Солнечная буря - Ларссон Оса. Страница 49

«Боже мой, как я выгляжу! — подумала Ребекка, когда машина вырулила на извилистую дорогу, ведущую в город. — Если бы у меня было лишних полчаса, чтобы принять душ и напялить что-нибудь другое!»

Путь в город она уже выучила. Теперь ей не приходилось полностью сосредотачивать внимание на дороге, и мысли невольно улетели куда-то вдаль.

Ребекка лежит на кровати, положив руки на живот.

«Все оказалось не так страшно, — говорит она себе. — И теперь все позади».

Незнакомые люди в белом с мягкими безликими руками.

«Добрый день, Ребекка, я только введу в вену иглу для капельницы». Холодный кусок ваты прикасается к коже, пальцы у медсестры тоже холодные — возможно, она улучила минутку и выскочила на балкон покурить на весеннем солнце. «Будет легкий укол. Вот так, все готово».

Она лежала и смотрела на солнце, которое заливало своими лучами снег и делало мир за окнами почти невыносимо светлым. Счастье влилось прямо в вену через пластмассовую трубочку. Все тяжелое и горькое утекло прочь, и вскоре пришли двое в белом и закатили ее в операционный зал.

Это было вчера утром. А теперь она лежит тут и чувствует жгучую боль в животе. Она приняла несколько таблеток «Альведона», но он не помогает. Ее бьет озноб. Может быть, если принять горячий душ, она согреется. И спазм в животе отпустит.

Когда она стоит под душем, из нее начинает литься кровь со сгустками. Она с ужасом смотрит, как красный поток стекает по ногам.

Ей приходится вернуться в больницу. Ей снова ставят капельницу и оставляют переночевать в отделении.

— Ничего опасного, — заверяет медсестра, увидев сжатые губы Ребекки. — Иногда случается, что аборт ведет к инфекции. Это не связано с плохой гигиеной, здесь нет твоей вины. Тебе назначили антибиотики, и теперь все будет в порядке.

Ребекка пытается ответить на улыбку, но вместо этого ее лицо искажает странная гримаса.

«Это не кара, — говорит она себе. — Он не такой. Он не карает».

21 февраля в 10.25 суд принял решение об аресте Санны Страндгорд по подозрению в убийстве ее брата Виктора Страндгорда. Журналисты из газет и с телевидения вцепились в это решение, как стая голодных волков. Когда исполняющий обязанности главного прокурора Карл фон Пост выступал перед представителями средств массовой информации, коридор перед залом суда освещали бесчисленные вспышки фотокамер и прожекторы.

Ребекка Мартинссон стояла вместе с Санной в караульном помещении возле зала суда. Два охранника ждали, чтобы забрать Санну в машину для транспортировки заключенных и отвезти ее обратно в полицейское управление.

— Разумеется, мы обжалуем это решение, — заявила Ребекка.

Санна рассеянно вертела в пальцах локон.

— Боже мой, как этот парень, который вел протокол, смотрел на меня, — сказала она. — Ты обратила внимание?

— Ты хочешь, чтобы я обжаловала решение от твоего имени, или как?

— Он смотрел на меня так, словно мы давно знакомы, но я его не знаю.

Ребекка щелкнула замком своего портфеля.

— Санна, тебя подозревают в убийстве. Все в этом зале смотрели на тебя. Подавать мне обжалование решения или нет?

— Ну да, конечно, — кивнула Санна и посмотрела на охранников. — Ну что, поехали?

Когда они ушли, Ребекка осталась стоять, глядя на выход в сторону парковки. Позади нее открылась дверь зала. Обернувшись, она поймала на себе внимательный взгляд Анны-Марии Меллы.

— Ну, как дела? — спросила та.

— Так себе, — Ребекка скорчила гримасу. — А вы как себя чувствуете?

— Да так… Так себе.

Анна-Мария опустилась на стул, потянула за молнию на своем огромном пуховике и освободила живот. Затем стащила вязаную бело-серую шапочку и даже не поправила волосы.

— Скажу честно — очень хочется снова стать человеком.

— Стать человеком — в каком смысле? — с улыбкой спросила Ребекка.

— Класть за губу жевательный табак и пить кофе, как все нормальные люди, — рассмеялась Анна-Мария.

В дверях появился парень лет двадцати, с блокнотом в руке.

— Ребекка Мартинссон? — спросил он. — У вас есть минутка?

— Чуть позже, — любезно ответила Анна-Мария.

Потом встала, подошла к двери и закрыла ее.

— Мы собираемся допросить дочерей Санны, — сказала Анна-Мария без обиняков, снова усевшись на стул.

— Но ведь… о боже, это шутка? — простонала Ребекка. — Они же ничего не знают. Они мирно спали в своих кроватях, когда его убили. Неужели этот… неужели господин фон Пост будет применять свою тактику ведения допроса к двум девочкам одиннадцати и четырех лет от роду? Кто потом будет приводить их в чувство? Вы?

Анна-Мария откинулась на стуле и прижала руку к животу прямо под ребрами.

— Я понимаю, что вы возмущены тем, как он разговаривал с Санной…

— А вы не возмущены?

— Но я обещаю, что допрос девочек будет проведен наиболее щадящим образом. При этом будет присутствовать детский психиатр.

— Зачем? — спросила Ребекка. — Зачем нужно их допрашивать?

— Думаю, вы прекрасно понимаете, что у нас нет другого выхода. Орудие убийства обнаружено в квартире Санны, но технически привязать его к ней невозможно. Второе орудие мы так и не нашли, то есть у нас имеются только косвенные улики. Санна рассказала, что Сара была с ней, когда она обнаружила Виктора, а Лова спала тем временем в санках. Может быть, девочки видели нечто важное.

— Например, как их мама убивала Виктора — вы это имеете в виду?

— Такую возможность мы и должны исключить при расследовании, — сухо ответила Анна-Мария.

— Я хочу присутствовать.

— Разумеется, — с готовностью согласилась Анна-Мария. — Я расскажу обо всем Санне, мне все равно сейчас ехать в отделение. Мне показалось, что она неплохо держалась.

— Она вообще была в другом месте, — угрюмо проговорила Ребекка.

— Трудно представить себе, каково ей сейчас. Стоять на пороге тюрьмы.

— Да уж…

Они собрались дома у Гуннара Исакссона: пасторы, старейшины и Ребекка. Ребекка приходит последней, хотя явилась на десять минут раньше. Она слышит, как разговор в гостиной смолкает, когда Гуннар открывает ей дверь.

Ни его жены Карин, ни детей нет дома, но в кухне на круглом обеденном столе стоят два больших термоса — один с кофе, другой с кипятком для чая. На серебряном блюде лежат пирожные и булочки, прикрытые клетчатой матерчатой салфеткой. Карин достала для них чашки, блюдца и ложки и даже налила молоко в маленький кувшинчик. Однако пить кофе они будут позже, сначала предстоит разговор.

— Ты, разумеется, хотела бы знать, зачем мы просили тебя прийти.

Разговор начинает Франц Закриссон, один из старейшин общины. Обычно он вообще не замечает ее — ему не нравятся ни Санна, ни Ребекка, но сейчас его взгляд мягок и выражает беспокойство, голос полон тепла и заботы. Это пугает Ребекку. Она не отвечает, но садится, когда он просит ее сесть.

Остальные старейшины смотрят на нее с самым серьезным видом. Всем им за пятьдесят. Веса Ларссон и Томас Сёдерберг, которым за тридцать, моложе всех.

Первый смотрит в стол, второй сидит, опершись локтями о колени и упираясь лбом в сомкнутые пальцы. Глаза его закрыты.

— Томас подал заявление об увольнении, — говорит Франц Закриссон. — После того, что произошло, он не считает себя вправе оставаться пастором в той же общине, что и ты, Ребекка.

Братья согласно кивают, и Франц Закриссон продолжает:

— Я очень серьезно отношусь к тому, что случилось. Но я верю в прощение. Прощение Господнее и людское. Я знаю, что Бог простил Томаса, и сам я его простил. Мы все его простили.

Он замолкает — возможно, размышляет о том, стоит ли говорить о прощении самой Ребекки. Но все это слишком неоднозначно. Она сделала аборт, несмотря на альтруистические уговоры Томаса, и не выказывает никаких признаков раскаяния. Есть ли прощение без раскаяния?