На улице Дыбенко - Маиловская Кристина. Страница 13
Теперь после института Кира должна была идти в детский сад, потом домой, бегом поесть, покормить кота, черепашку и в десять вечера в ларек. Смену ей сдавала дневная продавщица Лида. Она обещала давать Кире два выходных в неделю. У Лиды был один выходной: по понедельникам в дневную смену ее подменял хозяин.
— Значит, слушай сюда, — объясняла Кире Лида, — сначала деньги, потом товар. Поняла?
— Типа, утром деньги, вечером стулья?
— Ты про че вообще? Какие стулья?
Лида смотрела на Киру с недоверием. И как только этой пигалице могли доверить такую сложную работу?
— Слушай сюда, а не умничай, — Лида объясняла медленно, как терпеливый учитель тугодумному ученику, при этом показывала руками: — Сначала деньги получаешь, смотри, вот так, считаешь, потом берешь товар и просовываешь в окошко. Поняла?
— Ага.
— Детский сад тут развели, тебе сколько лет-то?
— Двадцать.
— Я думала, шестнадцать. Ладно. Спать ночью будешь тут, — Лида указала на небольшую кушетку, — но ты особо не рассчитывай. До двух ночи тут тусня, потом часа два перерыв, но люди все равно ломятся. То одно, то другое. Потом народ догоняться потащится. А с шести-семи уже автобусы, работяги за сигаретами пойдут. В семь я тебя подменю.
— А туалет где?
— Вот твой туалет, — Лида вытащила ведро из-за ящиков.
— А если это… того самого?
— По-большому, что ли?
Кира кивнула.
— Я уж как-то приспособилась — дома хожу, а тут терплю. А уж если придавит, к гаражам беги. Я-то рядом живу, могу домой метнуться и обратно. А ты не добежишь. Да и по ночам бегать стремно. Общежитие рядом — народ неспокойный по ночам валандается.
— А к гаражам надежней?
— Не надежней. Тут нигде не надежней. А ближе. Спокойно только у мамы с папой в постельке лежать и сказки на ночь слушать. Страшно к гаражам — возьми вон Вальку, она в ночь у Абульфаза работает. Не откажет — постоит на стреме.
Лида критически оглядела Киру.
— Одевайся потеплее. Штаны вязаные есть?
— Нет.
— Я принесу. У меня есть маленький размер. Дочке купила, а ей малы.
— А дочке сколько?
— Четырнадцать. Только она тебя втрое больше и шире. Вот обогреватель, смотри, — Лида потрясла штепселем.
Кира силилась все запомнить.
— И еще — шашни здесь не разводить. Поняла? Иначе схлопочешь. И не бухать.
Кира кивнула. В окошко ларька постучались, и Лида потянулась за сигаретами, наклонилась за пивом, потом в пакет полетели «Сникерс», «Марс» и еще три шоколадки «Альпен гольд». * * *
Жаль мне себя немного. Жалко бездомных собак. Эта прямая дорога меня привела в кабак [5]. «Ладно. Прорвемся», — сказала себе Кира и вышла из ларька. 21
— Как она?
— Вчера очухалась. Еле ходит. На ходу срется. И сама бесится от этого. Я на подгузники уже состояние отдала, и Вадик в долги влез.
— Она в сознании?
— Вроде да, но чумная какая-то. Как будто не в себе. Орет: «Что вы, суки, меня тут заперли?» Плачет горючими слезами, почему, мол, говно у меня не держится? Почему врачи не лечат?
— Тебе жаль ее?
— Хрен его знает…
Они сидели в столовой библиотеки и ели винегрет. Наташа помогала себе небольшим кусочком ржаного хлеба загребать овощи на вилку.
— Знаешь, она, когда трезвая бывала, гордилась мной всегда. Она ж необразованная. А на меня смотрела и подружайкам своим важно так говорила, глядите, мол, какая Наташка у меня выросла. Хоть и не она растила. А все же приятно ей было. Нигде, говорила она, Наташка моя не пропадет. Думаю, любит она меня по-своему. Как может, так и любит. Любилка у нее маленькая, понимаешь.
Наташа доела, вытерла салфеткой малиновые от свеклы губы, потянулась к стопке книг и, взяв одну из них, стала рассматривать.
— Сартр… угу… интересненько… «Тошнота»… Название неаппетитное какое-то. Ты читала?
— Пыталась.
— Ну и как?
— Соответствует названию.
— А это что? — Наташа взяла вторую книжку из стопки.
— Камю, — ответила Кира, — «Чума».
— Чума, в смысле классная или говно?
— Название такое — «Чума».
Наташа нехотя полистала книгу.
— Они вдвоем, что ли, названия придумывали?
— Кто?
— Сартр с Камю?
— История умалчивает, — ответила Кира, вставая из-за стола. — Ты щас куда?
— К матери.
— А я домой. Мне сегодня в сад не надо. Вздремну пару часов.
— Как ты там вообще? — спросила Наташа, рассматривая себя в зеркальце пудреницы. — Я бы не смогла по ночам работать, а потом на лекции переться.
— Вот и я не могу, — сказала Кира и сгребла книги. Она затолкала их в матерчатую продуктовую сетку. Ни один пакет не выдерживал такой тяжести. 22
Падал снег. В куртешке, надетой на толстый свитер, в дареных шерстяных рейтузах Кира шла пешком в ларек. Баба Зина одолжила пуховый платок. Она долго рассказывала, как купила его в Ельце в те счастливые времена, когда еще хорошо видела и ездила к сестре на поезде. Подробно рассказывала, как торговалась с теткой, продававшей возле вагонов платки и всякое барахло. Та, поди, на бабке хотела нажиться, но баба Зина, не лыком шита, спуску тетке не дала. Вытащила деньги, давая понять, что уже почти готова купить, но, поторговавшись и не получив свою цену, ушла в вагон. А через некоторое время вернулась, прогуливалась вдоль вагона туда-сюда. И когда поезд свистнул и проводница из тамбура замахала руками, тетка наконец сломалась и уступила платок почти задаром несгибаемой бабе Зине. И теперь она торжественно вручила платок Кире, как боевое знамя, со словами «Чего уж там, носи пока. Не зря ж я его покупала, а то дома сижу, а добро пропадает».
«Томбэ ля неже», — звучало у Киры в голове. Она не знала французского языка, но помнила слова этой песни. Выучила в детстве, как бессмысленную скороговорку. На старом проигрывателе крутилась, потрескивая, пластинка, и непонятным образом слова, бывшие сплошной тарабарщиной, обрели свой, только ей понятный смысл. А позже она узнала, что означают эти два слова «томбэ ля неже», остальное было неважно. Наверняка песня была о любви. О чем же еще?
Она не видела Генку уже неделю. Проходила медленно через двор, заходила в подъезд, поднималась на второй этаж, не спеша открывала дверь. Может, в смену работает. На душе было неуютно. А чего она хотела? Не должен же он тут ходить — ее сторожить. А с другой стороны, грустно оставаться совсем одной. Да и неловко как-то вышло. Он от всей души, а она… Сходить к нему, что ли? А с другой стороны — чего ходить? Ему-то не разговоры на завалинке нужны. Почему все так сложно? * * *
С приближением ночи количество покупателей увеличивалось, и разнообразие их запросов тоже росло. Попадались настоящие привереды, которым нужно было пятнадцать бутылок разного пива и к нему невероятное количество всяческих закусок. Голова шла кругом. Кира пыталась все запомнить. Бубнила себе под нос. Лечо слева на полке. Огурцы соленые под прилавком. Рыба вяленая в углу в ящике. Семечки. Где были семечки? А чипсы где?
— Девушка, побыстрее! Такси ждет! — кричал покупатель.
Кира составляла бумажные подсказочки с названиями товаров. Но все равно путалась и забывала. Подсказочки терялись. Легче выучить английский. Она, знавшая сотни стихов наизусть, не может запомнить, где что лежит и что сколько стоит.
— Девушка, мне леща вяленого. Нет, это копченый, а мне вяленый нужен. Ты че, не врубаешься?
Она точно знала, как выглядели Мариенгоф, Шершеневич, Кусиков и другие имажинисты, не говоря уже о Есенине. Она знала, чем имажинисты отличались от акмеистов, а акмеисты, в свою очередь, от символистов, а ведь были еще и футуристы. И про них она тоже все знала. Но она не знала, чем отличается вяленый лещ от копченого. Она догадывалась, что одного из них вялили, а другого — коптили. Но как определить на глаз столь незначительную разницу при тусклом освещении?
— Ты че копаешься, е-мое? Скоро футбол начнется!.. На кой брать таких тупорылых на работу? Жека, — нетрезвый мужик обратился к рядом стоящему другу, — она ни хрена не соображает… Эй, ты… — мужик искал подходящее слово. — Чудо-юдо, ты по-русски понимаешь?