Имя мое — память - Брешерс Энн. Страница 34
Не знаю, что стряслось с Софией в ту ночь, но, придя ко мне на следующее утро, она была какой-то другой. Серьезной и настойчивой.
— Доктор Берк ошибся на твой счет. Ты поправишься.
Я не мог ей лгать.
— Правда! — воскликнула она.
— Скажи это моим легким.
— Обязательно.
София обвила меня руками и прижалась щекой к моей груди. Она всегда переживала, если кто-то видел нас вместе, но теперь, похоже, это ее не заботило.
Она долго не выпускала меня из объятий, а потом подняла голову и прошептала:
— Так ужасно, что на твою долю выпали эти страдания. Не могу спокойно думать о том, что ты перенес. Ты заслуживаешь лучшего.
— Все нормально, — поспешно произнес я. — Со мной бывало и хуже.
Глаза ее были полны печали, а я не хотел, чтобы кто-то из нас тосковал.
— Но от этого боль не уменьшается, так ведь?
— Нет, не так, — возразил я. — Боль — это страх, а я не боюсь. Я знаю, что скоро обрету новое тело.
— Ты говоришь, твое тело — это как комната, в которую можно войти и из которой можно выйти. — Ее руки лежали на моих плечах. — Но ведь это — ты.
Мне вдруг стало досадно. Я указал на свою грудь.
— Это не я. Тело разрушается, но я — нет. — Не хотелось, чтобы она смотрела на меня с сочувствием. Мне претило выглядеть перед ней слабым. — Обещаю. Я снова стану здоровым и разыщу тебя.
София посмотрела на меня с нежностью. Потом немного помолчала, и мне пришло в голову, что она выглядит старше, чем в первый день, когда я очнулся и увидел ее.
— Мы заслуживаем лучшего, — прошептала она.
— И нам станет лучше.
— Правда?
— Да, конечно. Я ничего не имею против этого. Если надо, я могу подождать еще, потому что знаю, что снова буду с тобой и снова буду сильным. Я стану заботиться о тебе, любить тебя и сделаю счастливой.
— Ты и так делаешь меня счастливой.
Она обняла меня, и я осознал, что плачу, уткнувшись в ее плечо. Меня так сильно лихорадило, что я едва сдерживал дрожь.
— Еще одно, пожалуй, — произнесла она.
— Что такое?
— Когда ты опять меня найдешь, как я узнаю, что это ты?
— Я скажу тебе.
— А если я тебе не поверю? Я упрямая девчонка.
Я крепко прижал ее к себе.
— Да, упрямая. Но ты не безнадежна.
В последний солнечный день моей жизни София принесла мне пальто своего отца и повела на прогулку. Помню, каких усилий мне стоило при ходьбе удержаться на ногах. Мы отошли достаточно далеко от дома, чтобы позабыть о том, что это госпиталь. София была в ярко-голубой шерстяной шапочке и ворсистом красном платье, одно прикосновение к которому доставляло мне удовольствие. Она походила не на медсестру, а на прелестную беззаботную девушку, прогуливающуюся по саду с возлюбленным. Такими мы себя воображали.
Мы нашли освещенный солнцем клочок травы и легли на него. Чувствуя солнечное тепло и приятную тяжесть головы Софии на своем плече, я обхватил ее руками. Как мне хотелось затаиться в этом мгновении, чтобы следующий миг никогда не наступил. Мы смотрели в благоговейной тишине, как на мысок ее ботинка уселась желтая бабочка.
— Здесь был когда-то сад бабочек, — сказала София. — Самая изумительная вещь, которую я когда-либо видела. — Она с улыбкой повернулась ко мне. — Ну, из того, что видел ты, может, и не самая изумительная.
Я рассмеялся. Мне нравился ее голос. Я хотел, чтобы она продолжала говорить, и, похоже, она об этом догадывалась.
— Там были тысячи, десятки тысяч разноцветных бабочек. А видел бы ты цветы! Я была очень маленькая и иногда ложилась, позволяя бабочкам садиться на себя. Я старалась не смеяться, когда они щекотались.
— Жаль, я не видел, — сказал я, наблюдая за слабым подрагиванием крылышек бабочки, сидящей на ее ботинке.
— Сад разбила моя мама. Она славилась своими садами.
— Правда?
— Да. И еще красотой. И энергичностью.
— Энергичностью?
— Она любила все делать быстро. Отец называл ее непоседой, потому что она и минуты не могла постоять спокойно.
— А бабочки? Что с ними случилось?
— После ее смерти они пропали. Отец не пытался ухаживать за садом.
Я пожалел, что задал этот вопрос, который вернул нас в поток времени. Время означает потерю, и София чересчур много от него выстрадала.
Она не поднимала головы, но я почувствовал, как от уныния отяжелело ее тело, прижавшееся ко мне. Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и меня тоже заполнила печаль.
— Я люблю тебя, — прошептал я. — Больше всего на свете. И всегда любил.
Я услышал тихие всхлипывания и, поднеся руку к ее лицу, ощутил влагу.
— Я люблю тебя, — сказала София.
Это были те слова, которые я ожидал услышать на протяжении многих жизней, но они причинили мне глубокую боль. Я пожалел, что она произнесла их. София и так потеряла слишком многое. Пожалел, что не умер в заляпанной грязью долине реки Соммы и заставил ее потерять еще одну вещь.
В течение двух дней я то забывался лихорадочным сном, то вновь просыпался. София находилась рядом со мной. Открывая глаза, я видел ее, а когда был не в состоянии их открыть, то ощущал ее присутствие. Я спрашивал себя, не уволили ли ее из штата больницы — ведь она неотлучно сидела при мне. София говорила со мной, я говорил с ней, но у меня осталось лишь весьма туманное представление о нашем общении.
А потом я проснулся. Тело болело, я с трудом дышал, но голова была ясная. София, увидев, что я сижу в кровати с открытыми глазами, поначалу пришла в восторг. Ее простодушная реакция стала для меня и радостью и мукой одновременно.
Но при дальнейшем осмотре она, вероятно, выяснила, что у меня нездоровый оттенок кожи и затрудненное дыхание. Доктор Берк тихо сказал ей что-то за дверью, и она вернулась в комнату с другим настроением. Глаза были широко открыты, а губы сжаты.
— Вернулась, да? — поддразнивая, тихо спросил я, чтобы подавить приступ кашля. — Тебя еще не уволили за то, что проводишь слишком много времени с пациентом Д. Уэстоном?
— Вряд ли они меня прогонят. Лишние руки им не помешают. К тому же это все-таки мой дом…
— Но признайся, что уж медсестры, по крайней мере, не дают тебе спуску.
— Думаю, они понимают мои чувства в отношении Д. Уэстона. — Она нежно прикоснулась к моему уху. — Все медсестры говорят, что ты самый красивый из наших пациентов.
Я улыбнулся, потому что дыхания для смеха у меня уже не хватало.
— Вот об этом вы и беседуете?
Некоторое время София молча сидела на моей кровати. Ее лицо приняло серьезное выражение.
— Я хочу уйти вместе с тобой, — заявила она.
Я обнял ее за талию.
— Что ты хочешь этим сказать, любимая?
— Хочу уйти туда, куда уходишь ты. Я не боюсь умереть. Хочу быть с тобой и вместе вернуться. Ты говорил, что души соединяются. Хочу остаться с тобой.
— Ах, София. — Я прикоснулся губами к ее свитеру, а потом прижался лицом к ее животу. — Нельзя лишать себя жизни.
— Почему?
— Ты молодая, красивая и здоровая. Повторное рождение происходит из желания жить. Самоубийство — отказ от жизни. Если ты действительно выбираешь смерть, то можешь и не вернуться назад.
— Но я не хочу отказываться от жизни и выбирать смерть — я хочу жить. Просто я мечтаю прожить свою жизнь вместе с тобой.
Я взял ее за руки и заглянул в лицо.
— Ты не представляешь, как сильно я хочу прожить свою жизнь с тобой. Но пока тебе надо попытаться жить по возможности полно и счастливо. Ты станешь медсестрой. Может, врачом. Влюбишься.
— Я уже влюблена, — произнесла она, и глаза ее наполнились слезами.
Я целовал ее руки.
— Ты снова влюбишься. У тебя будут дети, потом ты постареешь и умрешь в свой срок. И может, оглядываясь назад, ты иногда будешь вспоминать меня. А когда ты вернешься снова, я буду ждать тебя. Я тебя найду.
София покачала головой.
— Но как? Как ты меня найдешь?