Самайнтаун - Гор Анастасия. Страница 15

Впрочем, иногда это и вправду было если не любопытно, то, по крайней мере, увлекательно. Например, когда Франц попросил Джека четвертовать его с помощью Барбары и разнести все нарезанные кусочки по городу (ну, чтоб наверняка). Даже здесь абсолютное бессмертие сыграло с Францем злую шутку: он не только не умер от этого, но и чувствовал все, что происходило с каждой его отдельной частью. Кусочки визжали так громко со всех концов Самайнтауна, что Джеку пришлось целую ночь собирать их обратно и сращивать вместе при помощи клея и шитья. В новостях этот загадочный феномен получил название «Кричащий вторник». Никто из горожан так и не понял, что именно тогда произошло, – к их собственному счастью.

Пока Лора пила чай, Франц мог сидеть напротив и ложками поедать цианистый калий, а пока смотрела телевизор – вешаться на люстре за ее спиной. Торчащий из груди кол, с которым он иногда спускался завтракать, тоже давно не пугал ее, как и запах угарного газа из подвала, выстрелы ружья, забытые на крыльце удавки с капканами. Сколько раз Франц резал себя и сколько раз падал в обморок после этого, Лора и вовсе предпочитала не вспоминать – давно сбилась со счета. Сложно было сказать, что восхищает ее больше – это его маниакальное упорство или же безграничная и извращенная фантазия. Она до сих пор гадала, какое же таинственное темное прошлое заставило его так отчаянно гнаться за смертью и как ему до сих пор это не надоело.

А главное, как он находит силы улыбаться ей каждый раз так, будто вовсе не страдает в глубине души?

Наехав Францу на ногу, чтобы он отодвинулся с прохода, Лора молча открыла дверь в ванную комнату.

– Я случайно задел артерию, так что там сейчас все в кровище, – предупредил Франц, виновато почесывая затылок. – Лучше пока, э-э, туда не заходить. Я сейчас приберусь, честно!

Лора закрыла дверь обратно.

Смирившись с тем, что сегодня придется не почистить зубы и обойтись без черной подводки вдоль нижних век, Лора так же молча развернула кресло и покатилась к двуязычной лестнице. Пандус, приделанный к правому ее ответвлению, жалобно затарахтел, когда Лора съехала по нему – быстрее, чем Франц вспомнил о своих обязательствах и успел ее нагнать. Она прекрасно справлялась со всем сама – и с тем, чтобы первое время летать с этих пандусов кубарем, тоже. Однако теперь ей были хорошо знакомы скользкие покрытия дома и то, как с ними справиться: Лора ловко затормозила в метре от стены и, гордо вскинув подбородок на шумный вздох Франца, покатилась дальше.

В гостиной все выглядело ровно так, как Лора себе представляла: со вчерашнего дня на кофейном столике прибавилось журналов и газет, а ворс обюссонского ковра встал пиками в тех местах, где по нему потоптался Франц в грязной обуви, вернувшись с кладбища (она знала отпечатки его ног наизусть). Тахта с каретной стяжкой была погребена под зарослями терна и плюща, проросшими за ночь там, где ее окропили слезы Титы. Шипы пульсировали у деревянных ножек, а на подлокотниках набухали темно-синие плоды, похожие на маленькие сливы. Лорелея никогда не пробовала их – и не стала бы пробовать даже под дулом пистолета, но знала, что терновые ягоды из Волшебной страны имеют ореховый привкус, карамельную сладость и действие, как у дурмана. Было достаточно трех таких ягод, чтобы усыпить женщину, и всего одной, чтобы усыпить мужчину. Хоть потребность в том и осталась в далеком прошлом, земля все еще одинаково откликалась что на зов Титании, что на ее печаль. И печаль эта, очевидно, намеревалась захватить их дом: ветви уже ползли по лазурным стенам, закрывая картины в деревянных рамах и чучела зверей.

– Надо купить Тите новый цветочный горшок и антидепрессанты, а то у нас снова диван зарос, – сказала Лора вместо приветствия, въехав на кухню.

В ней, отделенной от гостиной полукруглой аркой, мельтешил Джек. Он двигался до того быстро, что над плитой раскачивались связки душистых трав, как от ветра. Джек выдергивал из них по стебельку – лаврушка, базилик, укроп – и бросал в кипящую кастрюлю, источающую благоухающий аромат сырной похлебки. От приоткрытой духовки веяло жаром, жженым сахаром и вишней, а от заварочного чайника на тумбе – свежестью мятных листьев и чабрецом. В воздухе, пронзенном сквозь белые занавески солнечными лучами, мерцала пыль и золоченые чары: очевидно, Джеку все же удалось ненадолго расшевелить Титанию и привлечь ее к готовке в перерывах между высиживанием плюща и рыданиями по мертвому бывшему.

– Попробуй. – Джек подскочил к Лоре, едва она оказалась в арочном проеме, и подставил черпак к ее губам. – Как по соли?

Она высунула язык и лизнула край. Во рту тут же растекся слегка солоноватый жирный вкус голландского сыра, сливок и куркумы.

– Ты снова готовишь, – констатировала факт Лора вместо ответа и оттолкнула от себя черпак. – Что стряслось?

– Ничего, – ответил Джек, и это звучало почти убедительно. – Просто решил побаловать нас вкусной стряпней.

– «Нас»?

– Ну, сам я есть не могу, но эти запахи… М-м! – Джек потряс свободной рукой, будто загребал к тыкве воздух. – Божественно! Да и приятно смотреть, как едите вы. Эй, я разве так редко готовлю?

– Ты готовишь, только когда нервничаешь, – заметила Лора веско и проследила взглядом за Джеком, невозмутимо вернувшимся к захлебывающейся газовым пламенем плите.

– А вот и неправда.

– В прошлый раз ты готовил перед тем, как пойти на свидание, помнишь? Ну, то самое, провальное, когда девушка сняла твою тыкву и ударилась в истерику оттого, что под ней и вправду ничего нет. А до этого ты готовил перед судом, когда тебя обвинили в сексуальных домогательствах, потому что твоя тыква упала и закатилась какой‐то бабушке под юбку. А еще тот случай, когда Франца избили сосунки из «Жажды» за то, что у него вампира-родителя нет, и ты пошел разбираться с ними, но…

– Да понял я, понял! – Джек всплеснул руками и едва не выронил поварешку. – В этот раз я правда готовлю ради удовольствия, клянусь!

– Ради удовольствия, значит? Хм… Может, в самом деле… Тогда понятно, чего ты так пересолил.

– Что?! Так я все‐таки пересолил?

Лора победно ухмыльнулась.

На конфорках тем временем скворчали сразу четыре сковородки, разбрызгивая масло на керамическую плитку с изразцами и прованским узором. В железной миске дожидался своей очереди сливочный крем, в форме для запекания остывала завернутая в фольгу индейка, а из окошка двухъярусной духовки на Лору смотрело еще несколько забитых доверху посудин. Да, Джек определенно был не в порядке, и Франц, на цыпочках спустившийся по лестнице и не присоединившийся к расспросам, только подкрепил ее подозрения.

– Дай-ка угадаю. Это из-за того пекаря, которого кто‐то тоже порубил на суп, да? – предположила она без всяких прелюдий. В конце концов, обо всем, что случалось в Самайнтауне, обязательно докладывали по радио, а то стояло включенным на подоконнике кухни круглые сутки. Вот и сейчас оно шипело, перемежаясь то джазом, то очередными новостями – в том числе новостью об останках, найденных на заднем дворе того, кому они принадлежали. Франц, как бы невзначай проходящий мимо, наступил ногой на шнур, потянул его и невинно ойкнул, когда тот выдернулся. Радио затихло, а Лора, наоборот, оживилась. – Остальные части тела до сих пор не нашли? Слышала, там была только его голова, и все… Где же остальное?

– Это не лучшая тема для разговора за завтраком, – вздохнул Джек, возвращаясь к своим кастрюлям.

– Вполне обычная для Самайнтауна, – возразила Лора. – Именно поэтому я и не понимаю, чего ты завелся. Сам пекаря, что ли, грохнул? – И Лора хохотнула над собственной шуткой, несмотря на тишину, которая повисла.

– Ты живешь здесь четыре года, верно? – спросил вдруг Франц, сунув руки в карманы, пока ждал, когда забурлит его турка с кофе. Франц протиснулся к плите и поставил ее на освободившуюся конфорку, когда Джек снял с той похлебку, видимо, окончательно в ней разочаровавшись. – Сколько раз за это время ты слышала о трупах жителей, умерших насильственной смертью? То‐то же. Нисколько! Все потому, что так умирают только туристы. Последний же раз, когда кто‐то убил жителя Самайнтауна, был лет шесть или семь назад. Так что подобное уже само по себе сенсация, не говоря уже о других… сложностях.