Караваль - Гарбер Стефани. Страница 5

– Постой, Телла! Подумай хорошенько!

Скарлетт бросилась вслед за сестрой, но не успела догнать ее: та взлетела по ступеням и выскочила наружу. За стенами дома воздух был густым, точно суп. Во дворе, как всегда после полудня, было влажно и пахло морской солью. Видимо, на кухни уже доставили дневной улов. Петляя в поисках сестры под облупившимися белыми сводами галерей, вымощенных глиняной плиткой, Скарлетт неизменно чувствовала тяжелый рыбный запах.

Губернатор, казалось, все никак не мог удовлетвориться размерами своих владений. Огромное имение на краю города беспрестанно расширялось. Постоянно строились новые дома и новые дворы, прокладывались очередные тайные ходы, по которым контрабандой проносили спиртное и бог знает что еще. Дочерям хозяина разрешалось заглядывать далеко не во все двери родного дома. Если бы сейчас губернатор увидел, как они носятся по имению, он бы тотчас приказал хорошенько всыпать им по пяткам. Но израненные подошвы ног – ничто по сравнению с той карой, которая ждала бы обеих девушек, узнай отец о готовящемся побеге Донателлы.

Скарлетт несколько раз теряла сестру из виду, когда та ныряла в коридоры, где еще не рассеялся утренний туман. В какой-то момент она уже почти отчаялась найти Теллу, но вдруг увидела голубой лоскуток платья на лестнице, ведущей к самой высокой точке поместья – церковной башне из белого камня, блестевшего сейчас на солнце. Желая слыть набожным человеком, губернатор Дранья построил церковь так, чтобы она была видна из любой части города. Однако, не испытывая ни малейшей потребности исповедоваться в своих грехах, он захаживал сюда крайне редко. Именно поэтому храм стал излюбленным убежищем его дочерей и использовался ими для отправки и получения тайной корреспонденции. Ускорив шаг, Скарлетт нагнала сестру на последних ступеньках перед резной деревянной дверью церкви.

– Стой! Если ты напишешь тому моряку, я все расскажу отцу!

Девушка в голубом платье остановилась, а когда она повернула покрытую платком голову и луч солнца, прорезав туман, упал на ее лицо, застыла сама Скарлетт: это оказалась молодая послушница, со спины очень похожая на Донателлу. Чертовка, надо отдать ей должное, ловко умела скрываться от погони. Чувствуя, как по шее стекают капли пота, Скарлетт представила себе, что Телла сейчас, наверное, проникла на какую-нибудь из кухонь поместья, где ворует еду для предстоящего путешествия.

Нет, непременно нужно найти способ помешать этой безрассудной затее. Пусть Донателла потом даже возненавидит старшую сестру, та не позволит ей пожертвовать всем ради Караваля. Особенно теперь, накануне собственной свадьбы, которая могла спасти или (в случае если венчание не состоится) погубить их обеих.

Следуя за послушницей, Скарлетт вошла в церковь. В маленьком круглом помещении всегда стояла такая тишина, что слышно было, как потрескивали толстые свечи, горящие вдоль каменных стен. Роняя капли горячего воска, они освещали гобелены с изображениями святых, претерпевающих смертные муки. В воздухе, щекоча нос, витал затхлый запах пыли и сухих цветов. Скарлетт прошла мимо ряда деревянных скамей к алтарю, где лежали листочки бумаги, на которых следовало записывать собственные грехи.

До того как их мать исчезла (а это произошло семь лет тому назад), Скарлетт не посещала церковь и даже не знала, что, исповедуясь, люди записывают свои дурные поступки, а потом передают листки священникам для сожжения. Как и губернатор, Палома Дранья, его жена, не была религиозна, но, когда она исчезла с острова, дочери в отчаянии пришли сюда молиться о ее возвращении. Эти молитвы услышаны не были, однако выяснилось, что кое-какой толк от священников все-таки есть: оказалось, что они очень искусны в передаче посланий.

Вот и сейчас, взяв один из листков, Скарлетт написала:

Скарлетт указала адрес, но вместо имени отправительницы нарисовала сердечко, понадеявшись, что этого будет достаточно. Присовокупив к записке щедрое пожертвование, она передала ее священнику.

Когда Скарлетт было восемь лет, отцовские гвардейцы, чтобы малышка держалась подальше от моря, сказали ей, будто блестящий черный песок пляжа Дель-Охос и не песок вовсе, а сожженные кости пиратов. Девочка поверила в эту страшную сказку и как минимум год даже близко не подходила к берегу. Однажды Фелипе, старший сын одного из наименее жестокосердных гвардейцев, разоблачил эту ложь, сказав маленькой Скарлетт, что никаких пиратских костей на пляже никогда не было. Однако страх, как это нередко случается в детстве, уже прожег ее душу, и, сколько бы раз девочку потом ни пытались переубедить, она упорно продолжала считать пляж Дель-Охос кладбищем пиратов.

Сейчас, стоя среди зловеще темного песка в мигающем голубом свете щербатой луны, Скарлетт чувствовала, как давно забытый ужас просачивается вместе с песчинками в ее сандалии и струится между пальцами ног. Справа черную скалистую бухту ограничивал утес, слева – старый док. Он вдавался в море и казался Скарлетт огромным языком в обрамлении неровных зубов-камней. Стояла одна из тех ночей, когда девушка чувствовала, чем пахнет луна – смесью свечного воска с соленой водой разбухшего светящегося океана.

Глядя на мерцающую луну, Скарлетт вспомнила о таинственных переливчатых письменах, которые видела днем на билетах, лежавших теперь у нее в кармане. На мгновение ей захотелось поддаться уговорам сестры, вняв голосу той частички собственной души, что не утратила еще способности мечтать. Но двумя годами ранее она уже совершила подобную ошибку.

Фелипе тайком купил для дочерей губернатора места на шхуне. Правда, сестры лишь едва успели подняться на борт, но и за такое недолгое путешествие они дорого заплатили. Телла потеряла сознание, когда один из гвардейцев с особой грубостью потащил ее вниз по трапу. Скарлетт, на свою беду, не лишилась чувств. Ей пришлось стоять в промокших ботинках у самой кромки прилива и наблюдать за тем, как губернатор вершит расправу над Фелипе. Лучше бы она утонула в ту ночь в святящихся голубых волнах океана. Лучше бы это ее голову отец держал под водой, пока тело не перестало биться и не обмякло, точно водоросли, выброшенные на берег. На следующий день все поверили, что Фелипе погиб по неосторожности, и только Скарлетт знала правду. «Если снова вздумаешь бежать, с твоей сестрой будет то же самое», – предупредил ее отец.

Скарлетт тогда никому не сказала ни слова. С тех пор она стала оберегать Теллу, позволяя той думать, будто старшая сестра просто стала излишне заботливой, превратившись в этакую наседку. Ей одной было известно, что им никогда не уехать с острова живыми, если только обеих не заберет ее муж.

Волны, бившиеся о берег, заглушили шум шагов, но Скарлетт все равно их услышала.

– Ты не та сестра, которую я ждал, – сказал Хулиан, подойдя ближе.

В темноте он больше походил на пирата, чем на обыкновенного моряка. Да и отточенная легкость его движений подсказывала Скарлетт, что юноша этот не из тех, кому следует доверять. Ночь окрасила длиннополый сюртук Хулиана в чернильно-черный цвет, а тени подчеркнули скулы, сделав их острыми, как ножи. Девушка уже начала сомневаться, разумно ли поступила, решившись ускользнуть из поместья, чтобы один на один встретиться с этим человеком на пустынном берегу в столь поздний час. Не проявила ли она сама то безрассудство, за которое ругала Теллу?

– Вижу, ты передумала? Решила принять мое предложение?

– Нет. Я сама хочу кое-что тебе предложить, – ответила Скарлетт, постаравшись, чтобы голос не выдал ее страха, и достала из кармана изящные билетики, полученные от магистра Легендо.

Пальцы не хотели их выпускать, но ради Теллы нужно было это сделать. Вечером, войдя в свою комнату, Скарлетт обнаружила, что все ее вещи перерыты. Не успев определить, чем именно обогатилась младшая сестра, она поняла одно: Донателла приходила, чтобы обеспечить себя всем необходимым для бегства.