На улице Дыбенко - Маиловская Кристина. Страница 20

Тофик вынул из кармана несколько купюр.

—  Я землячка обижат не буду. Вот возми — твой зарплата. Тут даже немнощко болше. Завтра Новруз-байрам. Мой жена плов готовит, долма, шакярбура, туда-сюда. Я шашлык-машлык дэлат буду. Приходи, да-а… Адрес знаещ? * * *

Кира возвращалась из магазина. Начинало смеркаться. Сейчас она придет домой. Поест, выпьет бутылку пива, покормит кота и черепашку, потом выпьет еще одну бутылку пива, почитает. А завтра… Нет, не завтра. Послезавтра начнет звонить по объявлениям. Время есть. * * *

—  Тебе помочь?

Кто-то сзади ухватился за пакет с продуктами.

—  Гена?! Ты меня напугал!

—  Да ладно. Ты девка не из пугливых.

Кира почувствовала крепкий запах перегара.

—  Ты как? Мама как?

—  Нормально мама. Пошли ко мне. Поговорим. У меня пузырь. Сварганю чего-нибудь.

—  Не сегодня, Ген.

—  А че так? Брезгуешь?

Кира потянулась за своим пакетом, но Генка спрятал его за спину.

—  Брезгуешь?

—  Отдай пакет.

—  Бабка-то твоя померла. Че делать будешь?

—  Разберусь.

—  Ну-ну! Ты же башковитая. Разбирайся. Че с нами, недоумками, дело иметь, да?

—  Отдай пакет.

—  Думаешь, ты всех умней? Думаешь, я лучше тебя не найду? Сгниешь ведь. И стишки твои говенные тебя не спасут. Сука ты конченая! Вот ты кто! * * *

Кира пересчитала деньги, которые дал ей Тофик. На съем квартиры не хватит. Но с понедельника она возвращается в сад, и там ей тоже немного перепадет. Кира протянула черепашке кусочек морковки, но та зашипела и спрятала голову в панцирь. «Ну еще ты мне повыделывайся! Привереда тоже мне! Не до деликатесов тут…»

Кира открыла бутылку пива. Ей самой хотелось так же зашипеть, спрятаться в панцирь и не показывать головы до того момента, пока все проблемы не решатся сами собой. А вдруг кто-нибудь и ей принесет морковку. Чем она хуже? Она открыла книгу со стихами. Ничего они не говенные. Всегда спасали и в этот раз не подведут. Четыре. Тяжелые, как удар. «Кесарю кесарево — богу богово». А такому, как я, ткнуться куда? Где для меня уготовано логово? [13] 30

— Xoş gəlmisiz! [14] Добро пожаловать!

Жена Тофика была одета в нарядное платье с блестками.

—  Проходите! Тофик сейчас на улице с братом. Шашлык делают.

Откуда ни возьмись набежали дети и стали беспорядочно прыгать вокруг Киры.

—  Мама, эта девочка кто? Bu kimdi? [15] — спрашивал один мальчик.

—  Ты нам что принесла? Bu nədi? [16] — спрашивал другой.

—  Sakit olun! [17] Замолчите, э-э-э! — Эльмира, жена Тофика, отдернула самого вертлявого в сторону. — Дай человеку раздеться, да-а! * * *

Кира пила чай из чашек, которые назывались «армуды», что по-азербайджански значило «груша». Они были хрустальные и имели форму фигуристой женщины. Чай в них переливался и имел вид благородного напитка, и даже на вкус казался вкуснее. «Иногда форма все же определяет содержание, — подумала Кира. — А иногда и наоборот».

Все у этих людей, несмотря на их бедность и неустроенность, было благородно. Ловкие, но ненавязчивые движения хозяйки дома — заботливой матери и жены, зорко следящей за тем, чтобы у гостьи на тарелке было достаточно еды; дети, юркие, суетливые, но в нужный момент послушные и внимательные; муж — на первый взгляд необразованный мужлан, но для своей семьи надежный, как скала; брат мужа — «дурачок», толком не умеющий говорить, — все они — части одного целого. Именно этого «целого» у Киры и нет. Она сама — осколок разбившегося сосуда, который своими острыми углами никуда не вписывается, потому что уникален по своей форме. Но ведь так хочется вписаться. Так хочется, чтобы неведомый загадочный пазл однажды сложился и неровные острые углы состыковались и стали частью чего-то целого. * * *

Все сидели за столом, ели шашлык, лобио, зелень с лавашем. Потом подали плов. А после плова опять пили чай со сладостями. Кира помнила, как маленькой девочкой на Новруз они бегали с друзьями, стучались в незнакомые двери со словами «Bayramını z mübarək», что значило «С праздником». Хозяева квартир заранее готовились к этому дню и пекли много сладостей.

—  Şəkərbura yeyirsən? [18] — старшая дочка Тофика протянула Кире вкусный пирожок с орехами и сахаром.

Эта девочка вырастет, выйдет замуж за мужчину, который будет держать несколько ларьков на районе, а если повезет, то будет владельцем магазина. На Новруз они будут резать барашка, жарить шашлык и есть сладости. Но у Киры этого не будет. Никогда. Потому что ее родители — осколки этого уютного патриархального быта. Откололись, но не создали в противовес ничего другого. Не прилепились, не вписались. Выходит — быть Кире навечно чужой среди своих и своей среди чужих. Быть никем. Не пришей кобыле хвост.

Дети потянулись за конфетами. Брат Тофика по-детски заерзал на стуле.

—  Ай, бала, nə istəyirsən? [19] — спросил Тофик брата.

Тот смущенно улыбался.

—  Эльмира, дай, да-а, ему чупа-чупс. Он, как собака, на дэтэй смотрит.

Жена Тофика взяла леденец из вазочки с конфетами, развернула и протянула деверю. Тот запрыгал на стуле от радости.

—  Смотри на него, э-э-э, радуется как ребенок. — Тофик погладил брата по голове, затем приобнял и сказал ему на ухо по-азербайджански: — Я тебя люблю, дурачок.

Кира заметила, что в его глазах были слезы. 31

Прошло две недели, а квартира не была найдена.

Кира приходила домой из института, выпивала бутылку пива, выкуривала сигарету, сидела на железной кровати, равномерно покачиваясь взад-вперед. Вот сейчас она позвонит еще по пяти номерам. Сейчас. Еще сигаретку выкурит и позвонит. Страшно было смотреть в сторону телефонного аппарата. Казалось, он увеличивался в размерах и нагло пялился на нее.

Цены на съем жилья сильно выросли.

—  Сколько в месяц? — Кира задавала этот вопрос и чувствовала, что он звучит так же глупо, как если бы она спрашивала, как ей стать президентом.

—  Тысяча.

Бросать трубку было неловко.

—  Что? Много? А сколько вы готовы платить?

Нисколько. Она нисколько не готова платить. Двести. Максимум — триста. Это если перестать есть и пить. И курить.

—  Сотню могу скинуть, — предлагал женский голос. * * *

В институте было непривычно оживленно. Кире казалось, что она попала на чужой праздник без приглашения. Это все весна. В этот раз она пришла окольными путями, подворотнями, и Кира не успела подготовиться к ее встрече как следует.

Они с Наташей курили на лавочке.

—  Может, к матери пойдешь?

—  Одолжи мне мелочь. На газету.

—  Объяснишь ей. Не зверь же. Поймет.

—  Свежий номер щас куплю и поеду звонить. В понедельник съезжать.

Умом Кира понимала, что до понедельника ничего не изменится. И деньги не появятся. И квартира не найдется. * * *

Кира шла со свежим номером «Все для вас» домой — туда, где ее ждали кот, черепашка и книги. Слово «дом» стало приобретать для нее сакральный смысл. Даже еда не была так важна. Всегда можно где-то подкормиться, у кого-нибудь что-нибудь перехватить, ведь не умерла же она с голоду до сих пор. Никто не заглянет ей в желудок и не узнает, что сегодня она съела только три сушки и откусила пару раз от Наташиного бутерброда с колбасой. Правда, так нехило откусила, что Наташа аж отдернула руку. А недавно она так наелась у Тофика, что с трудом могла сидеть и передвигаться. И потом еще неделю доедала то, что ей заботливо завернули с собой. Еда — это приходящее и уходящее. То пусто, то густо. Но дом — он либо есть, либо его нет. * * *

У двери Кира услышала мяуканье кота. «Щас, щас. Подожди. Ну, не ори ты так. Тоже мне — голодающий Поволжья. Где ключ?» Кира пошарила в одном кармане. Потом — в другом. Ключа не было. Мелочь была, а ключа не было. Сердце забилось. Кот за дверью разорался не на шутку. «Так. Спокойствие. Может, ключ в сумке». Кира опустилась на корточки. В ее сумке сложно что-либо найти. Книги. Пудра. Помада. Зачем она все это носит? Не красится же толком. Пластырь. Таблетки. И даже ножницы. «Черт! Где ключ?» Она перебирала вещи в сумке, не веря своим глазам. Должен же он где-то быть.