Перед стеной времени - Юнгер Эрнст. Страница 24

Совсем недавно появились инструменты, которые не имитируют движения членов, а принимают и отдают приказы, как это делает нервная система. Действие таких аппаратов уже не направлено на динамическое умножение механической работы. Получая и передавая сигналы, они подражают силам более высокого уровня. Это уже нечто качественно иное.

Паровая машина, даже превратившись в сверхмощную турбину, принципиально не изменит своей функции. Она сможет работать быстрее и эффективнее, но по-прежнему будет делать то, для чего когда-то использовались руки и ноги, то есть останется заменителем мускульной силы.

Другое дело – телефон. Его мембраны – это ухо и рот, а провода – нервы. Фотопластинка и кинопленка подражают сетчатке глаза. Фотография соотносится уже не с механическим движением руки, а с творческой работой графика или живописца.

Теперь появляются и такие аппараты, которые, очевидно, имитируют уже не органы чувств, а центральную нервную систему. От этого направления развития техники следует ожидать удивительных результатов. Речь идет не о больших вычислительных машинах – своего рода мозговых протезах, способных выполнять только примитивные логические операции, ограниченные в своем применении миром чисел с соответствующей системой координат. Преимущество таких машин лишь в скорости. Как мотор ускоряет езду, так и вычислительный аппарат ускоряет арифметические действия – правда, до неимоверной степени.

Говоря о возможном прорыве, мы имеем в виду другие исследования – те, что связаны с поверхностями, мембранами и другими системами, чьи клетки, хроматофоры, кристаллы и сетки способны реагировать на раздражители фотогенной, электрической, магнетической или иной природы. Более чем вероятно, что в этой сфере будут также использоваться органические вещества и ткани. Впрочем, одна из особенностей нашего духовного климата – стирание различий между живым и неживым миром. Это различие утратит актуальность, когда мы продвинемся за пределы молекулы. Вселенная живет.

Наконец, следует отметить, что уже на нынешней ступени техника начинает подражать тем силам духа, которые человечество давно утратило. Если телефонный провод можно сравнить с нервом, то беспроводная связь сопоставима с той ясновидческой передачей образов и вестей, которую и сегодня можно наблюдать у народов, ведущих первобытный образ жизни, а также в странах древней духовной культуры. При внимательном рассмотрении нельзя не признать, что даже в рамках высокой цивилизации сохранились рудименты этого явления. Все мы так или иначе сталкиваемся с ним, и моменты его осознания, какими бы редкими они ни были, всегда играют в нашей жизни чрезвычайно важную роль.

Сегодня мы достигли такого уровня технологического развития, что надо лишь еще немного усовершенствовать инструментарий, чтобы техника перестала быть миром абстракций и превратилась в непосредственную реальность духа Земли, с которым мы соединены пуповиной. Если каменный топор служил в качестве удлиненной руки, то техника – это проецированный дух.

Во избежание вероятных недоразумений следует проявлять осторожность: лишь на правах аналогии здесь может упоминаться феномен, о котором время от времени пишут в новостной колонке «Разное», а именно изредка возникающая у наших современников способность слышать радиопередачи без радиоприемника вследствие особенностей строения черепа или внутреннего уха. С нашей точки зрения, это аномалия. Однако, абстрагировавшись от оценочных суждений, мы также могли бы говорить о мутации.

Временами создается впечатление, что необычайно сложный путь наших технических усилий – это своего рода пошлина, плата за несложность осуществления. Так, влюбленный может привести в движение весь мир, прежде чем ему удастся обнять любимую. Наше предположение также подтверждается тенденцией к упрощению технических форм. Полет на планере резонно было бы представить себе как плод, произрастающий из теории Леонардо и практических экспериментов Лилиенталя. Однако прежде чем он [пионер немецкой авиации] совершил первый полет [на крыльях из веток и полотна], инженерная мысль прошла моторную фазу, которая оказалась необходимой не только для развития техники, но и для постижения человеком причин парения птиц. Очевидно, это был обходной путь.

Резонно предположить, что те огромные ресурсы, которые мы тратим на попытки победить земное притяжение, – своеобразная пошлина. Это лишь внешний покров духовного преодоления силы тяжести, которое еще не знает своего пути, но уверено в том, что он существует. Опыт, полученный в абсолютном пространстве, восполнит пробел.

Облик нашей планеты уже достаточно своеобразен. Она получила новую кожу – ауру, сотканную из сигналов, сообщений, мыслей, образов, мелодий. Вне зависимости от их содержания и даже вопреки ему, это свидетельствует о достижении некоей ступени одухотворения Земли. Нации и языки, слово и знак, война и мир – в данном случае речь не о них.

То удивление, которое вызывает это небесное тело – ставшее таким маленьким, но так по-новому засиявшее, – не связано ни с оптимистическим, ни с пессимистическим взглядом на прогресс. Оно имеет метафорическую природу и позволяет нам увидеть мир, который лежит за историей.

Позволим себе ненадолго остановиться и сделать критическое замечание. Сегодня мы уже не так наивны, чтобы верить в абсолютную реальность исторического портрета, картины эпохи. Мы понимаем, что работаем с трактовками. Это взгляды в прошлое, разоблачения настоящего, прогнозы на будущее. История, доисторическая и праисторическая эпохи сосуществуют в нас, образовывая слои. Поэтому наши предположения одновременно выполняют геологоразведочную функцию.

Говоря о «временах», мы называем их то «эпохами», то «слоями» без достаточно четкого разграничения между первыми и вторыми: это можно сравнить с двумя потоками – казалось бы, изолированными, но все же влияющими друг на друга. Устранять эту двойственность не следует, поскольку она имеет глубокие корни. Даже в геологии слово «слой» употребляется не только в пространственном, но и в хронологическом значении.

В повествовании Гесиода о золотом веке прослеживаются теологические черты. Древность предстает перед нами как более плотное и спокойное бытие, она связана с образом Эдемского сада. Для нашей науки «каменный век» – понятие хронологическое, отрезок на шкале времени. У Гесиода цивилизация – деградирующее явление, наука же видит ее как нечто восходящее.

Строить предположения относительно того состояния культуры, которое не охватывается нашим опытом, – предприятие, требующее большой осторожности. Берясь за эту деликатную работу, следует проникать не столько в эпоху, сколько в слой – там скорее найдешь живые источники.

Этнологи единодушны в том, что наблюдение за сегодняшними примитивными племенами не дает нам подлинной картины пракультуры, а дает лишь список с нее, зачастую искаженный.

Если мы, имея в виду наскальные рисунки, станем говорить об «искусстве каменного века», такая формулировка сама по себе будет основана на ряде смелых допущений – как и интерпретация сардинских бронзетто. Мы можем лишь предполагать, что некоторые из этих поразительных маленьких статуэток представляют собой изображения «материнского божества». Даже в отношении идолов, принадлежавших к гораздо более позднему времени, слишком легко сделать ошибочные выводы. Совершив путешествие по так называемому Черному континенту в залах Королевского музея Центральной Африки, что под Брюсселем, или парижского Музея человека, мы увидим, как многообразен идолопоклоннический мир, в котором есть место и благородным формам, и ужасающим фетишам.

По зрелом размышлении нельзя не признать, что картина, представленная поэтом, убедительнее научной. Поэт всегда опережал науку своими указаниями и толкованиями. Не случайно, именно от него мы впервые узнали о том, что было «тогда». В любом «тогда» он больший хозяин, чем кто бы то ни было из людей. До нас он уже правил там как царь и как жрец. Это Гаман и имеет в виду, когда называет поэзию родным языком рода человеческого в своей «Эстетике innuce [55]» – сочинении, в некоторых аспектах еще более глубоком, чем гердеревская «Философия истории».