На улице Дыбенко - Маиловская Кристина. Страница 29

Серега потерялся во времени. Не мог точно сказать, как давно сидит взаперти, не знал, где Кира и почему мама телепортировалась из станицы и теперь спит сидя в его кресле.

На десятый день боль стала отступать.

Есть не хотелось. Спать не моглось. Серега молча курил у открытого окна. Разговаривать с матерью не было сил. Зоя Викторовна, убежденная, что молитвы ее услышаны и сын наконец-то пошел на поправку, кинулась печь блины на опаре.

В окно Серега увидел собак, снующих у парадной. Давно он их не кормил. Как они там? Веруня их, само собой, не бросит, но и она человек непростой и зависимый. Во дворе собак подкармливали, но всерьез никто этим не занимался.

А вот и Герда. Серега любил ее. Очень захотелось выйти на улицу, услышать лай, собачью суету. Костей, жаль, нет. На рынок смотаться? Заодно и воздуха хапануть, а то он тут совсем скис.

Серега обувался, а Зоя Викторовна суетилась возле него.

—  И куда ж ты, охлашенный, кинулся? Тесто-то уж поднялось, блины скоро будут, а он помчался. Опять занеможешь. Лежи! * * *

Герда знала, что хозяин дома. Было у нее особое чутье. Она и сама понять не могла, откуда знание это пришло к ней, а только знала, и все. Прибежит, к примеру, к парадной, покрутится там-сям, поймет, что Серега уже ушел, и тут же помчится его искать. А уж все его дороги, закоулки она знает. Выходит Серега, а она уже тут как тут — его ждет. Как нашла? Такая вот собака. Не собака, а клад. Или, наоборот, прибежит, сунет нос свой туда-сюда и сядет ждать у парадной. А тут и Серега с костями. Вот так у них всегда и было.

А тут он давно из дома не выходил. Герда извелась вся. В парадную пыталась проскользнуть — не пускают. Это все Павлик. Он на одной лестничной площадке с хозяином живет. Мерзкий тип. Раньше был лучше. А теперь вконец оскотинился. Собак гоняет, а на Герду в особенности зуб точит. Паршивой ее называет. А какая она паршивая? Это аллергия. Нельзя ей что попало есть. А на улице выбор невелик — вот и лезет шерсть клочьями.

Герда знала, где окно хозяина. Никто не объяснял. Просто знала, и все. Вот только хозяина в окне она давно не видела. За Кирой бегала, на рынок за едой, к Веруне. А тут прибежала, села, смотрит — вот он, родимый, в окне. И радостно стало Герде, так что стала она подпрыгивать на месте и подвывать. Хозяин в окне исчез, а через минуту уж и сам появился. Живой! Настоящий! * * *

Кира шла к дому и переживала, куда запропастилась дурная собака. И вот ведь какое дело — живешь себе без любви, без собак. А потом появляется какая-нибудь лохматая псина. День, другой, третий — и вот ты уже не можешь без этой слюнявой морды. Переживаешь, где она и что, и иной раз думаешь — на хрена? Жила же без этого. Но уже никуда не деться, в ловушке ты — судьба теперь твоя такая — чтобы сердце беспрестанно екало.

И у парадной собаки не оказалось. * * *

—  Ты его знаешь?

—  Нарик какой-то. Убитый, по ходу.

—  Давай на люк его оттащим. А то замерзнет.

—  Тяжелый, сука!

—  Баскетболист.

—  Ага, филателист!

—  Собаки откуда-то набежали…

—  Че делать-то будем?

—  По-хорошему, скорую бы вызвать.

—  Пульс есть.

—  Глянь, глаза открыл. Очухался.

—  Але, гараж, слышишь нас?

—  Бормочет что-то. Не пойму. Слышишь?

—  Говорит, позвоните Кире. * * *

Кира в это время в третий раз выходила во двор с пакетом сосисок в надежде увидеть Герду. 9

—  Проходи, Кирочка, проходи, дорогая! Давай пальто. Я повешу.

Зоя Викторовна топталась у порога, перекладывая кухонное полотенце из одной руки в другую.

—  Он дома? — спросила Кира.

—  Только привезли.

—  Как он?

—  Живой навроде, — прошептала Зоя Викторовна и нарочито громко спросила: — Ты поужинаешь с нами, Кирочка? Поешь борщечка. Только сварила.

Кира прошла на кухню. Там на табуретке, закинув ногу на ногу, сидел Сережа. Кира села рядом.

—  Живой?

Сережа посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

—  Да куда ж я денусь?

И по тому, как он открыто посмотрел ей в глаза, она поняла, что он в порядке. За последний год она безошибочно научилась читать по его зрачкам. Теперь Сережа выглядел уставшим и постаревшим, но глаза были те же. Родные зеленые глаза. И та же улыбка.

—  А с зубами что?

—  Выбили, по ходу. Прикинь, ваще не помню.

На кухню, шаркая тапочками, пришла Зоя Викторовна и принялась накрывать на стол.

—  Вам помочь? — привстала Кира.

Но Зоя Викторовна махнула рукой.

—  Сиди.

И вот Кира опять в стенах родной живопырки, в компании родных людей. Так вышло, что другого дома и другой родни у нее нет. От усталости гудели ноги. Казалось, тело вот-вот выпустит на волю боль, сидевшую в ней долгое время.

Зоя Викторовна разлила борщ по тарелкам.

Они сидели за маленьким круглым столом, голова к голове, и какое-то время ели молча.

Красно-бурая живительная жидкость разливалась по телу, возвращая силы и надежду, и Кире казалось, вместе с этим в кухне с казенно-зелеными стенами разливалась благодать.

—  Как по соли? — спросила Зоя Викторовна, зачерпывая очередную ложку борща.

—  В самый раз.

—  Капусты навалила — ложку не провернешь, — буркнул Сережа.

—  Гляди, отдохся, — возмутилась Зоя Викторовна, — то вообще не видит, что ест. А тут капусту он разглядел.

И, махнув в Сережину сторону полотенцем, добавила:

—  Одну воду хлебать прикажешь? Ешь давай!

Теперь они опять какое-то время ели молча.

Кира слегка толкнула Сережу локтем.

—  Кто тебя подобрал-то?

—  Ох, Кирочка, представляешь, — ответила ей Зоя Викторовна, — стою я у плиты, а тут женщина в дверь звонит, говорит, ваш Сережа там лежит.

Свекровь руками показывала, где именно у плиты она стояла, откуда пришла женщина и где именно за окном лежал Сережа, так что всем все сразу стало понятно.

—  Я как кинулась. На улице-то, поди, не лето.

Сережа пальцами отделял разваренное мясо от кости.

—  Меня, по ходу, когда я отключился, кто-то оттащил на канализационный люк. Там тепло. Трубы. Иначе замерз бы на хрен.

Зоя Викторовна кивала в знак одобрения.

—  Меня собаки мои нашли, а на лай Веруня прибежала. И уж потом за Катькой сбегала. Катька на Искровском как раз в дневную смену была.

—  С Верой Петровной я уже давно знакома, — объяснила Зоя Викторовна, — и вот теперь с Катериной Господь свел. Милая такая женщина, если б не она, страшно подумать, что бы было. Уж не знаю, как ее благодарить. Завтра в церковь пойду, свечку за ее здоровье поставлю.

Сережа вертел в руках большой говяжий мосол, приглядываясь к нему, как к драгоценному камню.

—  Катя-лыжница. Кира ее знает, — добавил он.

—  Ты с ней знакома? Такая приятная женщина.

Кира кивнула.

—  Она с ребенком ее сидела.

—  Кирочка, вы работаете вместе?

—  Вообще-то, она на Искровском работает. Проституткой, — сказала Кира.

Зоя Викторовна отложила ложку.

—  Как проституткой?

—  И заметь, тоже без трудовой книжки, — добавил Сережа.

—  Надо же! И лыжница к тому же?

—  Да нет, у нее просто фишка такая. Она своими двумя руками может удовлетворить двух мужчин, прикол в том, что руки у нее двигаются синхронно, — Сережа изобразил руками движение подобное движению лыжника и добавил: — и, как говорят мужики, к финишу они приходят тоже одновременно, тютелька в тютельку.

Зоя Викторовна покачала головой.

—  Надо же! Есть же способные люди. А меня вон сколько учили корову доить, бесполезно, бестолковая я. А Катя вон небось зараз бы выучилась. Кирочка, а как же ты с дитем ее сидела?

—  Сережа притащил. Кате в ночь на работу. А ребенка некуда деть.

—  Мам, я тут заместо профсоюза у незащищенных слоев населения. А Кирюха тут с Катькиным дитем прошла годовой курс по литературе. Та потом все ходила и цитировала: «Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой…»

Сережа потянулся за сигаретой, но Зоя Викторовна в эту же секунду метнулась к кастрюле и ловким движением налила сыну еще борща.