Имя мое — память - Брешерс Энн. Страница 35

— Я всегда нахожу.

— Но я ведь даже тебя не узнаю, верно? И буду обращаться с тобой как с незнакомцем. У меня посредственная память. Хуже, чем у пса Нестора.

Она расплакалась, и я крепко прижал ее к себе.

— Тебе не надо меня узнавать. Я сам тебя узнаю.

— Но я не узнаю себя, — промолвила София.

Хоупвуд, Виргиния, 2009 год

Оказалось, что найти молодого человека по имени Дэниел Грей, о котором постоянно думаешь, но не имеешь никакой информации, довольно трудно. Люси испробовала все возможные поисковые системы Интернета и отыскала такое количество Дэниелов Греев, что пришла в замешательство. Единственным ограничивающим фактором являлся его возраст — она не знала точного дня рождения, — и это сильно мешало. В школе не осталось адреса, по которому можно было бы пересылать ему корреспонденцию, и его досье, но обнадеживающим было то, что и в морге он не числился.

Люси выжала из Клода, вахтера из Уайберн-Хауса, всю возможную информацию о таинственном молодом человеке, который приходил и разыскивал ее, но первоначальная уверенность Клода при расспросах исчезла. Он не был до конца уверен, что парня зовут Дэниел; возможно, это Грег. Не помнил, зеленые у него глаза или карие.

— Если бы я его увидел, то узнал бы, — извиняющимся тоном сказал он.

Оказалось, правда, что с помощью медиума, гипнотизера, а также исходя из собственных мыслей определить местонахождение давно умершей молодой женщины без имени легче, чем человека, которого она фактически знала и с которым целовалась в школе. Хайз — городок в Англии, и из особняков, расположенных в его окрестностях, лишь один использовался во время войны как больница. Поначалу Люси думала, что речь идет о Второй мировой войне, но семья, владевшая домом, уже не жила там перед войной. Оказалось, что нужно расширить поиск до Первой мировой войны, что она и сделала.

И вот так она натолкнулась на почтенную Констанцию Роуви. Была также и сестра Люсинда Роуви, старше ее на четыре года, но, едва увидев имя Констанция, Люси догадалась. Это имя почти уверенно называла и мадам Эсме. Констанция была младшей хозяйкой Хастонбери-Холла, дочерью лорда, внучкой виконта. Дом использовался как больница во время обеих войн.

Видимо, англичане любят свои старинные особняки, поскольку о них можно было найти много информации, включая и то, что Хастонбери-Холл сохранился до наших дней, хотя в текущем столетии там в основном никто не жил. Люси часами сидела за компьютером, разглядывая фотографии дома. Она смотрела на въездные ворота, потом закрывала глаза и представляла, как изгибается дорожка за границами фотографии. Было что-то сверхъестественное в том, что она знает, какую тень отбрасывает большая роща и как отлого спускается к реке луг. Откуда? А может, и не знает. Вероятно, все дело в ее воображении.

У нее возникало ощущение, словно она живет в «Матрице». Люси любила этот фильм. Они с Марни смотрели его пять раз, но это не означало, что она хочет, чтобы он превратился в реальность.

Каждый новый фотоснимок подтверждал ее волнующие предчувствия. По арочным окнам со средником, тянувшимся вдоль фасада, Люси узнала контуры библиотеки, а затем нашла снимок интерьера. По фотоснимкам дома снаружи она могла определить, где располагается обеденный зал, музыкальная комната, кухня. А вскоре Люси обнаружила поэтажные планы со всеми этими помещениями — точно так, как она запомнила. Она ясно представляла лестницу, поднимающуюся из центрального холла. Все это напоминало какую-то странную фантазию, будто она вообразила, что принадлежит к этому миру.

Люси спрашивала себя, что сказал бы ее отец. Он гордился тем, что является южанином в седьмом поколении. Забудь реинкарнацию, медиумов, гипнотизеров и все такое прочее. Что он сказал бы по поводу ее недавнего превращения в британку? Возможно, для него это хуже, чем быть янки.

Чем больше узнавала Люси о короткой трагической жизни Констанции Роуви, тем менее эта жизнь походила на игру воображения. По сути дела, с течением времени Люси начала ей сочувствовать. Мать Констанции, известная своей страстью к садоводству и неуемной натурой, погибла в автокатастрофе, когда Констанция была совсем маленькой (у них был один из первых автомобилей, и мать увлекалась вождением), а ее старший брат погиб на войне. Девушка влюбилась в солдата, бывшего на ее попечении (Люси еще не нашла подтверждения этому), который умер от полученных на войне ран, разбив ее сердце. Она стала медсестрой и в составе группы медиков и миссионеров поехала в страну, называвшуюся тогда Бельгийским Конго. В возрасте двадцати трех лет умерла от малярии близ Леопольдвилла.

Днем управляясь с блендером, Люси жила словно окутанная какой-то странной печалью. Сама по себе она не горевала — ощущения были иными, — но ее пеленой укрывала грусть Констанции.

А теперь мысли устремились в другом направлении. Ей смертельно надоело смешивать коктейли. Казалось, разрежь Люси хоть еще один апельсин, и она заплачет, но ей так нужна работа. Ей должно хватить денег, чтобы оплатить самолет, дешевую гостиницу и прокат автомобиля, а вот курс фунта был невыгодным. Необходимо заработать достаточно денег, чтобы попасть в Англию до конца лета.

Констанция была реально существующей личностью. Дом действительно существует. Вероятно, письма, о которых она говорила, также реальны и дожидаются, когда Люси их найдет. Очевидно, вся информация, которая ей необходима для поиска, содержится у нее в голове.

Люси ощущала удовлетворение от того, что оказалась права, и в то же время ужас — ведь она нашла много доказательств того, что мир устроен не так, как считала она и как думало большинство людей.

Хастонбери-Холл, Англия, 1919 год

В старой комнате, ее желтой комнате, теперь лежали три новых пациента. У них были тяжелые ранения, они пребывали в унынии и нуждались в ее заботе. Они не называли ее Софией, не говорили и не читали на арамейском. Не рассказывали ей историй о том, как везли ее верхом на коне через пустыню. Тем не менее Констанция старалась хорошо ухаживать за ними.

Тело Дэниела и немногие его вещи, включая рубашку, которую она ему подарила, отправили его родителям и сестрам, живущим около Ноттингема. При жизни он не пожелал с ними общаться — почему, она не знала. Возможно, предвидел дальнейшие события.

Констанция сидела на пыльных ступенях заднего крыльца и наблюдала, как мужчины загружают грузовик. Дэниел был не единственным. Маленькая ферма в окрестностях Ноттингема не была их единственным пунктом назначения. Она смотрела, как они подняли борт и уехали. И все продолжала смотреть, как грузовик постепенно уменьшается в размерах, как поднимается, а затем оседает пыль. Констанция помнила то время, когда на месте этой автомобильной стоянки был огород и она выращивала огурцы, помидоры, салат и тыквы.

Он оставил для нее письмо. Несколько дней она была не в состоянии его прочитать. Спрятала его в своем старом тайнике, маленьком шкафчике, встроенном в стену за книжной полкой в желтой комнате. Считала, что заслуживает порицания за то, что мысленно умоляет этих больных, стонущих мужчин, среди которых не было Дэниела, покинуть ее комнату, оставив наедине с письмом.

Констанция старалась не отвлекаться, но у нее не получалось. Она пыталась запомнить имена и истории этих молодых мужчин, как будто ее это интересовало, но не могла заставить себя думать о них. Констанция думала о Дэниеле, но больше всего ее донимали и страшили мысли о своем будущем «я», которое позабудет его. «Я не хочу его забывать. Как заставить себя помнить?»

— Можно как-то улучшить мою посредственную память? — в слезах спросила она его за два дня до его смерти.

— Если очень хочешь, — ответил он, — то, пожалуй, можно.

Что ж, она очень этого хотела. Если требуется желание, то у нее должно получиться. Но как это сделать? Как через года докричаться до себя самой? Как запечатлеть в душе послание так прочно, чтобы оно непременно прошло вместе с тобой через смерть и было тобой услышано? Она не просила позволения запомнить жизни целиком; она хотела удержать лишь одну эту вещь.