Перед стеной времени - Юнгер Эрнст. Страница 23

Дух Земли – не святыня. Он не покоится в некоем огороженном, оберегаемом месте. Скорее, он концентрируется и проявляется в отдельных точках и отдельных людях, подобно тому как электричество заставляет светиться некоторые предметы – например, мачту корабля при оптическом явлении, называемом огнями святого Эльма.

Возвращение духа Земли возможно как на уровне отдельного человека, так и на уровне целых институций. В этом смысле магическими могут быть и культы, и произведения искусства, и города, и ландшафты. Возвращаясь, магия, как и миф, выдвигает вперед слабые, недостоверные фигуры. Там, где возникает слово «достоверность», она отступает.

Сущность магического определяет меньшую зримость, но большую цепкость его сил в сравнении с мифическими и историческими. Этим объясняется долгожительство одних народов и застылость других. Можно предположить, что Земля создала резерв своей древней видообразующей силы, значит, однажды магическое может перейти в наступление непредсказуемой масштабности. Это случится тогда, когда человечеству будет угрожать катастрофа, причем не только как действующему лицу мировой истории, но как части истории Земли, как виду. Возможно даже вторжение магии в техническую сферу. С магической точки зрения, материя и биос неделимы.

В отдельном же человеке магическое, как и мифическое, живет всегда, в особых случаях порождая исключительные феномены: интуитивное понимание мира природы, видение на расстоянии, способность исцелять без лекарств и пророческий дар, то есть умение понимать, чего хочет Земля.

Серебряный век описан у Гесиода без подробностей, лишь как начавшееся увядание века золотого: люди все еще счастливее, здоровее и богаче современных, а после смерти превращаются в блаженных подземных духов.

В нашем контексте серебряный век есть возвращение и магическое оцепенение духа Земли на уровне ландшафтов, вещей и людей. Эта эпоха может «выпадать» из цепочки: в таком случае медный, или мифический, век следует сразу же за золотым, то есть за праисторическим временем. Города, соответственно, могут иметь как магическое, так и героическое происхождение, то есть вырастать вокруг святилища или вокруг крепости. Здесь берут начало две основные формы власти. Родство и порядок наследования отныне бывает не только природным, но и духовным, не только по праву крови, но и по праву восприемничества. Теперь есть героон [54], и есть Гроб Господень.

Серебряный век, как магма, имеет свойство застывать. Созданная им магическая структура мало подвластна времени и почти не меняется вплоть до момента обрушения. В эту эпоху священство переживает расцвет. Формула, в том числе молитвенная, приобретает принудительный характер и замещает то, что невозможно высказать.

Магические силы могут проникнуть и в технику, представляющую собой хороший субстрат для их упрочивающего действия. Это требует особого внимания. Иероним Босх рано заметил подобные возможности. В «Тысяче и одной ночи» мы видим магически застывшую сказку – художественную форму золотого века, по природе своей принадлежащую духу Земли. Во многих местах отчетливо выражается безвременная неподвижность, принуждающая сила формулы.

Напрашивается предположение, что каменному веку предшествовал деревянный. Однако, обдумав эту гипотезу, мы быстро понимаем: каменный век и деревянный – одно и то же. Для разграничения необходимо отличие, касающееся не только материала. Сам по себе он не так важен, как занимаемая ступень в истории орудий труда, которая определяется не столько особенностями применения, сколько способом изготовления инструментов.

Подобрав с земли ветку, примат может использовать ее для защиты или нападения, однако труда, даже самого грубого, здесь еще нет. То же можно сказать и о камне, при помощи которого он сбивает с дерева плоды. Предмет, который применяется, не подвергаясь обработке, – средство, но не орудие в собственном смысле слова. Не всякое использование камня соответствует уровню каменного века.

Эта оговорка справедлива и в отношении тех случаев, когда применение природного материала сопряжено с работой – такой, например, как при строительстве гнезда. Восьмирукие моллюски сооружают себе убежища, раскладывая камни в форме кольца. Ну а райские птицы выстраивают прямо-таки целые беседки – поразительные произведения искусства. Надо сказать, что в отношении чистой целесообразности действий ближе всех к нам, наверное, стоят обезьяны, однако в культурном, художественном, эстетическом отношении – пернатые. Противопоставлять их друг другу не следует. Развитие животного мира – это не линия, ведущая к нам, а кольцо, нас окружающее.

Итак, начало века инструментов сопряжено не с применением, но с обработкой дерева и камня. Прежде чем из их соединения получится топор, будет пройден долгий путь. И все же о собственно деревянном веке нельзя вести речь хотя бы потому, что даже для изготовления самого примитивного инструмента из дерева – палки-копалки – нужен более твердый материал, а именно камень.

Следующий большой шаг – обработка металла. Кузнечное дело стало распространяться географически, процесс совершенствовался, температуры возрастали. Золото использовалось с самого начала, причем первые золотые изделия были не литыми, а коваными. Развитие художественной ковки началось именно с них. Что же касается плавкости металлов, то, вероятно, это свойство было впервые обнаружено, опять же, на примере золота, а не меди (оба материала самородны, температуры их плавления различаются несущественно). Поскольку методики хронологической атрибуции постоянно совершенствуются, скоро мы, возможно, получим точные датировки.

Обработка другого высоко ценимого человеком металла – серебра – тоже началась в глубокой древности. Уже хетты умели плавить его в специальных печах.

И в заключение еще несколько слов об орудиях труда. Они бывают непосредственными и опосредованными, органическими и неорганическими, природными и искусственными, сотворенными и изготовленными. Дятел – плотник, крот – землекоп, гусеница тутового шелкопряда – прядильщица. Естественные инструменты отсылают нас к гению, выходящему далеко за пределы нашего разума. Самым совершенным орудием труда остается рука. В сравнении с нею любое механическое приспособление, каким бы хитроумным оно ни было, не более чем протез.

Подражание создаваемому через сотворенное – процесс, в котором на основании различных критериев вычленяются этапы, соотносимые с большими промежутками времени. Мы затронем этот вопрос лишь в той мере, в какой он касается нашей темы.

В использовании простых предметов, таких как палка или камень, все еще отчетливо заявляют о себе те силы, которые мы называем импульсивными или инстинктивными. Они и сегодня проявляются в нас, когда мы, играя, подбираем сухую ветку в лесу или камешек на пляже. Если мы бросаем что-нибудь собаке или кошке, а та приносит нам эту вещь, мы, опять же, соприкасаемся с очень древним пластом. Старейшие игры основаны на бросании предметов. О том, что c их возникновением уже связана своего рода культура, свидетельствуют специальные метательные снаряды, например, бумеранг. Человек должен был совершить несчетное количество бросков, прежде чем закон, определяющий траекторию полета подобных предметов, вошел в сокровищницу накопленного опыта.

Для изготовления орудия, состоящего из нескольких частей, требуются соображения высокого уровня, не имеющие аналогии в животном мире. Камень, соединенный с рукояткой, превращается в молот, топор или копье. Лук с тетивой, стрела с наконечником и оперением – это уже целая система.

Под влиянием активно развивающегося абстрактного мышления орудия становятся все сложнее. Наш сегодняшний парк машин был бы немыслим, если бы не та рука, которая впервые привязала камень к палке. Следующий скачок в развитии связан с изобретением колеса. Такое движение в органической природе не встречается. Эта находка имеет прямое отношение к тому беспокойству, которое, возникнув в медном веке, стало наполнять и видоизменять мир. В пустыне Сахара, на плато Тассилин-Адджер, можно видеть петроглифы разных тысячелетий: за изображениями животных и пастухов следуют изображения колесниц. Но не будем отклоняться от курса. Все эти инструменты, какими бы сложными они ни были по своей конструкции и каких бы коллективных усилий ни требовало их применение, по сути, представляют собой протезы, имитирующие части тела и заменяющие их действия, усовершенствуя и умножая результаты. Молот – это кулак, лопата избавляет от лишней работы кисти рук, мельница – зубы. Автомобиль и самолет с повышенной скоростью выполняют то, что является естественным предназначением ног и крыльев.