На улице Дыбенко - Маиловская Кристина. Страница 15

В этот вечер покупатели мужского пола были настроены романтически. Один, мутными зрачками всматриваясь в темное окошко, настойчиво пытался выяснить, не нужен ли Кириной маме зять. Не добившись четкого ответа, он собирался ждать окончания смены, чтобы непременно проводить Киру до дома. До самой квартиры. Потому что она — принцесса и заслужила его любовь. Но когда жених, не отходя от киоска, выпил очередную бутылку пива, волшебный образ Киры стал меркнуть, и мужик с легкостью отвлекся на чьи-то ножки в черных колготках со стрелкой и, как верный пес, поплелся за ними в темноту. Были и другие, зазывавшие Киру после смены выпить, закусить, и даже был один, который звал сразу замуж.

В одиннадцать заглянула Люба. О ней рассказывала сменщица Лида. Мол, Любка приходить будет. Дите попросит посмотреть. Не бери. Она в ларьки к азерам ходит, они ее там поят и имеют, иногда пожрать дают. А потом пьяную выкидывают. Не бери дите, не связывайся. И Кира не собиралась связываться.

Она не раз видела, как Люба ошивалась у ларьков. Заглядывала в окошки. Смеялась диким животным смехом, так что слышно было издалека. В коротюсенькой юбчонке и черных капроновых колготках в любую погоду она ходила с маленьким мальчиком за руку. * * *

—  Возьми пацана, а? На полчасика, а?

—  Поздно уже, — Кира не особо умела отказывать.

—  Ну че ты? Дома жрать нечего. А Абульфаз через час с Валентиной поменяется. Возьми, а? Я по-быстрому. Раз-два и… делов-то… * * *

Мать завела пацана в ларек, протянула яблоко и сказала:

—  На вот, ешь и тете Кире не мешай. Будешь мешать — бо́шку оторву, понял! — И, повернувшись к Кире, добавила: — Он поссал, посрал, пусть сидит. Он тихий. * * *

Кира отпускала товар, время от времени поглядывая на мальчика. Яблоко было большое, откусывал он самую малость, как птичка. Так он целый час грызть будет. И пусть грызет.

Прошло минут десять.

—  В шапке не жарко? — спросила Кира, желая услышать его голос.

Мальчик покачал головой.

—  Пить хочешь?

Мальчик опять покачал головой, открывая рот для очередного укуса.

Интересно, он говорить-то умеет?

—  Тебя как зовут? — спросила она, присев перед ним на корточки.

Он похлопал ресницами и не ответил.

—  Я — Кира, а ты кто?

—  Хуй в пальто, — ответил мальчик, четко выговаривая все звуки, и сделал еще один укус.

Прошло еще минут десять, яблоко было съедено на треть.

—  Мама скоро придет, не переживай, — сказала Кира, взглянув на часы, хотя по всему было видно, что пацан и не думал переживать.

Когда яблоко было съедено наполовину, он оглядел его со всех сторон, будто оценивая свои силы, положил оставшуюся половинку на один из рядом стоящих ящиков и сказал, невинно хлопая ресницами:

—  Любка у Абульфаза. Они вжих-вжих делают. Абульфаз мне сникелс даст. Я сам все съем, а тебе не дам. — При этих словах малыш ловко скрутил маленькие пальчонки и показал Кире шиш: — Видала? * * *

В час ночи приползла Люба, схватила пацана за руку.

—  Вставай! Гляди-ка, пригрелся.

Мальчик выдернул руку и, глядя на мать со злостью взрослого человека, прошипел:

—  Сникелс где?

—  Будет тебе «Сникерс»! Шевели булками! * * *

После двух часов ночи Кира прилегла на кушетку в надежде если не поспать, то хотя бы просто полежать без движения. Но в эту секунду тишину вспорол женский крик. Кира вздрогнула и присела. Всклокоченная голова вынырнула из темноты. Безумные женские глаза встретились с Кириными уставшими глазами.

—  Помогите! — кричала женщина. — Моего мужа зарезали! Он истекает кровью! Он сейчас умрет! Умоляю! Сделайте что-нибудь!

Кире страшно было даже приближаться к окошку. Казалось, женщина вцепится в нее, схватит за горло и затянет в пучину бескрайнего темного пространства. Но женщина вдруг исчезла. Растворилась в темноте так же неожиданно, как и появилась. Крики стихли, и все снова погрузилось в вязкое сонное безмолвие. * * *

Около пяти утра Киру разбудил бешеный стук. Она встала, еле шевелясь от усталости.

—  Видак отдай! — гаркнул мужской голос.

Спросонья она не поняла, о чем речь.

—  Видак я тебе вчера толкнул, вот бабки, — мужик протянул деньги, — гони обратно.

—  Вы меня с кем-то путаете, меня вчера тут не было, — ответила Кира и попыталась закрыть окошко. Но мужик резко просунул руку и поймал ее за воротник куртки. Кира отшатнулась и выскользнула.

Мужик со всей силы стукнул кулаком по прилавку, так что внутри все задребезжало.

—  Я тя урою, тварь черножопая!.. Ты прикинь, она не помнит, — сказал он кому-то в сторону, — но я-то, сука, помню.

Воспользовавшись тем, что мужик отвлекся, Кира подскочила к окошку и закрыла его на щеколду.

Мужик долбанул по окошку, потом по прилавку и поддал ногой снизу.

—  А давай разъебашим тут все на хер, — услышала Кира его голос, — и кассу возьмем.

—  Слышь, овца, мы щас тут тебе устроим окопы Сталинграда.

Кира притихла. Присела на кушетку и заткнула уши ладонями. Что они могут сделать с ней? Ничего. Поднимут шум. Люди вызовут милицию. Нужно сидеть тихо, и они угомонятся.

Через несколько минут она почувствовала запах гари и через стеклянные окна, плотно заставленные товаром, разглядела языки пламени.

—  Вот коробки, подбрось еще!

—  Хорошо горит, сука!

Кира сидела вжавшись в кушетку. Ей хотелось исчезнуть. Заснуть, проснуться и обнаружить, что все это был страшный сон. Рыба, пиво, кушетка, шерстяные рейтузы и это страшное окошко, как разинутая пасть дикого животного, которое того и гляди заглотит ее в любую минуту. Она закрыла глаза, заткнула руками уши и принялась молиться своему богу. С ним можно говорить стихами. Ему наплевать, какого цвета у нее волосы, как звучит ее фамилия и откуда она приехала. Мне на плечи кидается век-волкодав, но не волк я по крови своей, запихай меня лучше, как шапку, в рукав жаркой шубы сибирских степей… [7]

Время перестало для нее существовать. Остались только стихи. Она бормотала их без остановки. Нужно было проговаривать быстро-быстро, чтобы успеть. Успеть, пока жива. * * *

Тофик спал, когда старый Газанфар позвонил ему и сказал, что хромой Абульфаз постучался минуту назад и просил передать, что ларек горит. Тофик подскочил на кровати. Жена Эльмира забегала по квартире, охая и причитая.

—  Bir az sakit ol! [8] — пытался он утихомирить жену.

От этой девчонки одни проблемы! Знал же он, знал, что не надо брать ее на работу. Пожалел просто. Эта его дурацкая жалость до добра не доведет. Правильно жена говорит: никого нельзя жалеть, потому что его никто не пожалеет, если ларек сгорит. Куча товара! Сколько денег вложено! Пришлось влезть в долги. Там плати, сям плати. Бандитам плати. У него даже машины своей нет. Пришлось продать. Вложить в товар. Абульфаз помогает по-братски, возит товар и себе, и ему. Но это тоже не дело. Без машины никак. Какой бизнес без машины? Квартира съемная. Трое детей. Старые родители, которых надо кормить. Больной брат. А если ларек сгорит? Если она сгорит?! Зачем он послушал безрукого и взял эту малявку? * * *

У ларька собрались люди. Кто-то вызвал милицию. Тофик открыл дверь своим ключом. Кира сидела с закрытыми глазами, свернувшись, как улитка, и беззвучно шевелила губами. Тофик тронул ее рукой. На нее смотри, э-э-э, совсем с ума сошла…

—  Вставай, да-а…Слыщищ, иди домой, да-а. И щтоб я тебе сдэс болще нэ видел! * * *

Кира вышла на свет. Остальное было неважно. Автобусы уже пошли, и к остановкам спешили неулыбчивые люди. «Счастливые», — думала про них Кира. Они проспали ночь дома. А она сегодня утром вернулась с войны. 25

—  Поешь, миленька? — Баба Зина заглянула в комнату к Кире. — Дранички сделала. Сослепу муки переложила, да все равно, чего уж… Поешь?

Кира целый день лежала не вставая.

—  Захворала? Молочку принести? С медком? Разгильдяя твоего я уж покормила. Не варила ничего. Это уж ты сама. Лап куриных накидала.