые губы ясно показали его раздражение при мысли о том, что между нами с Димой еще что-то может быть.

Выдох получается неровным.

— А что, ты ревнуешь?

Ресницы Никиты трепещут, когда он опускает взгляд на лежащие на бедрах руки. Его губы приоткрываются, будто ему мучительно не хватает воздуха, или он хочет слабо возразить, но не решается заговорить. Потому что я прекрасно знаю — в таком случае дрожь в его голосе все скажет за него.

Притяжение между нами с самого начала было взаимным.

Необъяснимое, но такое мощное, что противиться ему невозможно.

Я поднимаюсь, опираясь руками о поручни его коляски, и наклоняюсь над ним, хрипло веля:

— Посмотри на меня.

Он медленно приподнимает голову, ожидающе глядя в ответ, и тогда я подаюсь еще ближе, невесомо провожу носом по его щеке и касаюсь губами его сухих обветренных губ. Никита не сопротивляется, позволяя мне это, позволяя приникнуть ближе и углубить поцелуй, забыться в стуке собственного сердца, отдающемся во всем теле.

Мы знаем друг друга от силы неделю.

Никита так неожиданно ворвался в мою жизнь. Один нечаянный взгляд на уроке, один разговор по душам в ресторане, который плавно отдалил нас от Романова и Антона, сидевших там же. Несмелые улыбки, звонок посреди ночи. Голос, который прогонял чувство одиночества и закостенелой тоски. Поход в кино. Общество другого человека, которое впервые не тяготило. Время, проведенное вместе, которое отчаянно хотелось продлить.

Никита отстраняется, с трудом переводя дыхание.

Я смотрю в его шальные глаза и на раскрасневшиеся влажные от моей слюны губы.

— Ого, — только и говорит он. — Это классно… — смущается от пристального взгляда и поясняет тихо: — Ну, с тобой целоваться.

Хрипло смеюсь, целуя его еще раз, но на этот раз быстро и невесомо. Никита тянется ближе, стремясь вернуть и продлить поцелуй, но я нехотя отстраняюсь. Надо взять себя в руки.

— Мне нужно пожарить мясо, — чего мне хочется в последнюю очередь, так это есть, но я все еще помню, как голоден Никита.

— Какое мяс… Черт, точно.

Он рассеянно переводит взгляд на мангал, в котором уже образовались угли. Чешет кончик носа в привычном для себя жесте и кивает.

Иду к мангалу и устанавливаю все шампуры. Кочергой ворочаю угли, сгоняя их все в кучку, чтобы свинина быстрее прожарилась. Почти не замечаю, как готовлю шашлык. Как Марта приносит пледы, вино, посуду, тарелки с гарниром и салатами, тоже.

— У меня сейчас такое чувство, будто я родился для того, чтобы поесть этот шашлык, — на полном серьезе заявляет Никита, облизываясь как кот, пока я снимаю горячее мясо в глубокую тарелку. Закончив с этим, расстилаю на скамье большой пушистый плед, подхожу к Никите и поднимаю его на руки. А он довольно тяжелый: одна мышечная масса бывшего спортсмена чего стоит. — Эй, подожди, ты чего?

Переношу его к скамье и осторожно опускаю, тут же закутывая в свободный конец пледа как в шерстяной кокон. Никита смотрит на меня с обиженным выражением, а я только смеюсь, устраиваясь рядом и накидывая второй плед себе на ноги.

— Больше не носи меня на руках, — бормочет он невнятно, пока я накладываю ему на тарелку мясо и овощной салат.

— Это еще почему?

— Я тяжелый. И вообще, сам факт здорово смущает.

— Так, — ставлю ближе бокалы и разливаю по ним вино. Постепенно смеркается, и срабатывает автоматическая система освещения. Загораются фонарики вдоль дорожек и на площадке возле мангала, хотя последние солнечные лучи еще касаются верхушек деревьев. — Первым правилом было не считать мои деньги. Вторым будет безропотно позволять носить себя на руках.

— Да что вы говорите, ваше высочество! — он ерзает, пытаясь пихнуть меня в бок, но плед смазывает силу тычка.

Весело фыркаю и пробую шашлык. То ли на свежем воздухе я нагулял аппетит, то ли мясо хорошо промариновалось и прожарилось. Судя по тому, как Никита набрасывается на шашлык, уплетая его за обе щеки, все сразу.

Мы едим, болтаем о всякой ерунде, о баскетболе, ландшафтном дизайне и Звездных войнах. Целуемся. Пьем белое полусладкое вино, точно такое же, как тогда, в ресторане. Курим и снова лениво целуемся.

— Никит, — спрашиваю, пристраивая его голову у себя на плече. Марта принесла нам мятный чай, который приятно согревает вкупе с теплом пледов. — Почему ты так легко все воспринял? Я-то, как ты мог догадаться, давно понял, что другой.

— А я и не воспринял легко, — спокойно отвечает он, откусывая от печенья. — Я все еще как в тумане, с трудом верю, что происходящее реально. Но у меня есть друг… — он запинается на секунду, — который встречается с парнем. Я долго размышлял об этом, и, в конце концов, понял, что не вижу в подобной связи ничего необычного. А когда я встретился с тобой… Не знаю, это и вовсе стало казаться простым и само собой разумеющимся.

Он приподнимает голову, чтобы серьезно заглянуть мне в глаза.

— Я не рассчитывал, что все произойдет так быстро. Наверное, мне надо будет еще подумать… о ситуации в целом. Я ведь солгал Ульяне и не говорил ей о тебе, а мы с ней шли к тому, чтобы начать отношения, понимаешь?

— Понимаю, — легонько целую его, собираю крошки печенья с ямки на его подбородке. С тоской думаю о том, что после выходных у меня не будет возможности так часто напоминать себе упругую мягкость его податливых губ. — Но сейчас можно отложить эти мысли. Можно просто наслаждаться моментом, верно?

— Верно.

На этот раз он целует меня сам.

*

Переношу его сумку в свою спальню и кладу в кресло у окна. Сейчас, на волне набравшего обороты максимализма влюбленности, я решаю, что умру, если мы будем спать в разных кроватях. Никита без труда закатывает коляску через широкий проем, с любопытством оглядывает просторную светлую спальню, замечает дверь, ведущую в ванную комнату, и еще одну небольшую — в гардеробную.

— Давай я скажу это сейчас, чтобы не пришлось краснеть потом, — рассудительно заявляет Никита, складывая руки на груди. — В этот раз я точно не готов пойти дальше поцелуев.

— Само собой, — я раскрываю его сумку, медикаменты переставляю на тумбочку, чтобы были в случае чего у меня под рукой. Одежду перекладываю в верхний ящик дубового комода. Оглядываюсь, замечая напряжение, вновь отметившееся в никитином взгляде. — Слушай, а ведь у тебя…

— Да, с чувствительностью у меня все в порядке, — хоть он и старается говорить невозмутимо, щеки тут же краснеют. Я весело усмехаюсь. — И не надо так смотреть! Ты ведь об этом хотел спросить?

— Об этом. Но я честно не буду ничего предпринимать.

— А прислуга ничего не подумает о том, что мы ляжем в одну кровать? — обеспокоенно уточняет он. Беспечно отмахиваюсь:

— Они привыкли.

Не сразу понимаю, что только что сморозил. Но Никита тут же подозрительно сощуривается, повторяя вкрадчиво:

— Привыкли, говоришь?

— Я имел в виду, они привыкли к тому, что я горазд на выходки и разные нестандартные решения, — спокойно выдерживаю его взгляд и лукаво улыбаюсь. — А не то, о чем ты подумал, — выдерживаю недолгую паузу и добавляю уже серьезнее: — Я ни с кем не спал просто так раньше. И после секса не любил, когда кто-то оставался в моей кровати.

— О, — Никита тянется почесать кончик носа. Обдумывает сказанное.

Я разбираю кровать, потом отхожу, чтобы притащить еще подушек и второе одеяло.